Клифтон ДЖЕЙМС Я БЫЛ ДВОЙНИКОМ МОНТИ[21]

Клифтон ДЖЕЙМС

Я БЫЛ ДВОЙНИКОМ МОНТИ[21]

Как-то утром поздней весной 1944 года на моем столе в офисе казначейской службы британской армии в Лестере зазвонил телефон.

— Лейтенант Джеймс? — спросил приятный голос.— Это полковник Нивен из армейского кинематографического отдела.

Я узнал голос Дэвида Нивена, кинозвезды, который продолжал:

— Вы не хотели бы поучаствовать в съемках военных фильмов?

— Да, сэр,— ответил я.— Очень.

— Хорошо,— быстро ответил он.— Увидимся, когда вы приедете в Лондон на пробы.

Я медленно положил трубку. Что это — очередной из столь не частых в армии всплесков здравомыслия? Я был актером двадцать пять лет, поэтому когда в 1939 году началась война, я пошел в армию, записавшись как эстрадный артист. Но вместо этого меня определили в казначейскую службу, в которой я ничего не смыслил. Должно быть, теперь, наконец, решили исправить эту ошибку.

Прошло немного времени, и я, испытывая приподнятое настроение, отправился в Лондон. В доме на Керзон-стрит, по назначенному адресу, меня сердечно встретил Дэвид Нивен, который, впрочем, быстро вышел, чтобы оставить меня наедине с человеком в гражданском, представившимся полковником Лестером.

— Джеймс,— сказал он,— я сотрудник «Эм-Ай-Файв» (MI-5), отдела армейской разведки, и я боюсь, что мне придется вас несколько ошарашить. Дело в том, что вы не будете сниматься в фильмах — вам предстоит выступить в роли двойника генерала Монтгомери.

Я знал, конечно, что похож на Монти, мои друзья часто комментировали наше поразительное сходство. Однажды даже моя фотография в берете появилась в лондонской «Ньюс кроникл». озаглавленная:

ВЫ ОШИБЛИСЬ — ЕГО ЗОВУТ ЛЕЙТЕНАНТ КЛИФТОН ДЖЕЙМС. Однако такое обыгрывание нашего сходства, о котором сказал полковник Лестер, обещало быть делом нешуточным.

Несколько секунд полковник молча изучал меня, потом объяснил свой план. День «Д» уже дело решенное, сказал он. Мы подготовили мощные силы вторжения, которые скоро высадятся во Франции и начнут пробиваться к Берлину. Эти приготовления невозможно скрыть от немцев, и они, вероятно, смогут приблизительно догадаться, где мы нападем. Но они не знают дня, когда произойдет высадка, и не могут исключать возможности удара в каком-то другом, неожиданном месте. В соответствии с этим был разработан и одобрен генералом Эйзенхауэром план по введению противника в заблуждение. Его идея заключалась в том, чтобы убедить немцев, будто Монти — вероятный главнокомандующий британских сил вторжения — оставил свой пост в Англии, чтобы вступить в эту должность где-то в другом регионе. Для осуществления этого плана я, после короткой соответствующей подготовки, должен буду стать генералом Монтгомери.

— Вы не должны никому говорить об этом ни слова,— предупредил в заключение полковник Лестер.— У вас есть какие-нибудь вопросы?

Я покачал головой. Мне нужно было либо задать их великое множество, либо уж вообщо ничего не спрашивать. После нашего разговора у меня возникло ужасное чувство волнения перед выходом на сцену. В прошлую войну я был рядовым и все еще сохранил школярский страх перед старшими офицерами — и перспектива моего перевоплощения в образ самого величайшего из них выглядела жестокой шуткой! Впрочем, долго размышлять на эту тему у меня не было времени.

В течение следующих нескольких дней я изучал фотографии в газетах и просматривал кинохроники с Монти. Полковник Лестер и два его младших офицера натаскивали меня по сотням особенностей, связанных с моей новой ролью, а необходимость хранить тайну вколачивалась в меня так настойчиво, что первое время я боялся вообще с кем-либо разговаривать.

