Польского джинна выпускают из бутылки

Польского джинна выпускают из бутылки

Одним из итогов Первой мировой войны стало возрождение Польского государства на руинах Германской, Австро-Венгерской и Российской империй.

Своему воссозданию Польша была обязана исключительно благоприятному стечению обстоятельств, исторической удаче, о которой поляки вряд ли могли даже мечтать.

Действительно, перед Первой мировой держателями «польских акций» были державы, находившиеся в противоборствующих блоках (Австро-Венгрия и Германия с одной стороны, Россия — с другой). Победа любой из сторон — Центральных держав или Антанты — не сулила никаких особых перспектив для полноценной польской государственности. На что могли рассчитывать поляки, так это на получение некоторых более-менее широких прав автономного развития в рамках той или иной империи. Максимум — на создание вассального государства, весьма ограниченного территориально.

Но полякам крупно повезло: Австро-Венгрия и Германия потерпели поражение, а в России произошла революция и гражданская война. И все это в один исторический момент. Все три империи, когда-то разделившие между собой польские земли, не имели никакой возможности удержать их за собой. Поляки предоставленный историей шанс не упустили.

В Первую мировую наряду с пушками и пулеметами, танками и аэропланами, линкорами, подводными лодками и удушающими газами широкое, доселе невиданное применение получило такое оружие, как пропаганда. Удар этим средством массового поражения наносился по наиболее уязвимым местам противника. Одним из них стала национальная разнородность противоборствующих держав.

Национальная карта масштабно разыгрывалась в Первой мировой войне. И со стороны Антанты, и со стороны Центральных держав в войне участвовали империи, имевшие под своей властью народы, стремящиеся к независимости. Вполне естественно, что этот фактор использовался с целью внутреннего разложения и ослабления противника. Кроме того, «борьба за права угнетенных народов» стала пропагандистской фишкой, с помощью которой стороны пытались придать благородную окраску своим устремлениям в войне.

Военная пропаганда — это обычно бутафория, нечто вроде театральных декораций. Но, как это нередко бывает в условиях реальной жизни (в отличие от театральной сцены), декорации начинают жить собственной жизнью, а инициированные в качестве декоративных (и декларативных в своей сути) процессы обретают само-развивающийся характер, неподконтрольный их инициаторам.

Особо преуспели в деле военной пропаганды англичане. Но и немцы достигли успеха, особенно на «русском направлении». А. И. Деникин в «Очерках русской смуты» отмечал: «Работа велась в трех направлениях — политическом, военном и социальном. В первом необходимо отметить совершенно ясно и определенно поставленную и последовательно проводимую немецким правительством, идею расчленения России. Осуществление ее вылилось в провозглашение 5 ноября 1916 г. польского королевства, с территорией, которая должна была распространяться в восточном направлении „как можно далее“; в создании „независимых“, но находящихся в унии с Германией — Курляндии и Литвы; в разделе Белорусских губерний между Литвой и Польшей, и наконец в длительной и весьма настойчивой, подготовке отпадения Малороссии, осуществленного позднее, в 1918 г.»[1].

Однако, как отмечал Людендорф, «Россия творила свое несчастье сама, и работа, которую мы вели там, не была слишком трудным делом»[2]. И в этой фразе речь не только об идеях революционеров на предмет «освобождения народов» и «права наций на самоопределение» (зазвучавших в полную силу со второй половины войны), но и той подпиткой, которую получала немецкая пропаганда непосредственно от царского правительства, своими официальными заявлениями возбуждавших сепаратисткие надежды окраин.

Сразу после начала Первой мировой, принимая во внимание, что польские земли оказались в прифронтовой зоне и желая завоевать симпатии и лояльность поляков в войне с Германией и Австро-Венгрией, российский император Николай II обнародовал Высочайший Манифест, в котором пообещал предоставить Польше автономию.

14 августа с «Воззванием к полякам» обратился Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич. Документ провозглашал одной из целей России в войне — воссоединение всех частей Польши (разделенных в конце XVIII в. между Россией, Австрией и Пруссией) под властью русского царя: «Поляки, пробил час, когда заветная мечта ваших отцов и дедов может осуществиться. Полтора века тому назад живое тело Польши было растерзано на куски, но не умерла душа ея… Пусть сотрутся границы, разрезавшия на части польский народ. Да возсоединится он воедино под скипетром Русского Царя. Под скипетром этим возсоединится Польша, свободная в своей вере, в языке, в самоуправлении.

