Аппетит приходит во время еды
Аппетит приходит во время еды
Если бы полякам дали волю, они, очевидно, всю Германию включили бы в свой состав. Польские фанаберии того времени доходили до гротеска. Так, одно время на полном серьезе рассматривалась идея о передаче Польше Восточной Пруссии.
Наслушавшийся поляков о стратегических преимуществах, которые можно получить при таком раскладе, маршал Фош на одном из заседаний союзников в узком кругу предложил установление «польской границы по линии Данциг-Торн, что означало бы включение в состав Польской республики всей Восточной Пруссии».
Американцы предложили сделать из Восточной Пруссии отдельное государство либо интернационализировать эту территорию, т. е. поставить под международный контроль, что, учитывая географическую близость Польши, превратило бы эту территорию в нечто, чем впоследствии стал «вольный город Данциг»: «Полковник Хауз (представитель Вильсона. — С. Л.) сообщил, что американские делегаты пришли к заключению, что Данциг следует включить в состав Польши… Затем мы подошли к карте и обнаружили, что если Данциг будет включен в состав Польши, Восточная Пруссия окажется географически в очень трудном положении. Полковник Хауз сказал тогда, что можно либо интернационализировать Восточную Пруссию, либо превратить ее в отдельную республику». Клемансо не возражал, заметив, что «чем больше будет в Германии отдельных и независимых республик, тем больше удовольствия это ему доставит»[128].
Нельзя всю Восточную Пруссию — дайте хотя бы ее южную часть. Поляки раскопали в исторических анналах, что мазуры, проживающие на этих землях, — родственные полякам племена. Но Парижская мирная конференция — к неудовольствию Варшавы — приняла решение провести в южных восточнопрусских провинциях плебисцит, который и состоялся 11 июня 1920-го в округах Мариэнвердер, Алленштайн и Остероде. 95 % «родственных полякам» мазуров подали свои голоса за то, чтобы остаться в составе Германии.
Было бы это другое время, не сомневаюсь, поляки научили бы Мазуров «родину любить» — прибыл бы какой-нибудь Желиговский и силой оружия обосновал исторические права Польши. Но этот плебисцит пришелся как раз на период катастрофы польской армии в войне с Советской Россией, так что было не до южных земель Восточной Пруссии — опасались, как бы всю Польшу не потерять.
Но и в этом случае, несмотря на более чем убедительные результаты плебисцита в пользу Германии, поляки — волевым решением союзников — получили восемь деревень в округах Алленштайн и Остероде, также к Польше был присоединен речной порт в Коженеве и железнодорожный мост на линии Квидзын-Опалене.
А вот Данциг и «польский коридор» («данцигский коридор») поляки получили — союзники позаботились, чтобы Польша имела выход к морю (развивала бы таким образом торговлю с западными державами) и была бы экономически независимой от соседних Германии и России. Оный коридор (от Польши к Балтийскому морю) шириной под сто километров отрезал от Германии Восточную Пруссию и, как отмечает фон Дирксен, «глубоко уязвил германское общественное мнение, даже несмотря на период переживаемого страной глубочайшего упадка, Германия всегда была едина в своем требовании справедливого решения проблемы „коридора“»[129].
Германскую ненависть, вызванную притязаниями Польши на немецкие земли, весьма образно сформулировал тогдашний главнокомандующий райхсвером генерал X. фон Зект, заявивший в Гамбурге 20 февраля 1920-го: «Ни один немец не должен пошевелить и рукой ради спасения от большевизма Польши, этого смертельного врага Германии, творения и союзника Франции, разрушителя немецкой культуры, и если бы черт побрал Польшу, нам бы следовало ему помочь»[130].
Данциг, древний германский город, — тема особенно больная на протяжении всего межвоенного периода. Герберт фон Дирксен, занимавший пост генерального консула Германии в Данциге в 1923–1925 гг., в своих мемуарах достаточно живо описывает обстановку вокруг и внутри «вольного города»: «горе путешественнику, который отправился в вольный город и захотел выйти из поезда на одной из станций „коридора“! Требовалось несколько часов, чтобы миновать самые разные таможни… Чтобы не слишком упрощать дело и не дать новым границам пройти по течению Вислы, создатели мирного договора вырезали на другом берегу реки пять деревень из прусской территории. Эти деревни оказались абсолютно изолированы одна от другой… Едва ли можно было придумать более эффективное средство для пропаганды глупости и нелепости „коридора“, чем эти пять деревень… Административные привилегии, дарованные Польше, только мешали повседневной жизни немецких меньшинств. Железные дороги, почта и администрация гавани поставляли бесконечные предлоги для мелких стычек. Даже книжный магазин на станции был поделен на немецкий и польский отделы»[131].
