Поляки берут уроки дипломатии у Гитлера

Поляки берут уроки дипломатии у Гитлера

Не встретив сопротивления ремилитаризации левого берега Рейна, Германия тут же приступила к созданию в этой области линии укреплений. Гитлер намеревался обезопаситься на Западе против вмешательства Франции в ходе запланированных нацистами акций на юго-востоке против Австрии и Чехословакии.

Когда разразится судетский кризис и Чехословакия будет срочно нуждаться в поддержке Франции против посягательств Гитлера, одним из факторов, который вынудит французов воздержаться от силового противодействия, станет та самая система укреплений на левом берегу Рейна. «Немцы построили исключительно сильные укрепления на французской границе; они, правда, не вполне достроены, но уже достаточно мощны… Прорваться через них трудно», — заявит 13 сентября 1938-го французский посол в Берлине своему советскому коллеге[404]. Но это будет позже.

А в тот момент немцы активно «осваивали» возвращенную под свой военный контроль Рейнскую зону. Система долговременных укреплений, известная как Западный вал или позиция Зигфрида (Westwall, Siegfriedstellung; Зигфрид — обладавший неуязвимостью мифический герой древней германской саги о Нибелунгах), будет возводиться на протяжении 1936–1940 гг. и протянется вдоль границы от Голландии до Швейцарии, от Клеве до Базеля.

Она будет состоять из трех оборонительных полос: обеспечения (глубиной до 20 км), главной (глубиной 3–8 км, на отдельных участках до 20 км) и тыловой, которую начали тайно сооружать еще в 1934-м на границе демилитаризованной Рейнской зоны под названием позиции Гинденбурга. Общая протяженность Западного вала составит 500 км с глубиной 35–75 км (в центре до 100 км и более). Инженерное оборудование линии Зигфрида — это огневые долговременные фортификационные сооружения, защищенные командные и наблюдательные пункты, убежища для войск, противотанковые и противопехотные заграждения. Всего будет построено около 16 тыс. разного рода фортификационных сооружений. Кроме сугубо оборонительных функций, линия Зигфрида могла служить (и впоследствии послужит) исходным плацдармом для наступления и обеспечения маневра войск.

18 мая 1936 г. министр иностранных дел Германии фон Нейрат откровенно заявит американскому послу в Москве Буллиту, что Берлин воздержится от каких-либо активных действий на внешней арене до тех пор, пока не будет «освоена» Рейнская зона. Германия будет вести себя «спокойно» в отношении Австрии и Чехословакии, пока создается сеть укреплений на французской и бельгийской границах. «Как только будут возведены наши укрепления, — сказал фон Нейрат Буллиту, — и страны Центральной Европы поймут, что Франция не может вторгнуться на германскую территорию, все эти страны начнут придерживаться совершенно иных взглядов на свою внешнюю политику»[405].

С чего вдруг фон Нейрат разоткровенничался перед Буллитом — неизвестно. Ибо Гитлер в это время толкал очередные «речи мира». Так, 21 мая 1936-го, выступая в рейхстаге, он заявил, что «у Германии нет никакого намерения или желания вмешиваться во внутренние дела Австрии, аннексировать Австрию или заключить соглашение об аншлюсе». Более того — 11 июля 1936 г. Германия подпишет с Австрией договор, по которому обяжется уважать ее суверенитет и гарантирует невмешательство в ее внутренние дела. Через пять дней после подписания этого соглашения австрийским нацистам будут посланы секретные инструкции о расширении и активизации их деятельности, а германский генеральный штаб по приказу Гитлера приступит к разработке военных планов оккупации Австрии.

Это была такая новая «военная дипломатия» Гитлера — ввести в заблуждение, усыпить бдительность, а в нужный момент нанести коварный удар. Сетуя на дипломатов старой школы, доставшихся ему от Веймарской республики, Гитлер скажет Раушнингу: «Я не буду ждать, когда эти куклы переучатся. Если наши худосочные дипломаты думают, что можно вести политику так, как честный коммерсант ведет свое дело, уважая традиции и хорошие манеры, — это их дело. Я провожу политику насилия, используя все средства, не заботясь о нравственности и „кодексе чести“… В политике я не признаю никаких законов. Политика — такая игра, в которой допустимы все хитрости и правила которой меняются в зависимости от искусства игроков»[406].