Одного ждет от вас Россия: такого же уважения к правам тех национальностей, с которыми связала вас история. С открытым сердцем, с братски протянутой рукой идет к вам великая Россия. Она верит, что не заржавел меч, разившей врага при Грюнвальде. От берегов Тихого океана до северных морей движутся русския рати. Заря новой жизни занимается для вас…»[3].

Таким образом опять взболтнули бутылку с «польским джинном», закупоренным в 1863–1864 гг. во время последнего польского мятежа. Понятны желания царя заручиться поддержкой поляков. Однако вряд ли можно было рассчитывать, чтоб поляки прильнули к руке дающего. Любые шаги навстречу только разжигали в поляках пламя национализма, устремления к великодержавности и бредовые в силу своей неадекватности мечты о воссоздании Речи Посполитой в границах 1772 г.

Ведь и прежде в истории — чем больше царь даровал свобод Царству Польскому, чем лучше Россия пыталась относиться к полякам — тем наглее и вызывающе они себя вели. Упомянутый мятеж 1863–1864 гг. случился в условиях как раз целой массы послаблений, дарованных полякам.

Со вступлением на престол Александра II был значительно либерализован режим военной диктатуры, установленный после польского бунта 1830–1831 гг., амнистированы свыше 9 тысяч его участников. Были разрешены к изданию сочинения А. Мицкевича и других ранее запрещенных цензурой авторов. Католическая церковь получила полную самостоятельность (вступил в силу конкордат, заключенный между Россией и Ватиканом в 1847 г.). Получила свободу оппозиция, в частности, Общество землевладельцев во главе с графом А. Замойским. В марте 1861-го царским указом Царству Польскому была дарована автономия, создан Государственный совет Царства — высший совещательный и контрольный орган, сформирована польская гражданская администрация и выборное местное самоуправление (губернские, уездные и городские советы).

А в благодарность — мятеж! Причем направленный не просто на отделение от Российской империи Царства Польского, но (безграничная польская наглость!) и на отторжение от России собственно русских земель Белоруссии и Правобережной Украины, когда-то находившихся во владении Речи Посполитой. Это весьма по-польски: взывать к праву поляков на свободу и тут же пытаться набросить польское ярмо на шею другим народам. Именно такой modus operandi продемонстрируют поляки в ходе и по окончании Первой мировой войны.

Центральные державы с целью ослабления Российской империи, само собой, активно разыгрывали «польскую карту». В целях провоцирования сепаратизма российских окраин германский и австро-венгерский генеральные штабы изобретали независимые Украину, Латвию, Литву, Эстонию, Финляндию… и, конечно, Польшу.

В 1916-м Центральные державы озвучили идею возрождения независимой Польши. Точнее — «независимой». Ибо в Берлине и Вене никто всерьез не помышлял о полноценном воскрешении Польши из исторического небытия.

5 ноября 1916-го германский генерал-губернатор в Варшаве (к тому времени занятой войсками кайзера) и австрийский генерал-губернатор в Люблине опубликовали от имени своих монархов манифест о создании «независимого польского государства» — «Королевства Польши». В декабре 1916 г. был создан Временный государственный совет как орган управления Польшей.

Однако согласно австро-германскому тайному соглашению, которое станет известным лишь по окончании войны, в состав этого «государства» должны были быть включены только некоторые территории Царства Польского. При этом Германия и Австро-Венгрия планировали прирасти на Западе новыми польскими землями («польское государство», правда, получало некоторые компенсации за счет Украины и Белоруссии)[4]. Само собой, «возрожденная Польша» под германо-австро-венгерским омофором должна была быть вассальным, марионеточным государством Центральных держав.

В ответ на указанный манифест Центральных держав царское правительство 15 ноября 1916 года опубликовало свою декларацию о будущем устройстве Польши на автономных началах в составе Российской империи (декларация во многом повторяла царский манифест и воззвание к полякам 1914-го).

В Германии одним из главных проводников идеи «независимой Польши» являлся тогдашний германский канцлер фон Бетман-Гольвег. Бетман стал и крестным отцом Юзефа Пилсудского как государственного деятеля.

Уроженец Литвы, являвшейся тогда частью Российской империи, Пилсудский со студенческих лет включился в революционное движение, надеясь использовать его для восстановления независимости Польши. Он и его старший брат имели отношение к покушению на Александра III (по этому процессу были казнены пятеро народовольцев, включая Александра Ульянова). А молодой Юзеф Пилсудский получил пять лет ссылки в Сибири (его брат — пятнадцать лет каторги). Тщетными оказались его надежды использовать во имя независимости Польши события революции 1905–1907 гг. Наконец, подоспела Первая мировая война. Пилсудский решил использовать противоречия между державами, когда-то разделившими польские земли. Если немцы рассматривали Пилсудского в качестве инструмента борьбы с Россией, то он их — в качестве тарана против Российской империи.

