Польская ставка на японскую агрессию
Польская ставка на японскую агрессию
СССР, Франция, Чехословакия, ряд других стран пытались в середине 30-х создать механизмы предотвращения агрессии Гитлера. Польша, наоборот — проводила политику содействия агрессии третьего рейха, полагая, что в ходе большого грабежа кое-что достанется и ей.
Еще одним важным фактором, вдохновлявшим захватнические планы Варшавы и толкавшей ее на союз с Гитлером в Европе, была агрессия Японии в Китае. Она пришлась кстати полякам.
Действуя на основе известного меморандума Танака (главы японского МИД в 1927–1929 гг.), одобренного японским Кабинетом и представленного в середине 1927-го императору, Япония реализовывала программу широкой экспансии в Азии. Захват Маньчжурии рассматривался как первый этап — создание японского форпоста на материке. В ночь с 18 на 19 сентября 1931-го, под предлогом ответа на инсценированную ими же диверсию, японские войска овладели Мукденом и начали захват Южной Маньчжурии.
3 января 1932-го занятием японцами Цзиньчжоу оккупация Маньчжурии была завершена. В марте было создано марионеточное государство Маньчжоу-Го. Но на этом дело не закончилось. Еще в меморандуме Танака был провозглашен курс на недопущение национального объединения Китая с постепенным превращением его провинций в источник сырья и базу для дальнейшего завоевания Индии, Филиппинского архипелага, Малой и Центральной Азии с созданием т. н. «Великого Пояса Азиатского Процветания» под эгидой Японии. Политико-идеологически эта доктрина оформлялась расистскими («Азия для азиатов») и шовинистическими («Япония во главе Азии») лозунгами.
Для того чтобы реализовать широкую программу региональной, а затем и мировой экспансии, Японии необходимо было гарантировать себя на континенте на севере, т. е. устранить гипотетическую угрозу вмешательства СССР. Такая задача была тем более актуальна, что Москва оказывала помощь Китаю в его национально-освободительной борьбе. Кроме того, Япония не прочь была поживиться и ресурсами советского Дальнего Востока.
К середине 30-х обстановка складывалась таким образом, что была высока вероятность военного столкновения между Японией и СССР. Это вынуждало Москву ослаблять свою военную группировку на западных границах (соответственно делая их более уязвимыми). Такое развитие событий — возможную советско-японскую войну — намеревались использовать поляки. Программа минимум — аннексия Литвы. В расчете на то, что увязший в конфликте с Японией СССР окажется не в состоянии противодействовать этой акции. Ну а при благоприятном (с точки зрения польских захватнических планов) развитии ситуации можно было подумать и об Украине с Белоруссией.
С другой стороны, и Япония была заинтересована в угрозе для границ СССР, что ослабило бы последний и облегчило для Токио реализацию своих агрессивных планов. В связи с чем японские эмиссары начали активно обрабатывать Берлин и Варшаву в соответствующем русле. Три агрессора — Германия, Япония и Польша, что называется, нашли друг друга на почве совпадения захватнических интересов. Т. е. польско-германский альянс следует рассматривать в более широком контексте — германо-японо-польского союза, пусть и не оформленного в виде документов (по крайней мере публичных).
К середине 30-х возникала ситуация, при которой СССР мог оказаться перед перспективой войны на два фронта — против Германии и Польши на Западе и Японии на Дальнем Востоке. И это осознавали в Москве.
Еще за полгода до подписания польско-германского пакта 19 июня 1933-го в письме из НКИД СССР на имя советского полпреда в Польше Антонова-Овсеенко говорилось, что «тенденция к сближению с Германией питается в Польше», в т. ч. «из стремления авантюристических кругов пилсудчиков использовать возможную войну Японии с нами и поддержку гитлеровской Германии». «Оккупация Польшей Литвы, как Вы правильно отмечаете, возможна в случае вооруженного конфликта на Дальнем Востоке и последующего на нас нападения со стороны Польши», — указывалось в документе[273].
В качестве возможного повода для начала агрессии против СССР японцы рассматривали «проблему КВЖД» — Китайско-Восточной железной дороги, построенной Россией в 1897–1903 гг. После русско-японской войны 1904—05 гг. южное направление КВЖД отошло к Японии (ЮМЖД — Южная Маньчжурская железная дорога). С 1924-го КВЖД находилась в совместном управлении СССР и Китая. В 20-е годы из-за КВЖД СССР неоднократно конфликтовал с Китаем.