Вопросы Данцига, «коридора» и этнических немцев, проживающих на этих землях, решение которых спустя два десятилетия поставит в европейскую повестку дня третий рейх, не были искусственно созданы Гитлером, а тем более придуманы им. Другое дело, что к концу 30-х гг. мощь Германии возросла достаточно, чтобы Берлин имел возможность использовать более широкий арсенал средств для решения указанных проблем вплоть до применения военной силы. Но и без Гитлера Германия, оправившаяся от поражения в Первой мировой войне и времени формирования Версальской системы, неизбежно актуализирировала бы эти проблемные темы.
В конце 20-х британский исследователь Фоллик (Follick М., Facing Facts: A Political Survey for the Average Man) писал, что выбор у Польши простой: или вернуть «коридор» и Данциг Германии — или готовиться к войне со своим грозным соседом, как только тот встанет на ноги. Фоллика процитирует в своем фундаментальном труде о Второй мировой войне знаменитый английский историк Фуллер: «Создание польского коридора в тысячу раз более тяжкое преступление, чем создание Германией в случае ее победы в войне коридора, допустим, через нынешний Каледонский канал (система каналов, пересекающих всю Англию от восточного до западного побережья у границы Шотландии. — С. Л.) и передача Голландии этой полосы в 10 миль шириной с единственной целью ослабить Британию. Примерно так поступила Франция, предоставив Польше коридор, разрезавший одну из наиболее плодородных областей Германии. Согласившись на этот преступный акт, союзники Франции совершили одно из самых тяжких известных… преступлений против цивилизации… Чтобы дать Польше морской порт, было совершено другое преступление против Германии: у нее отобрали Данциг и провозгласили его вольным городом. Но из всего наиболее немецкого в Германии Данциг является самым немецким… Рано или поздно польский коридор стал бы причиной будущей войны».
Если Польша не вернет коридор Германии, писал Фоллик в 1929 г., «она (Польша) должна быть готова к самой гибельной войне с Германией, к анархии и, возможно, к возвращению в состояние рабства, из которого только недавно освободилась»[132].
Еще одна область польских притязаний — Верхняя Силезия. Еще 1919-м и 1920 г. поляки организовывали на этой территории «национальные восстания». И не безрезультатно: в мае 1919-го полякам был передан верхнесилезский округ Оппельн. Но этого же мало! Подавай все! Едва не дошло до германо-польской войны. Ввиду недовольства Антанты (все-таки Верхняя Силезия — центр Европы) и действий немецких добровольческих отрядов и полиции (раз за разом очищавших верхнесилезские земли от польских банд) поляки были вынуждены согласиться на посредничество: во второй половине 1919-го на территорию Верхней Силезии были введены французские, итальянские и английские войска, созданы польский и германский плебисцитные комитеты (что, впрочем, не помешало полякам через год устроить очередную заварушку под носом у союзников — 17 августа 1920 г. В. Корфанти, видимо, вдохновленный победой под Варшавой, вторгся в Верхнюю Силезию).
«Я был убежден, — пишет Ллойд Джордж, — что передача Верхней Силезии Польше — большая несправедливость, что она поставит под угрозу мир во всей Европе, так как создаст в Центральной Европе новую Эльзас-Лотарингию». Бывший британский премьер здесь имеет в виду земли, отторгнутые у Франции в результате франко-прусской войны 1870–1871 гг., на которых проживало значительное количество французов, 400 тысяч из них в 1872–1882 гг. были вынуждены эмигрировать (фактически — бежать) во Францию. В конце XIX — начале XX в. восстановление контроля над Эльзас-Лотарингией было одним из символов французского реваншизма и, соответственно, очагом военной опасности для всей Европы.
Поэтому Ллойд Джордж был среди тех, кто настаивал на плебисците в Верхней Силезии, ссылаясь на принцип самоопределения, провозглашенный президентом США Вильсоном: «Верхняя Силезия не была польской в течение восьмисот лет и, по моим сведениям, не имела никакого желания стать теперь польской… Президент (Вильсон. — С. Л.) утверждал, что большинство населения Верхней Силезии — поляки, а не немцы, и поэтому Верхняя Силезия должна быть передана Польше. Так говорили ему его эксперты. Я ответил, что в данном случае важно не то, чего желает Лорд (советник президента, фанатичный защитник Польши), а то, чего желает население Верхней Силезии»[133].
Поляки, которые никогда не проявляли уважения у принципу самоопределения, конечно же, против плебисцита возражали. Их представитель на мирной конференции Падеревский «аргументировал», почему не нужно проводить плебисцит в Верхней Силезии, тем обстоятельством, что, дескать, имеется «плохое» влияние «неправильных» представителей католической церкви: «Западная часть Силезии находится под влиянием католической церкви. Архиепископ Бреславльский воспитал католическое духовенство в немецком духе. Его влияние представляет для поляков очень большую опасность, потому что население слушается священников; в случае плебисцита, несмотря на наше большинство… жители будут, безусловно, следовать приказам немецкого католического духовенства. По этой причине плебисцит абсолютно неприемлем».