Уроки нацистской дипломатии, судя по всему, активно брали поляки. Тем более у главы польского МИД полковника Бека были доверительные отношения с Гитлером, а уж с «куратором Польши» Герингом и вовсе интимные. Польское руководство, как и нацистское, «химерами совести» обременено не было, а войну рассматривало как вполне нормальное явление. Юзеф Бек, например, являлся приверженцем концептуальных наработок польского историка Адольфа Боженского, провозглашавшего «политику кровопролития как единственно верную для Польши». Базируясь на тезисах Боженского, Бек полагал, что новая большая война в Европе, как и мировая война 1914–1918 гг., позволит Польше прирасти территориями[407].

Лукавство, коварство, цинизм, которые Польша явила еще в момент своего становления на рубеже 10-го и 20-го десятилетий, не только никуда не делись в 30-е годы (политики-то были преимущественно те же, вышедшие из шинелей пилсудских и желиговских), но получили второе дыхание благодаря дружбе с Гитлером.

Нацистская Германия публично уверяла, что не имеет аннексионистских устремлений в отношении Австрии и Чехословакии — и на этом фоне разрабатывала именно такие военные планы. Польша тоже публично заявляла, что не вынашивает никаких намерений по расчленению Чехословакии, уверяла Париж в том, что ее союзнические чувства к французам на месте, и что она верна своим союзническим обязательствам — в реальности же занималась прямо противоположным.

Уже в апреле — мае 1936-го поляки охмуряют Венгрию относительно активных действий, направленных на установление общей польско-венгерской границы. А она была возможна только в случае расчленения Чехословакии. Поездки премьер-министра Польши Косцялковского и личного представителя Бека Кобылянского в Будапешт в конце апреля — начале мая 1936-го сопровождаются публикациями в польской прессе о том, что «связанные узами вековой дружбы и национальными идеалами Польша и Венгрия являются гарантами западной цивилизации против грозящего с Востока варварства — большевизма». В Варшаве проходят многолюдные митинги с резолюциями «об отчуждении от Чехословакии Прикарпатской Руси».

«Ясно одно, что вся эта помпезная манифестация (польско-венгерская) острием своим была направлена как против нас, так и против Франции — вдохновительницы стран Малой Антанты», — пишет 8 мая 1934 г. полпред СССР в Венгрии на имя замнаркома Крестинского[408].

В мае Бек лично отправляется в Югославию. С теми же целями — разрушения профранцузской Малой Антанты и переориентации Белграда на Рим и Берлин. Т. е. глава польского МИД выступает эдаким парламентером от Гитлера и Муссолини.

Принц Павел (регент Югославии в 1934–1941 гг.) и Стоядинович (в 1935–1939 гг. премьер-министр и министр иностранных дел Югославии) сообщают об этом главе румынского МИД Титулеску, а тот в свою очередь информирует советского полпреда в Румынии Островского. Последний и телеграфирует 2 июня 1936-го в Москву: «Стоядинович, а на следующий день за завтраком и принц Павел сообщили Титулеску, что Бек действительно предлагал Стоядиновичу совместно работать над организацией итало-германского союза, что Белградом было категорически отвергнуто. Принц Павел при этом сказал Беку, что Югославия не может работать над тем, чтобы быть взятой в итало-германские тиски, что это в лучшем случае означало (бы) для Югославии потерю Далмации (в пользу Италии), Баната и Хорватии (в пользу Венгрии). Бек уехал в очень кислом состоянии»[409]. В этот раз миссия не удалась.

Румыния тоже пока держится под совместным — германо-польским — натиском. 7 июня 1936 г. полпред СССР в Румынии сообщает в НКИД о состоявшемся накануне совещании глав государств Малой Антанты. Румыны «под впечатлением разрушительной политики Польши и роста агрессивности Германии». Югославия «трепещет» перед Италией и перспективой итало-германского сговора. «Эти обстоятельства и предопределили характер сегодняшнего совещания, которое подтвердило на сегодняшний день абсолютную монолитность Малой Антанты во всех вопросах вопреки проискам Варшавы и Берлина», — пересказал советский полпред слова Титулеску.

Само собой, твердо стоит на своих прежних позициях и Чехословакия: «в 10-минутной беседе Бенеш заявил, что он очень доволен результатами сегодняшнего совещания, что происки Варшавы против Малой Антанты не увенчались успехом, что Чехословакия ведет свою политическую линию, невзирая и не страшась ни польского шантажа, ни немецких угроз»[410].