— Хотелось бы, чтобы вы смотрели на свою миссию как на спектакль, который мы ставим перед врагом,— сказал как-то полковник Лестер.— Только зрители у нас необычные — мы должны одурачить немецкое верховное главнокомандование.

В ходе моей подготовки к перевоплощению я должен был провести несколько дней среди ближайшего окружения Монти, где я мог бы изучить его вблизи. Во избежание возможных подозрений и затруднительных вопросов я был приписан к штабу генерала в качестве сержанта разведки. Из личного состава штаба в этот план были посвящены только два человека.

В то первое раннее утро явившись в штаб Монтгомери в форме сержанта разведки, я доложил о своем прибытии и предъявил документы, после чего оказался сидящим в джипе, следовавшем прямо за роллс-ройсом генерала. На рассвете наша колонна автомобилей, разделенных четкими интервалами в пять ярдов, остановилась у большого особняка недалеко от Портсмута. Прошли пять минут, проведенные мною в понятном напряжении, потом из дверей особняка через равные промежутки времени один за другим стали появляться адъютанты Монтгомери, и после того, как каждый из них проверил наши личности с ритуальной обстоятельностью, появился сам Монти. Генерал выглядел точно таким, как я его себе представлял. На нем были его знаменитый черный берет и кожаная летная куртка, и я заметил, как он отдает честь своим особенным образом — легким двойным движением руки, больше похожим на приветствие.

Когда вереница автомашин снова тронулась, мой шофер продолжал держаться в пяти ярдах за «роллсом» Монтгомери, и я смотрел на него не отрываясь. Попадавшиеся нам в этот ранний час на сельских дорогах люди останавливались и с любопытством оглядывали кортеж, затем, узнав генерала, начинали улыбаться и махать руками, получая в ответ его дружеский салют.

Когда мы оказались на расстоянии видимости от моря, моим глазам открылось потрясающее зрелище. Шла генеральная репетиция дня «Д»: все море, насколько хватало взгляда, было покрыто линкорами, крейсерами, эсминцами и другими кораблями, из огромных транспортных судов сотнями выгружались танки, бронемашины и пушки, с десантных барж на берег устремлялась пехота, а небо потемнело от самолетов.

Коротко переговорив с другими начальниками союзного командования, следившими за происходящим с крыши гостиницы, Монти снова появился на улице и направился к берегу. Следом за ним тотчас выстроилась небольшая процессия, в которой занял место и я. Наблюдая за генералом, я забывал обо всем. Он шагал, следя за разворачивающимися действиями и как бы возвышаясь над всеми, но не вмешиваясь без необходимости. То и дело останавливаясь, он задавал вопросы офицерам, сержантам и рядовым, что-то выясняя, давал им советы, отдавал приказы. Что он был за личность! Едва появляясь и даже еще не заговорив, Монтгомери мгновенно приковывал к себе всеобщее внимание. Он имел бы огромный успех на сцене, подумалось мне.

За следующие несколько дней я многое узнал о генерале. Он был убежденным не-курильщиком, трезвенником и фанатиком хорошей физической формы. Когда полковник Лестер однажды позвонил ему, чтобы спросить, отличается ли чем-нибудь особенным его еда, чтобы я знал, генерал с некоторым раздражением ответил:

— Конечно, нет. Я ем овсянку без молока и сахара. Это все.

За столом он имел обыкновение беседовать о птицах, зверях и цветах и легонько поддевал ногами за ноги своих офицеров, если находил их несведущими в естественной истории. Я ни разу не слышал, чтобы Монти говорил за едой о войне.