И вообще, указывал Падеревский, решение о плебисците зело оскорбит гордых поляков, не оправдает их надежд и ввергнет в «ужасное разочарование». «Кроме того, — сетовал поляк, — страна в связи с плебисцитом будет ввергнута в хаотическое состояние, и понадобится от трех до шести месяцев мирного времени, чтобы ее успокоить. Возбуждение в Польше усилится… Люди будут деморализованы… Вот почему для польского народа неприемлема идея плебисцита»[134].
Но как ни давил слезу из союзников Падеревский, плебисцит все-таки был назначен. 20 марта 1921 г. в Верхней Силезии состоялся плебисцит, в ходе которого 63 % жителей высказались в пользу сохранения данной территории за Германией.
Этот результат вызвал глубокое разочарование в Варшаве, и она решила вновь обратиться «к своей старой тактике шоковой терапии, то есть набегам, использованию вооруженных сил для того, чтобы поставить всех перед свершившимся фактом. Эта схема неплохо сработала в момент нападения генерала Желиговского на Вильно, и было решено повторить ее в более широком масштабе в Верхней Силезии», — описывает Дирксен (указ. соч., с. 38) уже хорошо знакомые нам методы Варшавы.
Для не желавших мириться с «каким-то там» народным волеизъявлением в Верхней Силезии поляков удобный случай подвернулся спустя несколько месяцев после указанного плебисцита — в Германии произошел правительственный кризис.
В апреле 1921-го межсоюзническая репарационная комиссия выставила Германии требование уплатить 132 млрд. марок. Далее последовал т. н. «Лондонский ультиматум», которым Германию поставили перед выбором — или уплата данной суммы, или оккупация Рура. Ультиматум привел к отставке правого правительства Ференбаха и образованию нового во главе с лидером левого крыла католической партии Центра Виртом (принявшим условия ультиматума).
Под шумок этой правительственной неразберихи в Германии поляки и начали в первых числах мая 1920-го очередной захват Верхней Силезии военным путем. Сначала была спровоцирована забастовка польских рабочих на промышленных объектах, а 3 мая в дело вступила верхнесилезская военизированная организация «Соколы», которая совместно с частями регулярной армии и при активном участии польского комиссара плебисцита Корфанти в течение трех дней захватила большую часть Верхней Силезии.
Антанта опять возмутилась, тем более что в результате устроенных поляками беспорядков погибли военнослужащие из частей союзников. «На этот раз, — вспоминал Дирксен, — самовольное нарушение поляками мира на глазах у союзных властей и их оккупационных войск было слишком вопиющим, чтобы оно могло пройти незамеченным и молчаливо одобренным, подобно тому, как это произошло с захватом Вильно и нападением на Киев. Поднялась мировая общественность и последовала сильная реакция, особенно в Италии, солдаты которой погибли в Силезии. В этот период необъявленной войны мне в Варшаве пришлось пережить тревожное время. Я вынужден был заявить польскому правительству о его ответственности за восстание Корфанти ввиду явного и активного сотрудничества с ним военных и полуофициальных департаментов»[135].
Но официальная Варшава опять была «ни при чем» — заявив, что к этой «самодеятельности» Корфанти никакого отношения не имеет. Никто в это не верил, но 9 мая 1921-го французский посланник в Берлине заявил, что посылка рейхсвера в Верхнюю Силезию будет воспринята как нарушение Версальского договора и Франция ответит на этот шаг оккупацией Рурской области. Т. е. Польше опять все сошло с рук.
И только ввиду того, что немецкие силы самообороны к началу июня стали брать верх над отрядами Корфанти, Антанта потребовала вывода всех немецких и польских военных формирований из Верхней Силезии. В октябре 1921-го четыре верхнесилезских округа (Катовице, Кенигсхютте, Плес, Рыбник), а с ними 80 % всей промышленности и основная часть угольных копей Верхней Силезии международная комиссия утвердила за Польшей[136].
Дирксен описывал, как было произведено разграничение территорий: «Международная комиссия отличилась в принятии решений, которые превратили повседневную жизнь населения в тяжкое бремя, посеяв семена недовольства. В городах оказались разделены водопроводные сооружения, а рабочим по пути на работу приходилось по два-три раза в день пересекать границу, поскольку они повсеместно жили не там, где располагались их заводы и фабрики. Но главное, в чем полякам удалось добиться успеха, — это в присвоении объектов, которые они жаждали заполучить: заводов, больниц и шахт. Вот в соответствии с этим принципом и проводилась граница»[137].
15 мая 1922-го под давлением обстоятельств (не имея возможности изгнать поляков с занятых ими территорий, давления Антанты, внутренних проблем в стране) Германия официально отказалась от своей части Верхней Силезии в пользу Польши.