Каково! Фашистские Италия и Германия организовывают союз, а Польша вербует им сторонников! Планам Италии и Германии мешает Малая Антанта — и Польша спешит фашистам на помощь в деле развала этого альянса.

Работая над разрушением механизмов, препятствовавшим расчленению Чехословакии, с чего Польша желала поживиться и сама, польские руководители в то же время давали письменные гарантии, что не только сами не примут участия в нападении на ЧСР, но в случае чего поддержат Францию и СССР.

Так, в сентябре 1936-го генеральный инспектор Войска Польского Рыдз-Смиглы дал письменное заверение зампреду Высшего военного совета Франции генералу Гамелену, что Польша не будет участвовать ни в каких соглашениях с Германией против СССР и Чехословакии. Об этом французский премьер Леон Блюм лично известил советского полпреда во Франции Потемкина. При этом в устном порядке Рыдз-Смиглы даже уверил союзных французов, что Польша согласна «на операции французских войск на польской территории при эвентуальном конфликте Германии с Чехословакией», более того — готова пропустить над своей территорией советские самолеты.

Обрадованный Блюм пустился в рассуждения, что «германская опасность сознается Польшей все яснее». И что вот теперь-де Варшава одумается, и начнется «восстановление франко-польского сотрудничества»[411].

Это был продемонстрированный польскими учениками Гитлера образец «новой дипломатии», согласно которой можно подписывать что угодно и с кем угодно — дабы впоследствии, улучив подходящий момент, нанести неожиданный удар. Подпись Рыдз-Смиглы стоила не больше, чем подпись нацистов под договором, гарантирующим независимость Австрии. Вербальные заверения генинспектора польской армии о готовности поляков выполнять свой союзнический долг перед Францией, включая помощь в защите Чехословакии, значили не больше, чем миротворческая демагогия в спичах Гитлера.

К концу осени появится т. н. «польский проект раздела Чехословакии», который будут активно обсуждать в дипломатических кулуарах. 1 ноября 1936 г. министр иностранных дел Чехословакии Камиль Крофта даже будет иметь по этому поводу специальную беседу с советским полпредом в Праге Александровским. В соответствии с польскими замыслами, Чехословакию следовало бы разделить следующим образом: «Судето-немецкие части Чехословакии отходят к Германии. Словакия присоединяется к Венгрии. Польша получает Моравскую Силезию и ряд исправлений на своей границе в Татрах и на Карпатах. Закарпатская Русь отходит к Венгрии лишь в незначительной части. Карпатские же горы переходят к Румынии с тем, чтобы румынская граница приняла в стратегическом отношении „естественный характер“. Жалкий остаток от такого раздела — почти Прага и ее окрестности — остается в качестве „самостоятельной Богемии“, заключающей союзный договор с окружающими ее государствами».

Но поляки не просто делили Чехословакию. Они сопровождали этот дерибан более широкими геополитическими раскладами. Тут вам и аншлюс Австрии, и «урегулирование» на Балканах, и решение проблемы колоний. В общем, мыслили глобально.

Крофта продолжал изложение «польского проекта»: «Румыния привлекается к этому плану не столько приобретением новой территории, сколько германо-венгерско-польскими гарантиями неприкосновенности ее территории, особенно на случай „вмешательства СССР“.

Югославия должна согласиться на гарантию неприкосновенности ее границ, даваемую Германией, Польшей и Италией при торжественном отказе Венгрии от претензий на ревизию своих границ с Югославией.

Австрия соглашается и вступает на путь полного аншлюса, фактического аншлюса, формально сохраняя некоторое неопределенное время свою самостоятельность.

Италия удовлетворяется какими-то гарантиями отказа Германии от дальнейшего проникновения на Балканы, признанием „империи“ и Балеарскими островами. Германия направляет свой нажим на Францию, нейтрализуя Англию, и добивается колоний в Африке, в первую очередь в Марокко»[412].

История не оставила следов, кто был автором этого прожекта поданного как «польский проект раздела Чехословакии». Может, канцелярия Гитлера, и по ее поручению поляки забросили этот «пробный шар» (дело, напомню, было за полтора года до реально произошедшего аншлюса Австрии и за два года до действительного расчленения Чехословакии). Или ведомство Бека по собственной инициативе расстаралось. Это не столь важно. Главное, что польские дипломаты выступали эмиссарами Гитлера и активными проводниками его планов.