КВЖД имела важное военно-стратегическое значение с точки зрения возможной войны СССР с Японией. Желая избежать конфликта (тем более, он мог вылиться в войну на два фронта), и в качестве стратегической уступки Японии, снимающей ее озабоченность относительно военной угрозы со стороны СССР, глава НКИД Литвинов от имени советского правительства уже 2 мая 1933 г. заявит японскому послу в Москве Ота о готовности Москвы немедленно начать переговоры о продаже КВЖД Маньчжоу-Го[274].
После подписания в январе 1934-го пакта между Германией и Польшей значительно активизируется германо-польско-японское сотрудничество, получившее полное одобрение во влиятельных кругах польского истеблишмента. Так, 22 февраля председатель иностранной комиссии сейма сенатор Януш Радзивилл во время посещения Вильно обрисовал следующие перспективы, открывающиеся перед Польшей: «на пользу Польши пошли изменение обстановки в Германии и угроза СССР со стороны Японии… Нам помогло то обстоятельство, что наш великий восточный сосед, столь грозный для нас несколько лет тому назад, все более запутывается в дальневосточной политике, результаты которой сегодня трудно предвидеть». Размышления этого стратега опубликовала консервативная краковская газета «Час», а далее в массовом порядке, с одобрительными комментариями и умствованиями вроде «внутренней необходимостью каждого небольшевистского государства является защита от большевистской заразы» перепечатали издания третьего рейха [275].
16 марта лондонский еженедельник «Уик» сообщает о существующей договоренности между Польшей и Германией напасть на СССР совместно с Японией[276].
В июле посол США в Москве Буллит будет писать госсекретарю Хэллу, что Пилсудский делает ставку на советско-японскую войну в связи со своими планами захватов на Востоке — чтобы «воссоздать там прежнее величие Польши»[277].
9 июля в Варшаву с трехдневным визитом прибывает брат японского императора принц Коноэ, который привез Пилсудскому письмо от бывшего военного министра Японии генерала Араки (активного сторонника войны с СССР, использующего в качестве повода КВЖД). Данные советской разведки (доклад ИНО ГУГБ НКВД на имя Сталина от 5 сентября 1934 г.) гласили, что в своем письме Араки (жаловавшийся на недостатки японской авиации) предлагал в качестве возможных сроков начала совместных германо-польско-японских военных действий против СССР весну 1935-го: «Если Польша и Германия дадут Японии заверения в том, что они выступят против СССР на следующий день после начала военных действий между Японией и СССР, то Япония достаточно подготовлена, чтобы начать войну немедленно, не дожидаясь срока окончания реорганизации и усиления своей авиации»[278].
Что до проблем с авиацией, то Польша взялась оказать Японии посильную помощь, продав лицензии на ряд польских самолетов, в частности на истребитель П-7.
Отдельно следует сказать, что на фоне сближения Польши с Германией и Японией происходит и резкая переориентация системы польских военных закупок. Если прежде главными партнерами Польши были Франция и Чехословакия, то в середине 30-х Варшава начинает сворачивать сотрудничество с французскими и чешскими оборонными предприятиями в пользу других государств.
Так, в письме замнаркома индел Стомонякова от 27 ноября 1934 г. на имя полпреда СССР в Дании Тихменева говорится: «недавно начальник шведского генерального штаба ездил в Польшу. Заинтересованность Польши в Швеции и усиление там польского влияния получили новую базу в крупных военных заказах, которые Польша, после обострения ее отношений с Чехословакией, перенесла в Швецию на заводы Бофорса. Если принять во внимание одновременное обострение отношений Польши с Францией и учесть заинтересованность Польши в шведском рынке, особенно для польского угля, а также географическую близость Швеции, то станет ясно, что Швеция становится постепенно дополнительной военно-промышленной базой для польского империализма»[279]. Советская разведка постоянно фиксировала рост польско-шведского сотрудничества в области вооружений, например докладывала о масштабных польских заказах в Швеции систем ПВО осенью 1934-го[280].
Если до 1933-го польские военные суда строились исключительно на французских верфях, то далее заказы передаются на английские верфи. В Польше имелись заводы, принадлежавшие чехословацкому концерну «Шкода». В свете нового курса Варшава дошла до того, что в 1934-м поляки не пустили даже директора этой фирмы на принадлежавший ей варшавский завод авиамоторов (в начале 1935-го польское правительство выкупит этот завод у «Шкоды» за 20 млн. злотых)[281].