Учитывая определенную популярность Пилсудского среди поляков, Бетман-Гольвег позволил ему сформировать «польское правительство». Взамен Пилсудский от имени «независимой Польши» поддержал Центральные державы и с польскими легионами выступил на их стороне.

Мудрость этого шага постоянно ставилась под сомнение влиятельными политическими кругами в Германии и Австрии. «Был сделан вывод, что… поляки никогда не смирятся со своей зависимостью от центральных держав, что и случилось», — пишет в своих мемуарах известный немецкий дипломат Герберт фон Дирксен. «Вопрос, почему эксперимент Бетмана с польским государством… провалился, слишком сложен, чтобы рассматривать его… Вероятно, он был бы неудачным, даже если бы им занимались и более опытные государственные деятели и ловкачи с обеих сторон», — разводит руками Дирксен[5].

Действительно, эксперимент оказался крайне неудачным для самих экспериментаторов, изначально будучи обречен на провал (с точки зрения ставившихся ими целей). И это относится не только к деятелям Центральных держав, но и ко всем остальным, содействовавшим разжиганию польских националистических страстей. Этот «эксперимент доктора Моро»[6] вышел из-под контроля, зажил своей собственной жизнью и завершился тем, что пострадали те, кто его инициировал.

Конечно, поляки не собирались удовлетворяться культурной автономией или даже урезанным видом вассального (по отношению к кому бы то ни было) государства. Пилсудский с легкостью «кинул» немцев при первом же случае. Отношения между «польским правительством», в котором Пилсудский играл роль начальника военного департамента, и его крестными отцами в Берлине и Вене становились все более натянутыми по мере того, как те переставали соответствовать его планам создания «Великой Польши». Разрыв был неизбежен. И он последовал вскоре после Февральской революции 1917-го в России. Поскольку новая российская власть признала за поляками право на независимость (Пилсудский даже подумывал о переходе со своими легионами на сторону России), Германия и Австро-Венгрия стали ему не нужны.

В июле 1917-го Пилсудский был арестован и заключен в тюрьму крепости Магдебург — «мера, которая, как с юмором заметил позднее Пилсудский, дала ему возможность стать главой нового польского государства, поскольку тем самым было смыто пятно на его репутации, — сотрудничество с центральными державами»[7]… В истории такое нередко случалось. История Пилсудского чем-то напоминает судьбу Бандеры, который поначалу тоже ставил на Германию, а затем как бы «смыл пятно на репутации», посидев в немецком концлагере, далее перешел в услужение к новым хозяевам — американцам и англичанам (с той лишь разницей, что Бандере не довелось возглавить государство).

В сентябре 1917-го Германия и Австро-Венгрия приходят к решению об упразднении польского Временного государственного совета и создании Регентского совета. Последний был учрежден 12 сентября 1917 приказом германского генерал-губернатора в Варшаве Безелера и состоял из трех членов польской национальности, назначенных германским и австро-венгерским императорами. Естественно, никакой самостоятельной власти этот совет не имел и был полностью подконтролен оккупационным властям. 18 декабря 1917 г. на совещании кайзера Вильгельма II с рейхсканцлером Г. Гертлингом и статс-секретарем МИД Р. Кюльманом было решено вообще прекратить игры в «польскую государственность», в связи с чем была принята программа присоединения Прибалтики к Германии и расчленения Польши.

Польские воинские части формировались не только немцами. Были они и в русской армии (в качестве ответа на создание легионов Пилсудского Центральными державами). К примеру, знаменитая (скорее в современном значении — «раскрученная») польская кавалерия, ставшая впоследствии объектом как для героических легенд, так и уничижительных насмешек, была создана в 1917-м по приказу русского генерала Брусилова, командующего Юго-Западным фронтом — 1-й польский уланский полк был сформирован в Чугуеве (недалеко от Харькова).