Тот самый Рыдз-Смиглы, с которым Блюм связывал надежды на корректировку польской внешней политики, в феврале 1937 г. будет ворковать с Герингом и даже придет в восторг от его (Геринга) «прямодушия и обаяния».

«Душка» Геринг заглянет в Варшаву «в стремлении склонить руководство польской армии к заключению военного договора с Германией, иначе говоря, военного союза». И хотя зафиксировать эту цель визита на бумаге у Геринга не получится, он будет весьма доволен, что «ему удалось улучшить отношения между Германией и Польшей, основываясь на том факте, что Рыдз-Смиглы целиком и полностью принял политику Бека».

Как информировал Литвинов советского полпреда в Берлине относительно визита Геринга в Варшаву, последний «с удовлетворением» констатировал «совпадение отношений Германии и Польши к Чехословакии» и приветствовал «выступления Польши против советско-чехословацкого пакта». «Целью германской политики, — доверительно сообщал Геринг полякам, — остается раздел территории Советского Союза». Дословно: «Вы (т. е. Польша. — С. Л.) займете Украину, а нам — север». «Поэтому, — умозаключал Геринг, — дружба между Польшей и Германией должна быть еще больше укреплена и дополнена военным соглашением». Рыдз-Смиглы «отвечал в дружеском тоне, но короче».

«Оба, как Геринг, так и Рыдз-Смиглы, остались довольны беседами, — писал Литвинов. — Геринг говорил, что его еще никогда не встречали так дружески в Польше, как в этот раз, и он надеется, что путем упорной работы удастся включить Польшу в военный союз. Он очень доволен отсутствием расхождений между польскими военными кругами и Беком, который, по мнению Геринга, уже теперь не прочь был бы заключить военный союз с Германией»[413].

В агентурном сообщении советской разведки относительно беседы Геринга с маршалом Рыдз-Смиглы, проходившей 16 февраля 1937-го в присутствии министра Шембека и германского посла в Варшаве фон Мольтке, будут зафиксированы слова Гитлера, которые тот передаст польскому руководству: «канцлер Гитлер поручил ему (Герингу. — С. Л.) самым категорическим образом подчеркнуть, что он теперь в большей, чем когда бы то ни было, степени является сторонником политики сближения с Польшей и будет ее продолжать».

Геринг уверял поляков, что с немецкой стороны нет никаких стремлений отобрать у Польши часть ее территории. Мол, Германия окончательно примирилась с нынешним территориальным положением. Германия и в мыслях не имеет нападать на Польшу, например, из-за «польского коридора». «Нам коридор не нужен. Я это заявляю со всей искренностью и со всей решительностью», — сказал Геринг.

А вот эти слова должны были особо понравиться полякам: «Точно так же, как Германия верит, что Польша не собирается отобрать у нее Восточную Пруссию и часть Силезии, точно так же и Польша может быть вполне уверена, что Германия не намерена отнимать у нее что бы то ни было из ее владений». Польское руководство, очевидно, было весьма польщено тому большому значению, которое придавал Берлин гарантиям «великой Польши» относительно территориальной целостности Германии.

Дабы усилить впечатление, Геринг особо подчеркнул, что в Берлине спят и видят Польшу в качестве именно «великой державы»: «сильная Польша, имеющая доступ к морю, с которой Германия сможет согласовать свою политику, Германии несравненно больше нужна, чем слабая Польша». Опять же общие угрозы. «Необходимо всегда помнить, что существует большая опасность, угрожающая с востока, со стороны России, не только Польше, но и Германии. Эту опасность представляет не только большевизм, но и Россия как таковая, независимо от того, существует ли в ней монархический, либеральный или другой какой-нибудь строй. В этом отношении интересы Польши и Германии всецело совпадают», — обрисовал Геринг точки соприкосновения интересов. И добавил: «При таких условиях Польша может рассчитывать на помощь Германии… Все изложенное свидетельствует о необходимости согласования политики Польши и Германии».

Слова Геринга о «русской угрозе» попали, конечно же, в десятку. Рыдз-Смиглы согласился, что это действительно первейшая опасность, и заверил: «В случае конфликта Польша не намерена стать на сторону СССР, и по отношению к СССР она все более усиливает свою бдительность»[414].