Я следил за ним точно хищная птица, стараясь поймать мимолетное выражение его лица, наблюдал за его характерной походкой со сложенными за спиной руками, за тем, как он щипал себя за щеки, когда погружался в раздумья, за его энергичными жестами, за манерой есть, за привычкой выбрасывать в сторону руку, что-то втолковывая или доказывая. Наконец я уверился, что вполне могу изображать его и голосом, и жестами, и походкой. Но буду ли я — с присущей мне робостью — способен имитировать его уникальную личность, излучать, подобно ему, силу и спокойную уверенность? Я сомневался.

В заключение моего изучения генерала мне была устроена личная встреча с ним. Он сидел за столом и что-то углубленно писал, но, когда я вошел, быстро поднялся и улыбнулся. Монтгомери был старше меня, но наша схожесть была просто невероятной — я словно смотрел на себя в зеркало. Не было необходимости ни в накладных бровях, ни в подкладках под щеки, ни в каком-либо гриме. Он быстро нашел общее между нами, чтобы я мог почувствовать себя свободнее,— я рос в Австралии, а он на соседней Тасмании. Пока Монтгомери говорил, я внимательно слушал, стараясь зафиксировать его несколько пронзительный, высокий голос и то, как он подбирает слова. Он никогда не использовал высокопарных фраз, и некоторые люди даже отзывались о его речи как о сухой и неинтересной.

— Да, на вас лежит большая ответственность,— сказал генерал.— Вы чувствуете себя уверенным?

Я заколебался, и он быстро добавил:

— Все будет в порядке, не беспокойтесь.

В этот момент — такова была его способность внушать уверенность — мое волнение прекратилось.

Явившись несколько дней спустя в военное министерство, я ощутил царившее там напряжение.

— Ну вот, Джеймс,— сказал полковник Лестер,— пришло время поднять занавес. Завтра в 6.30 вечера вы станете генералом Монтгомери. Вас отвезут в аэропорт, и там при стечении народа вы сядете в самолет премьер-министра. В 7.45 утра вы приземлитесь в Гибралтаре. Мы распустим по африканскому побережью слухи, что должен прибыть Монти, чтобы начать формирование англо-американской армии для вторжения в Южную Францию, а вы отправитесь в путешествие по побережью до Ближнего Востока, чтобы эти слухи подкрепить. За всеми вашими передвижениями будут бдительно следить агенты Гитлера. В большей или меньшей степени мы будем говорить вам, что делать, но далеко не все происходит так, как планируется. Так что нередко вам придется действовать самостоятельно. Всегда чувствуйте себя хозяином ситуации и помните: теперь все старшие офицеры — ваши подчиненные, и все восторги и приветствия толпы относятся к вам.

Наступил следующий день, а вместе с ним пришло тягостное чувство приближения часа «Ч», и вог наконец я облачился в полную генеральскую форму и надел знаменитый черный берет с эмблемой бронетанковых войск. Полковник Лестер, который пришел для контрольной проверки, был явно доволен моим видом.

— Осталось последнее,— сказал он и вручил мне несколько носовых платков цвета хаки, помеченных инициалами генерала B.L.M.— Роняйте их, как бы случайно, там где сочтете это подходящим. В нашей игре эта деталь может оказаться очень полезной.

Полковник крепко пожал мне руку, пожелал удачи и ушел. Я поправил берет, придав ему нужный наклон, и спустился по лестнице в сопровождении моих личных адъютантов — бригадного генерала Хейвуда и капитана Мура. На улице стояли три армейские машины, и вокруг той, которая несла вымпел Монтгомери, собралась толпа. С моим появлением раздались восторженные возгласы, под которые я сел в автомобиль, одарив всех лучезарной улыбкой Монти и его знаменитым салютом. Под крики «Старый добрый Монти!» машина тронулась, а я продолжал улыбаться и салютовать, пока мышцы лица не начато сводить, а рука не заболела.