Сворачивание сотрудничества в сфере импорта вооружений с Францией и Чехословакией служит дополнительным важным свидетельством того, какие планы в тот момент вынашивала Варшава. Действительно, планируя агрессию против СССР, с которым в тот момент сближались Франция и Чехословакия (а на ее территории у Польши тоже были виды), было нелепо размещать военные заказы в этих странах — в решающий для Польши момент военные поставки могли бы прекратиться.
Активно развивалось военно-техническое сотрудничество Польши и с Японией. В письме советника полпредства СССР в Польше Б. Подольского от 11 ноября 1934 г. на имя С. Стомонякова о японской активности в Польше напоминалось, что еще «в конце июня 1932 г, состоялся визит в Польшу председателя ассоциации японской спортивной авиации полковника Адати с целью ознакомления с польской авиацией и производством самолетов в Польше». Далее Подольский писал об уже упоминавшемся визите брата японского императора принце Коноэ, имевшего цель «ознакомиться с состоянием ее военной подготовки». О сентябрьском посещении Варшавы японской военной миссией во главе с начальником авиационной школы в Аконо генералом Харута.
Сообщал Подольский о наличии польско-японского соглашения о стажировке пяти японских офицеров в польской армии в 1934 г. «Японский генштаб, — говорилось далее в письме, — осуществляет широкую деятельность наблюдения за СССР из Прибалтийских стран и из Польши, имеются связи японцев с петлюровскими группами, и через эти группы проводится разведка об СССР. Данные группы финансируются японцами. Польское руководство к этим связям относится благосклонно».
Польская военная и металлургическая промышленность, отмечалось в письме, имеет японские заказы: а) ружейно-пулеметные заводы в Варшаве и Радоме получили с 1 января 1934 г. двухгодичный заказ на 100 тыс. винтовочных стволов. Данный заказ в настоящее время выполняется; б) польская авиапромышленность имеет заказы на отдельные типы польских самолетов. Во второй половине апреля 1934 г. Япония приобрела у Польши лицензии на истребитель П-7; в) металлургические предприятия Польши выполняют японские заказы на трубы, стальной прокат, бронеплиты и турбины[282].
В общем, тесное и плодотворное сотрудничество, как и полагается среди союзников.
27 июля 1934-го Берлин и Варшава достигают договоренностей о противодействии заключению Восточного пакта (на этом проекте, направленном на противодействие гитлеровской агрессии в Европе, лоббировавшемся Францией и СССР, мы подробнее остановимся ниже). А 10 августа польское и германское правительства дают вербальные заверения японскому посланнику в Варшаве и послу Японии в Берлине в том, что они не подпишут Восточный пакт[283].
Для Японии такого рода заверения имели крайне важное значение, ибо означали, что СССР не получит надежного обеспечения своих границ на Западе и соответственно не сможет сконцентрировать свои усилия на противодействии японской агрессии на Дальнем Востоке.
Само собой, Варшава и Берлин попросили от японского союзника и ответной услуги: напрягать ситуацию на Дальнем Востоке. Согласно разведданным, которые в конце 1934-го ложились на стол Сталину, Пилсудский с помощью японской активности рассчитывал побудить к сомнениям Париж, «показать ему, что СССР Франции не союзник»[284].
Берлин и Варшава, с одной стороны, и Токио — с другой разыгрывали комбинации, напоминающие атаку пары лаек на медведя, — когда собаки дружно нападают с разных сторон, раскручивают зверя хватками, заставляя осаживаться для обороны.
В августе британский «Уик», а затем «Нью стэйтсмен энд нэйшн» пишут о готовящемся нападении Японии на российский Дальний Восток, а Германии с Польшей — на ее европейскую часть[285].
То, что этот вопрос активно обсуждается в британской прессе — неудивительно, если принять во внимание интересы Великобритании в Китае, а кроме того, приоритет внешнеполитической активности Лондона того времени — защиту британских заморских владений. Исходя из последнего, Лондон объективно был заинтересован в том, чтобы отвести экспансию Японии и Германии от своих колоний, перенаправив ее в другое русло, например в сторону СССР. Это давало Великобритании как минимум временную отсрочку.
4 ноября 1934 г. замнаркома индел просит полпреда СССР в Польше Давтяна проверить «факты пребывания японских офицеров в Польше и работы одного из них в польском генштабе», а затем «регулярно следить и регистрировать все факты в этой области».