Безусловно, в свой актив мог записать Геринг и совместно изобретенную с поляками формулу, по которой Варшава впредь стала трактовать польско-французский союз. Еще осенью 1936-го Рыдз-Смиглы подтверждал своим французским коллегам готовность Польши воевать на стороне Франции, если она будет вовлечена в конфликт из-за Чехословакии. Теперь позиция Польши изменилась: «Польско-французский союз носит исключительно оборонительный характер и является только двусторонним, доказательством чего служит отношение Польши к Чехословакии», — заявили поляки Герингу. Геринг со своей стороны заверил, что в таком случае Берлин ничего против такого союза не имеет[415].

Подобная трактовка французско-польского договора позволяла Варшаве требовать от Франции военной помощи в случае нападения на Польшу, но самой оставаться в стороне от конфликта, когда Франция выступит в поддержку других своих союзников — например, Чехословакии.

Впоследствии поляки зафиксируют именно такой подход к союзу с Францией непосредственно, перед самими французами. И Париж вынужден будет его принять (по принципу «с паршивой овцы хоть шерсти клок»), дабы удерживать Польшу хотя бы на таком непрочном поводке от оформления полноценного союза с Гитлером.

Примерно через год, в декабре 1937-го, глава французского МИД Дельбос перед визитом в Варшаву будет вынужден принять «предварительные условия», которые выдвинет Бек: «ничего не говорить в Варшаве об улучшении советско-польских и польско-чешских отношений». Дельбос заявит об этом советскому временному поверенному в делах в Польше Виноградову.

«Француз мне открыто говорил об этих предварительных условиях и о том, что поляков нельзя раздражать никакими советами, иначе они все сделают наоборот (эти слова главы французского МИД сами по себе забавны и характеризуют „адекватное“ польское руководство, которое, дабы продемонстрировать „независимость“ своей внешней политики, всегда было готово „на зло теще отморозить уши“. — С. Л.). Разумеется, Дельбос знал также заранее, что в Варшаве он не убедит Бека по вопросу о Лиге Наций и коллективной безопасности, что говорить с Беком по этим вопросам бесполезно. Таким образом, и это, правда, вслух не высказанное предварительное условие молчаливо было принято, и Дельбос не докучал и не раздражал Бека на этот счет и тем самым уступил в вопросе, казалось бы, являющемся краеугольным камнем французской внешней политики. Таким образом, центр тяжести с самого начала был перенесен на „билатеральные“ франко-польские отношения, что целиком соответствует концепции Бека», — сообщал Виноградов 12 декабря 1937-го в Москву[416].

Фоном для визита Дельбоса стала бешеная кампания польской прессы против СССР и Чехословакии. Как докладывал в НКИД советский полпред в Варшаве, «поляки все сделают для того, чтобы запугать и обработать Дельбоса, ослабить франко-советские и франко-чешские отношения и подтолкнуть французов на капитуляцию перед Гитлером по австрийско-чешскому и другим вопросам»[417].

Со страниц польских газет французам объясняли, что главная угроза цивилизации — это Коминтерн. Об этом Бек и Дельбосу заявил: «Франции и Польше угрожает не гитлеровская агрессия, а Коминтерн, т. е. СССР»[418]. Особый акцент польская пресса делала на закате системы коллективной безопасности и «победе концепции билатеральных договоров»[419] (прецедент которым был создан польско-германским пактом о ненападении в январе 1934-го). Дескать, даже Франция была вынуждена принять эти передовые подходы польской и германской дипломатии!

В беседе с Дельбосом, сообщал в НКИД Виноградов, «я охарактеризовал… общее направление польской внешней политики, подчеркнув ее прогитлеровский характер в вопросах Лиги Наций, системы коллективной безопасности и Малой Антанты, и констатировал, что внешняя политика Бека диаметрально противоположна внешнеполитической линии СССР и, надеюсь, добавил я, Франции»[420]. Главе французского МИД оставалось развести руками, мол, что с этими поляками поделаешь.

Таким образом, Гитлер мог праздновать успех. «Концепция билатеральных договоров» — это было именно то, что ему в тот момент требовалось. Применительно к польско-французскому союзу она означала, что Польша не выступит на стороне Франции, если последней придется защищать свои позиции в Центральной и Юго-Восточной Европе.