В аэропорту Нортхолт людей собралось еще больше, а около моего самолета стояла внушительная группа высших офицеров, часть которых знала Монти близко. Мое сердце стучало как паровой молот, но я значительным усилием воли заставил себя легко выпрыгнуть из машины и чуть улыбнуться. Сопровождаемый бригадным генералом Хейвудом, я произвел смотр, не торопясь пройдя вдоль шеренги вытянувшихся по стойке смирно офицеров, после чего подошел к экипажу самолета.

— Как поживаешь, Сли,— поздоровался я с пилотом.— Как думаешь, долетим?

Мы обменялись несколькими словами о погоде, и я произвел смотр экипажа. После этого я поднялся по трапу и, отсалютовав всем на прощание, наконец зашел в самолет, испытывая огромное облегчение. Первая сцена была успешно отыграна. (Позднее я узнал, что ни у кого из провожавших меня высших офицеров не возникло относительно меня никаких подозрений; один из них, хорошо знавший Монти, заметил, что «старина выглядит молодцом, но немного устал».)

Следующим утром самолет приземлился в Гибралтаре, и занавес был поднят для начала второй сцены, действие которой происходило на фоне Скалы, служившей в качестве декораций. Меня встречали две группы офицеров, за которыми стоял ряд автомобилей. Среди присутствовавших тут же работников аэропорта виднелись испанские рабочие, один из которых, как было известно, являлся вражеским агентом.

— Нужно, чтобы вас увидело как можно больше народу,— тихо сказал Хейвуд, тут дверь самолета открылась, и, подняв руку в салюте, я на секунду задержался в проеме и быстро спустился в воцарившейся тишине по трапу.

После приветственных церемоний меня повезли по улицам Гибралтара, на которых толпились испанские жители. У здания правительства, куда мы подъехали, также собралась огромная толпа. Когда мы выбрались из машин, солдаты почетного караула у входа отсалютовали, а вышедший навстречу генерал Ральф Иствуд, губернатор Гибралтара и старый друг Монти, заулыбался и протянул руку:

— Хэлло, Монти, рад снова видеть тебя!

Меня подробно проинструктировали относительно этой встречи, и мне было известно, что Монтгомери всегда называл сэра Ральфа его прозвищем.

— Как поживаешь, Расти?[22] — спросил я веселым тоном Монти.— Выглядишь отлично,— и направился вместе с ним в здание, фамильярно взяв его под руку.

Сэр Ральф провел меня в свой кабинет и, выглянув в коридор, плотно закрыл дверь. В наступившей тишине он посмотрел на меня в упор, затем его лицо расплылось в улыбке, и он крепко пожал мне руку.

— Нет, я просто не могу прийти в себя! — воскликнул он.— Ведь вы самый настоящий Монти! Сначала я даже подумал, что он решил изменить план и прилетел сам.

Меня провели в мою комнату, где я в одиночестве позавтракал. Встав из-за стола, я лениво подошел к окну и вдруг заметил какое-то движение на крыше примыкающего дома. Я разглядел примостившегося там рабочего, который наставил на меня нечто, очень напоминающее винтовку. Мгновение я чувствовал себя очень неприятно, но, присмотревшись, понял, что мой страх напрасен,— этот человек не целился в меня из винтовки, он пытался высмотреть меня через тонкую подзорную трубу!

Адъютант опять привел меня в кабинет сэра Ральфа, который описал мне следующие действия нашего спектакля:

— Через двенадцать минут мы пойдем с вами на прогулку в сад позади дома. Два известных испанских финансиста — наши знакомые, которых трудно назвать нашими друзьями,— приглашены посмотреть старинные марокканские ковры, которые тут у нас имеются, и совершенно случайно, подходя к дому, они встретят вас.

Он посмотрел на часы и повел меня в сад, заметив:

— С тех пор как был мальчишкой, еще никогда не чувствовал такого азарта в предвкушении розыгрыша.