Данное поручение основывалось на распространявшихся многочисленных сведениях, которые «принимают все более серьезный характер», — о «растущей близости между Польшей и Японией, о подготовке заключения союзного договора или даже о состоявшемся заключении такового».
Бросались в глаза дипломатические жесты Варшавы, призванные публично продемонстрировать близкий характер польско-японских отношений. «Характерную деталь, — писал замнаркома Стомоняков, — представляет недавнее посещение президентом Польской Республики японской миссии. По справке 1-го Западного отдела, в прошлом польский президент бывал только во французском посольстве. На этот раз поляков не остановило даже то высокопринципиальное различие, которое они в вопросах этикета делают между посольствами и миссиями».
Наконец, особое внимание советского полпреда обращалось на частые поездки и длительное пребывание японских офицеров в Польше, в частности на то, что «какой-то японский офицер генерального штаба постоянно работает и чуть ли не имеет свой кабинет в польском генштабе»[286].
К концу 1934-го о совместном германо-польско-японском выступлении против СССР западные дипломаты рассуждали как о практически решенном деле. К примеру, 10 декабря американский посол в Берлине Вильям Додд в беседе с британским послом сэром Эриком Фиппсом назвал возможным сроком нападения апрель-май 1935-го (война, по его словам, должна была начаться с атаки Японии на Владивосток)[287].
Параллельно с выступлением против СССР и Литвы в Варшаве активно обсуждалась и тема нападения на Чехословакию. Причем польская элита строила свои планы не особо таясь. Чехословацкий посланник в Варшаве Вацлав Гирсу в донесении от 22 января 1935-го сообщал в Прагу о доминирующих взглядах в польских официальных кругах, свидетельствующих о том, что вооруженный конфликт между Польшей и Чехословакией неизбежен, причем в ближайшее время[288].
Обеспокоенный таким обилием данных о подготавливаемой германо-польско-японской агрессии, которая должна была начаться с выступления Японии, Москва пошла на уступки Токио.
«На протяжении всего этого периода мы проявляли в этих отношениях терпение и должную уступчивость, стремясь к устранению всяких поводов к обострению советско-японских отношений, — докладывал председатель Совнаркома В. Молотов на VII съезде Советов 28 января 1935 г. — Так относились мы к разрешению спорных вопросов в хозяйственной области, когда дело шло о районах и порядке рыболовства в советских водах японских граждан, когда дело шло о японских концессиях на Сахалине и т. п.
Советское правительство сделало предложение о продаже Японии и Маньчжоу-Го Китайско-Восточной железной дороги в Маньчжурии, имея в виду этим устранить поводы ко всякого рода конфликтам. Советское правительство заняло в этом вопросе достойную и вместе с тем уступчивую позицию и добилось от другой стороны отказа от их первоначальных неприемлемых предложений. Теперь переговоры о продаже КВЖД подошли, видимо, к близкому завершению. Мы надеемся, что наши усилия к улучшению советско-японских отношений и обеспечению мира на Дальнем Востоке дадут свои положительные результаты.
Но мы не имеем никаких оснований к самоуспокоению. Агрессивные, воинственные элементы в Японии не складывают оружия. О войне против Советского Союза в Японии давно говорят открыто, и до сих пор не видно признаков ослабления этих антисоветских выступлений. В некоторых японских кругах, имеющих влияние в правительственных органах, не только давно и открыто смакуются планы захвата КВЖД, но и захвата нашего Дальнего Востока, в первую очередь Приморья. Не считаться с этими фактами мы не можем, тем более что мы хорошо помним, что японцы в качестве интервентов последними ушли с нашей территории»[289].
15 марта 1935-го, незадолго до подписания соглашения о продаже КВЖД, нарком Литвинов в интервью ряду японских газет пояснит уступчивость СССР: «при изменившемся с 1931 г. положении в Маньчжурии не могло не прийти к убеждению, что КВЖД может стать неисчерпаемым источником конфликтов между СССР и Японией и осложнить его политику сохранения мира со всеми своими соседями… Вот почему я 2 мая 1933 г. от имени своего правительства заявил японскому послу в Москве г. Ота о нашей готовности начать немедленно переговоры о продаже КВЖД Маньчжоу-Го… Видя в продаже КВЖД одно из средств укрепления мира на Дальнем Востоке, Советское правительство в начатых переговорах проявляло максимальную благожелательность и уступчивость, отойдя в конечном итоге на значительное расстояние от первоначально занятой им позиции»[290].