О формировании польских национальных частей на Западном фронте летом 1917-го вспоминает А. И. Деникин (командовавший в то время Западным фронтом). В «Очерках русской смуты» он пишет, что поляки уже считали себя «иностранцами». И хотя их части отличались дисциплиной и порядком, тем не менее «польские формирования для нас оказались совершенно бесполезными». Поляки с готовностью брали русское оружие, но вовсе не для того, чтобы воевать за Российскую империю: «Еще на июньском (1917 г. — С. Л.) войсковом съезде поляков, довольно единодушно и недвусмысленно прозвучали речи, определявшие цели формирований. Их синтез был выражен одним из участников: „ни для кого не секрет, что война уже кончается, и польская армия нам нужна не для войны, не для борьбы — она нам необходима, чтобы на будущей международной мирной конференции с нами считались, чтобы мы имели за собою силу“»[8].

Т. о. Россия формировала за свой счет враждебную ей и ее интересам польскую армию.

Во Франции была сформирована «Голубая армия» (по цвету формы) генерала Галлера (Халлера). Первые части этой армии были созданы в 1917-м из числа поляков, состоявших на службе во французской армии, военнопленных германской и австро-венгерской армий и американских поляков. До февраля 1918 г. армия находилась под французским контролем, далее политический контроль перешел к Польскому национальному комитету.

В планах союзников, в частности Великобритании, Франции, США, независимая Польша, естественно, тоже фигурировала. Тем более что они ничего не теряли — в их составе польских территорий не было, и восстановление польского государства им представлялось только в виде геополитических выгод, получаемых как в ущерб противникам (Центральным державам), так и за счет союзника в войне (но тем не менее исторического конкурента в Европе) — России. Благо последняя дала к этому повод своими официальными заявлениями о намерениях воссоздать польскую государственность.

Позиция союзников относительно воссоздания независимой Польши представляет наибольший интерес, потому что — в свете известных обстоятельств (поражения Центральных держав и революции в России) — именно им предстояло решать этот вопрос, благословлять польскую государственность.

Поначалу, вспоминал впоследствии бывший британский премьер Ллойд Джордж, «вопрос о Польше представлял особую трудность для союзных государственных деятелей, когда им пришлось определить цели войны… Россия была союзником. Публичные заявления, которые означали раздел Российской империи как одну из целей ее союзников, никак не могли способствовать сотрудничеству»[9].

Но еще осенью 1916 г. по поручению премьера Герберта Асквита британский МИД подготовил меморандум об основах территориального переустройства Европы в послевоенный период (документ подготавливался исходя из двух вариантов завершения военных действий: победы союзников или окончания войны вничью), с которым были ознакомлены члены правительства. Кроме прочего, это был первый официальный документ (хотя и неопубликованный), положивший в основу территориального переустройства т. н. принцип самоопределения народов.

Говорилось в меморандуме и о Польше. Очень интересно, каким представлялось Лондону будущее этого государства еще тогда (до революции в России). «Это королевство должно быть связано с Россией только личностью его государя, но во всех остальных отношениях должно пользоваться полной независимостью», — говорилось в документе. Предоставление независимости на таких условиях, полагали в британском МИД, вполне удовлетворит национальные стремления польского народа, «а если сверх того удалось бы добиться для Польши выхода ее торговли к Балтийскому морю, то создалось бы государство, которое с точки зрения национальных устремлений и экономических интересов обещает быть устойчивым».

Обращали внимание британские стратеги на глубокий германопольский антагонизм. Кроме того, Польша уже тогда (на момент, когда Российская империя еще являлась их союзником, а русские солдаты проливали кровь на полях Первой мировой войны) виделась им как буферное государство между Германией и Россией. И хотя англичане отмечали, что это должна быть дружественная России Польша, но при одном непременном условии — пока действия России отвечают интересам союзников: «есть все основания полагать, что будущее польское государство станет буферным государством между Россией и Германией в лучшем смысле этого слова, то есть Россия будет иметь своим соседом такую Польшу, которая вряд ли при каких-либо обстоятельствах присоединится к союзу против России, пока последняя останется верна программе союзников», — сказано в меморандуме. Иными словами, уже тогда в Лондоне видели Польшу, ориентированную на союзников и зависимую от союзников.

«Это новое польское государство будет одним из самых могущественных независимых государств, которые, как мы думаем, возникнут после распада Австро-Венгрии. С точки зрения Англии и Франции, этот конгломерат государств окажется надежным барьером против господства России в Европе и против германского продвижения на Ближний Восток, ибо эти государства будут удовлетворены тем, что их национальные стремления осуществятся и они станут сильными в экономическом отношении, которое будет достигнуто путем предоставления им естественных выходов к морю для торговли», — говорилось в документе. Что до последнего — то уже тогда англичане рассматривали создание не просто независимой Польши, но экономически независимой (прежде всего от своих соседей, России и Германии). Достичь этого планировалось в т. ч. посредством предоставления Польше выхода к Балтийскому морю за счет отторжения от Германии Данцига — что позволило бы полякам вести активную внешнеэкономическую деятельность.