Это воспевание поляками «билатеральности» в пику коллективным системам безопасности не только характеризует недальновидность руководства межвоенной Польши, но в который раз воспроизводит ситуацию из известной песни — «на дурака не нужен нож…» Впрочем, в нашем случае нож тоже будет, но позже.

А в тот момент Гитлер, которому Польша временно (!) требовалась в качестве инструмента его политики, ловко подыграл польским шляхетским комплексам. Поляки бредили своим «национальным величием» и очень расстраивались, когда их не воспринимали «великими». Французские, английские, советские и т. д. дипломаты вели разговор с польским руководством с позиций реальности — не преуменьшая, но и не преувеличивая значение Польши. А вот Гитлер, в действительности глубоко презирая поляков и держа их деятелей за шутов, на словах (лично или устами Геринга) всегда был готов потешить шляхетское ухо высокопарными фразами о «великой Польше».

Дескать, зачем вам, панове поляки, эти коллективные системы, там ведущую роль будут играть другие, те, кто считают великими державами себя и не признают «великой державой» Польшу, не желают иметь с ней (Польшей) равноправных отношений. Зачем вам, полякам, к примеру, плестись в хвосте той же Франции с ее антантами и «восточными пактами», вы что, менее великие? Нет, панове, такой «великой державе» как Польша не пристало плыть в чужом фарватере. Вы вправе и в состоянии вести самостоятельную политику, как и подобает «великому государству». Вот, например, Германия готова садиться с Польшей за стол переговоров как с равноправным партнером.

Если я где-то и утрировал, то не много. Ибо именно под этим соусом — что, дескать, двусторонние договора обеспечивают «равноправие» на внешней арене и «самостоятельность» политической линии — поляки и воспевали концепцию билатеральности международных соглашений.

Раушнинг (Rauschning) Герман (07.08.1887–1982), партийный деятель, затем противник национал-социализма. В 1920-е, проживая в Данциге, возглавлял Германское культурное общество в Польше. В 1932 г. вступил в НСДАП и вскоре стал одним из ближайших советников Гитлера. В 1936-м эмигрировал сначала в Швейцарию, затем в Англию, а в 1948-м в США. Написал серию книг о Гитлере и политике нацистов — «Революция нигилизма» (1939), «Зов разрушения» (1940), «Консервативная революция», «Говорит Гитлер» (1941), «Зверь из бездны» (1940), «Время исступления» (1946).

Рыдз-Смиглы (Rydz-Smigly) Эдвард (11.03.1886-02.12.1941), польский военачальник. В ноябре 1918-го военный министр Временного народного правительства Польской Республики. Далее на разных военных постах, в частности, командовал 3-й армией, которая 7 мая 1920 г. заняла Киев. В 1921–1926 гг. инспектор 1-й армейской инспекции (Вильно), в 1926–1935 гг. — в Варшаве. После смерти Пилсудского в мае 1935-го назначен генеральным инспектором вооруженных сил. Маршал Польши (1936). Верховный главнокомандующий польской армией в войне 1939-го, бежал в Румынию.

Гамелен (Gamelin) Морис Гюстав (20.09.1872-18.04.1958), французский генерал. В 1931–1935 гг. и 1938–1939 гг. начальник Генерального штаба, в 1935–1940 гг. заместитель председателя Высшего военного совета. С 3 сентября 1939-го главнокомандующий союзными войсками во Франции. В сентябре 1940 г. был арестован властями Петена. В 1943-м вывезен гитлеровцами в Германию, где находился в концлагере до конца войны.

Блюм (Blume) Леон (09.04.1872-30.03.1950), французский политический и государственный деятель, лидер французской социалистической партии. В июне 1936-го — июне 1937 г. и в марте-апреле 1938 г. возглавлял правительства Народного фронта. Выступал против Мюнхенского соглашения 1938 г. В сентябре 1940-го арестован властями Виши, в 1943–1945 гг. интернирован в Германии. В декабре 1946-го — январе 1947-го глава правительства.

Крофта (Krofta) Камиль (17.7.1876-16.08.1945), чехословацкий государственный деятель, дипломат. В 1927–1936 гг. заместитель министра, в 1936–1938 гг. — министр иностранных дел Чехословакии. В 1940 г. заключен немцами в концлагерь, откуда освобожден в 1945-м.