23 марта 1935-го Соглашение между СССР и Маньчжоу-Го об уступке Маньчжоу-Го прав Союза Советских Социалистических Республик в отношении Китайско-Восточной железной дороги (Северо-Маньчжурской железной дороги) было подписано[291].
Однако несмотря на многочисленные, часто беспрецедентные уступки Москвы, удовлетворившей практически все требования Токио, последний так и не пошел на заключение советско-японского пакта о ненападении[292]. Т. е. ситуация оказалась в подвешенном состоянии.
В дипломатических кругах заговорили о войне во второй половине 1935 г. 7 апреля французская газета «Эхо де Пари» воспроизвела сообщение швейцарской «Националь цайтунг», согласно которому 25 офицеров рейхсвера отправились в Варшаву в качестве военных инструкторов польской армии, при этом ожидалось прибытие в Берлин 70 японских офицеров для координации деятельности с германским командованием[293]. Австрийский посланник в Праге Марек направил главе МИД Австрии доклад под названием «Положение и развитие гитлеровской системы (к концу марта 1935-го)», подготовленный на основе данных, полученных через посредника от доктора Отто Штрассера (после прихода Гитлера к власти О. Штрассер бежал в Австрию, а затем в Чехословакию). Среди прочего: «Геринг с Розенбергом утверждают, что имеется твердое согласие Польши, что она добьется падения литовского и русского военного сопротивления. Тогда при активном участии Японии, при посильном участии Германии от России будет отделена Украина; осуществление этой акции обусловит сотрудничество между Польшей и Венгрией против Закарпатской Украины, при благосклонной подстраховке со стороны Германии. Польша заявила, что при взаимном исполнении обязательств она согласна с возвращением Данцига и полосы сочленения с Восточной Пруссией»[294].
Советская разведка 1 апреля 1935-го докладывала Сталину о переговорах Геринга с Беком, в ходе которых было достигнуто устное «джентльменское соглашение» о том, что Польша поддержит требования Германии о равноправии вооружений и аншлюса Австрии. При этом стороны любезно договорились о «совместном противодействии усилению влияния СССР на европейские дела».
Надо сказать, что Геринг одно время был своего рода «куратором» германо-польских отношений. Частенько наезжал в Польшу поохотиться, особенно любил развлечься в Беловежской пуще. А Бек в компании генералов Войска Польского нередко его сопровождал. На природе, в непринужденной обстановке друзья-соратники и оттачивали нюансы совместных планов, обсуждали будущий дерибан территорий сопредельных государств. К примеру, заместитель Бека граф Шембек зафиксирует в своем дневнике приезд Геринга в Польшу в январе — феврале 1935-го и мысли, которыми тот поделился с польскими друзьями на охоте в Беловежской пуще: «В своих беседах Геринг проявил себя значительно более откровенным, чем принято. Особенно это относится к его беседам с генералами, и в частности с генералом Соснковским. Он зашел настолько далеко, что почти предложил нам антирусский союз и совместный поход на Москву. При этом он высказал мнение, что Украина стала бы зоной влияния Польши, а северо-запад России — зоной Германии»[295].
Так, в указанном докладе ИНО ГУГБ НКВД Сталину относительно возможных сроков начала войны говорилось: «По мнению поляков, срок военного столкновения между СССР и Японией откладывается с весны на осень 1935 года, но они не исключают неожиданной провокации в любой момент со стороны военных кругов Японии. Поляки видят главную причину возможной отсрочки событий на Дальнем Востоке в позиции Англии, которой еще не достигнуто равновесия и политической стабилизации европейских дел»[296].
Чуть позже замначальника ИНО ГУ ГБ НКВД Слуцкий доложит Сталину о заявлении Бека и японского посла в Бухаресте, что «Япония не подпишет договора о ненападении с СССР»[297].
Одним словом, и с дальневосточным агрессором у Польши отношения складывались как нельзя лучше. Но реализации планов, как мы уже писали в предыдущей главе, помешали события мая 1935-го: советско-французский договор о взаимопомощи (а затем и советско-чехословацкий) и смерть Пилсудского. Кроме того, СССР ценой значительных уступок Японии, о которых шла речь выше, лишил Токио повода для нападения.
Тем не менее еще раз зафиксируем, чьим союзником в тот момент являлась Польша. Отметим, что ее участие в описываемых игрищах способствовало усилению позиций агрессоров — Германии в Европе, Японии — на Дальнем Востоке. Соответственно, внешняя политика Польши вовсю работала на развязывание мировой войны.