Любопытен и тезис о Польше как о «барьере против господства России в Европе». Как видим, Польшу в Лондоне рассматривали не только как «буфер» между Россией и Германией, но и как «барьер» против России. Так что когда впоследствии о Польше станут рассуждать как о «бастионе против большевиков» (поляки и сами себя станут позиционировать в данной «великой роли») — это не более чем игра слов, прикрывающая геополитическую суть.

Конечно же, англичане отдавали себе отчет в том, «какое сопротивление может встретить такое предложение в Петрограде». Еще бы! Ведь получалось, что Россия воюет, чтобы выйти из войны в худшем геополитическом положении в Европе, чем то, которое она имела в 1914-м. России предлагалось своими руками сотворить «польский рычаг», с помощью которого союзники имели бы возможность воздействовать на российскую политику в Европе.

Поэтому, чтобы достичь своей цели, британские союзники рассчитывали воспользоваться военными проблемами России: «мы сознаем также, что вряд ли удастся его (сопротивление России столь „заманчивому“ предложению. — С. Л.) преодолеть, если военная ситуация не заставит Россию потребовать англо-французского содействия, чтобы обеспечить освобождение своей территории, находящейся сейчас в руках неприятеля».

«Мы ни на минуту не берем на себя смелости делать какие-либо предложения относительно того, как сможем преодолеть такое сопротивление (России. — С. Л.), но мы хотели бы указать, что решение, предложенное нами, — наилучшее с точки зрения союзников», — говорилось в меморандуме[10]. А что до точки зрения России — это дело такое.

Подобные взгляды на Польшу — как антигерманского и антироссийского цербера в Восточной Европе — впоследствии привели к фатальным последствиям.

В рождественские дни 1916-го намерение воссоздать независимую Польшу было подтверждено в ходе совещания премьеров Англии, Франции и Италии, проходившего в Лондоне. 10 января 1917 г (нота стран Антанты президенту США Вильсону) были озвучены требования союзников, являвшиеся по их мнению обязательным условием «любого мирного урегулирования», среди прочего: «проведение в жизнь царского манифеста об освобождении Польши»[11]. Хотя, как мы знаем, уже тогда союзники вынашивали куда более далеко идущие планы относительно Польши, чем те, что были изложены в царском манифесте.

22 января 1917 г., за три месяца до вступления в войну США, Вильсон сделал заявление, что Польша должна быть «единой, самостоятельной и автономной»[12].

И тут подоспела Февральская революция в России. Союзники не упустили возможности, чтобы усилить свои требования: «Польша должна быть не просто восстановлена, но восстановлена в условиях, которые дадут свободу ее угнетенному населению. События последних нескольких дней в России (имеется в виду революция и отречение Николая II. — С. Л.) сделали эту возможность более близкой к осуществлению, чем когда-либо прежде», — заявил в марте 1917-го Ллойд Джордж по итогам заседания имперского военного кабинета[13].

27 (14) марта 1917 г. Петроградский совет принимает воззвание к народам всего мира заключить мир без аннексий, провозглашается право наций на самоопределение, которым могут воспользоваться и поляки. 29 (16) марта российское Временное правительство князя Львова официально признает право Польши на самоопределение, оговаривая реализацию этого права созывом Учредительного собрания. В ответ Польский временный государственный совет заявляет, что, в целом одобряя декларацию российского Временного правительства от 29 (16) марта, возражает против того, чтобы решение вопроса было односторонним (только российским Учредительным собранием), настаивая на переводе этого вопроса в плоскость двусторонних польско-российских отношений.

В августе 1917-го в Париже начинает работу Польский национальный комитет (ПНК) во главе с Р. Дмовским. До того организация с тем же названием и с тем же Дмовским во главе действовала в Петрограде (с ноября 1914). По сути это был акт официальной переориентации польских национальных кругов, ранее удовлетворявшихся идеями автономии Польши в составе Российской империи (согласно царскому манифесту 1914-го) на союзников — от которых поляки, и небезосновательно, ожидали куда большего, чем от России. В сентябре — ноябре 1917 года правительства Франции, Великобритании, Италии и США признали ПНК официальным представительством польского народа.