Мы вышли под палящие лучи светившего с ясного неба солнца и не спеша двинулись вдоль клумб, то и дело останавливаясь, чтобы обсудить достоинства того или иного цветка. Когда мы свернули на боковую аллею, стали видны левое крыло здания и группа рабочих на лесах, ремонтирующих стену. Один из них пристально смотрел на меня, но, когда я поймал его взгляд, тут же отвел глаза и продолжил работать. Я узнал в нем человека, который наблюдал за мной в подзорную трубу.

Мы продолжали гулять, пока не услышали лязга железных ворот сада. По центральной дорожке к нам шли два человека — два чисто выбритых испанца в темных костюмах.

— Не нервничайте, Джеймс,— хрипло прошептал сэр Ральф,— и не поворачивайте голову.

Делая вид, что не замечаю приближающихся незнакомцев, я заговорил о военном кабинете и «Плане 303». Губернатор коснулся моей руки, как бы предупреждая, и я сразу замолчал на полуслове, изображая удивление от появления посторонних. Сэр Ральф радушно приветствовал подошедших, в свою очередь поклонившихся в своей испанской манере. Я был им представлен, и во время завязавшейся беседы оба испанца смотрели на меня с уважением, граничащим с благоговейным страхом. Я был с ними вежливо холоден и держал руки скрещенными за спиной в характерной манере Монти.

Один из испанцев, который имел зловещий облик, просто как у шпиона из триллера, не отрывал от меня своих змеиных глаз, тогда как второй делал вид, что с интересом слушает сэра Ральфа,— я видел, что и он то и дело переводит взгляд на меня, разглядывая каждый дюйм моей фигуры. Оба слушали с напряженным вниманием мою болтовню о погоде, цветах и истории здания правительства, что выглядело очень смешно.

Когда я решил, что меня с них достаточно, я быстро сказал:

— Что ж, надеюсь, что хорошая погода еще продержится, мне предстоит еще немало полетать,— и полу-отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Испанцы тут же поклонились, и сэр Ральф повел их в дом.

С начала осуществления нашего плана прошло совсем немного времени, но за этот короткий промежуток уже существенно изменилась судьба этих двух шпионов и, вероятно, решилась судьба многих тысяч наших солдат. Эти испанцы, как я узнал позднее, были одними из самых ловких, подготовленных гестапо агентов Гитлера. Как следствие умело распространяемых MI-5 слухов, они были спешно направлены из Берлина с подложными документами, с тем чтобы, выдавая себя за банкиров, внедриться в испанское общество и обосноваться в Гибралтаре — и все это с целью слежки за мной. Вместе с ними действовали два агента помельче: один изображал рабочего и ремонтировал здание правительства, а второй работал в аэропорту. Каждый из четырех шпионов должен был посылать отдельные отчеты, подробно описывая все, что увидел.

Да, эти испанцы быстро работали. Спустя два часа после того, как они покинули здание правительства, представители Гитлера в Мадриде уже знали, что генерал Монтгомери прибыл в Гибралтар и собирается проследовать в Африку на самолете. Вскоре в Берлин полетела такая настоятельная радиограмма: «Любой ценой выяснить суть «Плана 303». Есть ли у вас какая-либо информация? Крайне важно». Немедленно после этого немецкая контрразведка сосредоточила свои усилия на выяснении этого вопроса.

Мой отлет из Гибралтара очень походил на прибытие. Штыки блестели на солнце, а над аэродромом пролетело звено «Спитфайров», приветственно покачавших крыльями.

Когда обычные прощальные формальности были завершены, я взял сэра Ральфа под руку и стал с ним прогуливаться мимо буфета аэропорта, где работал агент гестапо. Подходя к его открытому окну, я начинал с озабоченным видом обсуждать военные вопросы.

— Теперь об оборонительных сооружениях гавани, Расти,— говорил я.— Я сказал премьер-министру, что С-4 абсолютно надежна. Но мне хотелось бы, чтобы морские концы были завязаны так, чтобы бронетанковые части подвозились без задержек,— и, протянув руку в сторону гавани, продолжал: — В направлении где-то часа на три, справа от мыса, инженерам необходимо произвести переделки в соответствии с «Планом 303».

