Англичане берут на себя инициативу
Англичане берут на себя инициативу
Военный атташе при русской армии полковник Нокс послал в Лондон обстоятельную оценку потерь и возможностей России. В войне убито уже более миллиона русских солдат. Еще два миллиона находятся в плену. Полмиллиона раненых заполняют госпитали. Полтора миллиона либо в долгосрочном отпуске, либо освобождены от несения воинской службы. Миллион солдат дезертировал. "Эти люди живут в своих деревнях, власти их не беспокоят, их скрывают сельские общины, которым нужен их труд"[529].
Русский кризис привел даже рассудительного британского посла в состояние крайнего возбуждения. Посмотрев в феврале лермонтовский "Маскарад" в постановке Мейерхольда, аристократически сдержанный Бьюкенен был шокирован "богатством и экстравагантностью, идущими в России рядом с потрясенной и обнищавшей страной", где русский суд, высшее общество и правительство являют собой не что иное, как "фальшивый маскарад"[530].
Он попросил короля Георга позволить ему обратиться к Николаю от лица британского монарха. "Мы обязаны сделать это ради императора, который всегда был лояльным другом и союзником; мы обязаны сделать это для России, которая принесла такие жертвы в общем деле, мы обязаны, наконец, сделать это ради самих себя, столь непосредственно заинтересованных в том, чтобы предотвратить грядущую катастрофу"[531].
Бьюкенен взялся за дело немедленно. Прежде всего нужно было знать мнение основных действующих лиц. Посол пригласил к себе председателя Думы Родзянко: какие уступки царя могли бы удовлетворить русский парламент? Родзянко довольствовался малым: русский парламент настаивает на участии в процессе создания правительства, на назначении председателем совета министров человека, который пользовался бы доверием не только императора, но и народа. Бьюкенен бросился к императору — собственно, это была одна из последних попыток сохранить союзника. 12 января 1917 г. в сопровождении камергера двора посол прибыл в Царское село. Из окна он увидел императора быстро шагающим по снегу — так Николай всегда поступал в промежутках между аудиенциями.
Вопреки обыкновению царь на этот раз не протягивал табакерку и не старался продемонстрировать дружественность. Он стоял посреди комнаты, подчеркивая официальный характер встречи. То был сигнал не касаться вопросов, не входящих в компетенцию посла. Встреча началась сожалениями по поводу смерти русского посла в Лондоне графа Бенкендорфа, много сделавшего для укрепления англо-русской дружбы. Обсуждая его замену, царь упомянул о Сазонове (о его назначении было объявлено несколькими неделями позже). Отметил значимость союзной конференции, которой предстояло состояться в Петрограде. Выразил надежду, что это будет последняя конференция перед окончанием войны. Именно в этом месте Бьюкенен обрел необходимую смелость, усомнившись в такой перспективе: политическое положение в России не позволяет ожидать от петроградской конференции слишком многого. Царь спросил Бьюкенена о причинах его пессимизма. Тот ответил, что, если даже конференции удастся установить более тесное сотрудничество между союзными правительствами, отсутствуют гарантии того, что нынешнее русское правительство останется у власти или что решения конференции будут соблюдаться его преемниками. Чтобы выстоять в страшной борьбе, России необходима солидарность всех классов. "Мы признали в Англии необходимость внутренней солидарности — и именно ради обеспечения сотрудничества рабочих классов Ллойд Джордж включил представителей труда в свой военный кабинет. В России дело обстоит совсем иначе, и я боюсь, что Его Величество не видит важности создания единого фронта перед лицом врага не только как коллектива союзников, но и индивидуально, как нации"[532].
Бьюкенен имел смелость указать императору, что между ним и его народом выросла стена, что, если Россия все еще едина как нация, то она едина в оппозиции нынешней политике императора. Народ, объединившийся вокруг государя в начале войны, увидел сотни и тысячи жизней принесенными в жертву из-за недостатка винтовок и военного снаряжения. Именно катастрофическая неэффективность администрации породила жестокий продовольственный кризис, политизировавший протест всей страны. Раздором в русском доме воспользовался противник. Он не только стимулировал внутренний протест в России, но постарался посеять раздор между союзниками. "Их агенты работают повсюду. Они дергают за веревки и пользуются как бессознательным орудием теми, кто обычно дает советы Вашему Величеству о выборе ваших министров. Они косвенно оказывают влияние на императрицу через окружающих ее лиц, и в результате, вместо того, чтобы пользоваться подобающей ей любовью, ее величество окружена недоверием и обвиняется в том, что работает в интересах Германии"[533].
Посол сказал о необходимости назначения председателем совета министров человека, который пользовался бы доверием коллег и народа. Постоянные смены министров губительны. Без обоюдного доверия Россия не выиграет войны. Главою правительства должна быть сильная личность. Царь согласился с этим. Бьюкенен немедленно назвал имя министра внутренних дел Протопопова, вызывающего едва ли не всеобщий антагонизм. Дума не может питать доверия к человеку, изменившему своей партии ради официального поста. Запад сомневается в человеке, имевшем беседу с германским агентом в Стокгольме, чья деятельность вызывает подозрения. На революционном языке заговорили не только в Петрограде, но и по всей России. Император ответил, что это преувеличение и посол делает ошибку, придавая паническим слухам слишком серьезное значение.
Бьюкенен завершил так: "Ваше Величество должны помнить, что народ и армия — одно целое и что в случае революции на защиту династии придет лишь небольшая часть армии".
Император был заметно тронут и, пожимая на прощанье руку посла, назвал его по имени. (Имевший вслед за Бьюкененом аудиенцию министр финансов Г. Барк никогда не видел царя столь нервным и взволнованным. Было ли волнение императора выражением благодарности, или им овладела жажда мести? Великий князь Сергей Михайлович заметил за обедом, что, будь Бьюкенен русским подданным, он был бы сослан в Сибирь).
К представителям Запада в России стекаются сведения о неизбежности социального взрыва. В конце января 1917 г. один из будущих членов временного правительства известил помощника английского военного атташе полковника Торнхилла, что революция произойдет весной, и она продлится не больше двух недель. Между англичанами и французами разразился удивительный спор, означают ли гигантские очереди за продуктами в петроградские лавки смирение петроградского населения (англичане) или в этих очередях ощущается растущая ярость (французы).