Таким образом, запущенный в начале Первой мировой войны маховик под названием «Освобождение Польши» было не остановить. И вскоре поляки докажут правоту древнегреческого историка Фукидида: «Быть тираном несправедливо, но перестать им быть — крайне опасно».

Пилсудский (Pilsudski) Юзеф (05.12.1867-12.05.1935), польский государственный, политический и военный деятель. Родился в шляхетской семье. Учился на медицинском факультете Харьковского университета, из которого был исключен в 1885 г. за участие в студенческих волнениях. В 1887 г. был арестован по обвинению в подготовке покушения на Александра III. В 1888–1892 гг. в ссылке. В 1892 г. примкнул к Польской социалистической партии (ППС). В 1904-м, после начала русско-японской войны, посетил Токио с целью установления сотрудничества с японской разведкой, заинтересованной в ослаблении русского тыла. В 1905–1907 гг., выступая против совместной борьбы польских и русских рабочих, создавал террористические «боевые группы». В 1906 г. один из создателей националистической ППС-революционной фракции. Рассчитывая на восстановление независимости Польши в результате военной победы Австро-Венгрии и Германии над Россией, установил связь с австро-венгерским генштабом, при поддержке которого организовал разведывательную работу и создал в Галиции диверсионно-террористическую организацию «Стрелец». Во время Первой мировой войны командовал польским легионом, сражавшимся на стороне Австро-Венгрии. В конце 1916 г назначен начальником военного департамента в «правительстве» «независимого польского государства», созданного австро-германскими оккупантами. В июле 1917-го в результате конфликта с оккупационными властями был арестован. После Ноябрьской революции 1918 г. в Германии освобожден. При поддержке правых руководителей ППС, созданной сторонниками Пилсудского Польской военной организации (ПОВ), легионеров и единомышленников в др. партиях был провозглашен в 1918 г. «начальником (диктатором) государства», каковым оставался до конца 1922-го. Сыграл значительную роль в организации нападения Польши на Советскую Россию (1920). В мае 1926 г. совершил военный переворот, установил в Польше «санационный» режим и был вплоть до своей смерти фактическим диктатором Польши.

Дирксен (Dirksen) Герберт фон (02.04.1882-09.12.1955), немецкий дипломат. В 1910–1914 гг. служил по линии Министерства торговли в колониальных владениях в Африке. Участник Первой мировой войны, лейтенант. За боевые отличия награжден Железным крестом II степени. С 1918 г. на дипломатической службе, состоял в составе германской миссии в Киеве. С 1919 г. референт МИД по вопросам стран Балтии. С 1920 г. советник посольства в Варшаве. С 1921-го руководитель польской референтуры в министерстве. В 1923–1925 гг. генеральный консул в свободном городе Данциге. В 1928-м — управляющий Восточного департамента МИД. С 1929 г. посол Германии в СССР. С сентября 1933-го посол Германии в Японии. В 1938-м сменил назначенного министром иностранных дел И. Риббентропа на посту посла в Лондоне. Был противником внешнеполитической линии, проводившейся Риббентропом. После вступления Великобритании в сентябре 1939 г. в войну покинул эту страну и, вернувшись в Германию, вышел в отставку.

Ллойд Джордж Дэвид (Lloyd George) (17.01.1863-26.03.1945), государственный деятель Великобритании, лидер Либеральной партии. В 1905–1908 гг. министр торговли, в 1908–1915 гг. министр финансов. Во время 1-й мировой войны 1914–1918 гг выступал за ведение борьбы до полной и решительной победы над Центральными державами. В конце 1916 г. возглавил коалиционное правительство (занимал пост премьер-министр до октября 1922 г.). Одна из ключевых фигур Парижской мирной конференции 1919–1920 гг. и один из творцов Версальского мирного договора 1919 г.

Вильсон (Wilson) Томас Вудро (28.12.1856-03.02.1924), государственный деятель США. В 1910–1912 гг. губернатор штата Нью-Джерси. В 1912–1921 гг. президент США от Демократической партии. 6 апреля 1917 г. правительство Вильсона объявило войну Германии. В январе 1918 г. выдвинул т. н. программу мира — известную как «14 пунктов». Один из активных участников Парижской мирной конференции. Инициатор создания Лиги Наций. Однако американский сенат отказался ратифицировать Версальский мирный договор 1919 г., вследствие чего сами США в Лигу Наций не вступили. После окончания второго срока президентства в 1921 г. отошел от активной политической деятельности.