Почему Запад терпел, а Россия — нет

Почему Запад терпел, а Россия — нет

Осень 1916 года ознаменовалась такими же бесплодными атаками, что и наступление на Сомме. Мокрая погода превратила грязь в основной элемент войны. Несмотря на все атаки, завершившиеся 19 ноября, западные союзники продвинулись лишь на десять километров от линии 1 июля 1916 года. Немцы потеряли 600 тысяч солдат, защищая позиции на Сомме. Потери западных союзников были еще выше (419 654 англичан и 194 451 французов[478]). Это была величайшая британская военная трагедия этой войны, да и всей военной истории страны в целом. Некоторые авторы считают, что после Соммы иссяк британский жизненный оптимизм — и никогда уже не возвратился вновь. И все же британцы стояли стиснув зубы.

Один из британских участников войны, Филип Гибс, так определил причины стойкости западных войск: "Лояльность к своей стороне, дисциплина с угрозой смертной казни, стоящей за ней, направляющая сила старой традиции, покорность законам войны или касте правителей, вся моральная и духовная пропаганда, исходящая от пасторов, газет, генералов, штабных офицеров, со стариками дома, экзальтированными женщинами, фуриями феминизма, глубокая и простая любовь к Англии и к Германии, мужская гордость, страх показаться трусом — тысяча сложных мыслей и чувств удерживали людей по обе стороны фронта от обрыва опутавшей их сети судьбы, от восстания против взаимной непрекращающейся бойни"[479].

В России просматривались другие черты.

Дж. Хенбери-Уильямс, находившийся при ставке царя на протяжении нескольких лет, рассуждает в том же духе: "Русские, привлекательные и вызывающие симпатию во многих отношениях, природою созданы нестабильными. У них самое короткое расстояние между экзальтацией и глубокой депрессией… Гостеприимство, доброту, симпатию вы найдете здесь повсюду, но, что особенно поражает меня, это глубокое желание угодить вам, оказать вам любезность — и все из-за стремления достичь внутренней стабильности"[480].

Англичанин ищет (и быстро находит) парадоксы, но что он мог посоветовать для хладнокровного восприятия миллионных потерь в войне? Для стабилизации положения в стране абсолютно необходимо было прекратить бессмысленную войну — продолжать дренаж крови нации уже было противоположно инстинкту самосохранения. Но как раз это условие никак не могло быть принято Западом.

В западных столицах утверждается мнение о неспособности политических сил в России к внутренним компромиссам. Лидеры партий в интересах борьбы слишком легко переходили грань разумного критицизма в отношении правительственных структур и без излишней скрупулезности обращались к тому, что должно было быть запретной на период войны темой — сомнения в подлинности патриотизма своих политических противников. При этом ярость обличений по существу скрывала преступную беспечность. Палеолог в своих донесениях клеймит инерцию и нерадивость чиновников, он начинает "понимать" посох Ивана Грозного и дубинку Петра Великого.

Будем честными, очень многие в русском обществе, осознавая отставание от Запада, ждали революционных бурь. Речь не идет о профессиональных революционерах. Даже стопроцентные либералы, такие как С. Булгаков, полагали, что необходимо отторжение изживших себя форм организации политики и даже капиталистического хозяйства, замена их более эффективными формами, приближающими Россию к западному уровню производительности труда, развития науки и технологии.