Я еще некоторое время продолжал нести чепуху в том же духе (при этом мне показалось, что губернатор в какой-то момент мне едва заметно подмигнул), а потом сел в самолет и полетел в Африку.

Следующая остановка была в Алжире, где уже продолжительное время распространяли слухи, что скоро прибудет Монти с важной миссией, возможно с целью формирования англо-американской армии вторжения в Южную Францию. В аэропорту меня встретили офицеры штаба генерала Мейтленда Уилсона, после чего я произвел обычные в таких случаях смотры. Чтобы увидеть генерала Монтгомери, неподалеку собралась разноязычная толпа гражданских, привлеченных разговорами о моем «сверхсекретном» визите.

Среди этих людей находились двое итальянцев, которые напоказ поддерживали союзников, но на самом деле работали на гестапо, и некий французский майор, их непосредственный начальник. Этот майор появился в Алжире неделю назад, представляясь сотрудником французской разведки, но нашей контрразведке было известно, что он является опытнейшим вражеским агентом. Почти сразу по прибытии он выразил желание встретиться с Монтгомери в случае его прилета в Алжир, и теперь было решено удовлетворить его просьбу.

Майора представил мне полковник штаба генерала Уилсона, перед тем как мы покинули взлетное поле. Я редко встречал людей, имевших более зловещий вид: бледное лицо с посверкивающими темными глазами пересекал лиловато-синий шрам, и жесткий рот создавали впечатление, что этот человек способен на все. Мне же, учитывая возможную попытку меня убить, даже нельзя было проявлять осторожность при общении с ним. Но ничего не произошло — мы просто обменялись рукопожатием и несколькими любезными фразами.

Дорогу из аэропорта в город мне предстояло проделать в сопровождении американского полковника. Мы сели в машину с восхитительной блондинкой за рулем, совершенно неотразимой в потрясающе скроенной форме Женского корпуса, которая, отдав честь, немедленно попросила у меня автограф. Предвидя опасность, которой грозили мои контакты с американскими фанатами — любителями автографов, полковник Лестер снабдил меня фотографиями генерала, подписанными его собственной рукой. Поэтому я вынул из кармана одну из фотокарточек и без тени улыбки — антипатия Монти к женщинам на театре военных действий была хорошо известна — протянул ее девушке, холодно бросив:

— Надеюсь, эта подойдет.

Эту поездку из аэропорта я не забуду до самой смерти. Эскортирующим меня американцам было сообщено, что на жизнь Монти возможна попытка покушения, поэтому они не пожалели солдат для охраны всей 12-мильной дороги до Алжира. Было решено ехать на полной скорости и надеяться на лучшее. Поэтому мы вылетели из аэропорта словно ракеты и с воющими сиренами понеслись в город, причем на всем протяжении этой сумасшедшей гонки я должен был спокойно тоном Монти беседовать с полковником — который, разумеется, был в курсе дела — всецело ради удовольствия нашего очаровательного водителя. Когда мы, наконец, въехали в ворота и остановились перед большим каменным особняком, штаб-квартирой генерала Уилсона, я почувствовал очень значительное облегчение. Еще минута — и гостеприимные ворота затворились за моей спиной, а вместе с ними опустился занавес в конце еще одной сыгранной сцены.

Следующие несколько дней прошли словно повторяющийся сон — посадки, официальные встречи, почетные караулы, мнимосерьезные беседы на темы высокой стратегии, толпы населения с затесавшимися в его ряды вражескими агентами, улицы, оцепленные салютующими солдатами. Больше всего меня страшила перспектива общения с высшими офицерами в тесном кругу, так как я едва ли смог бы поддерживать разговор по специальным военным вопросам. Впрочем, MI-5 устроила мое путешествие так, что я принимал пищу всегда в одиночестве и тщательно оберегался от встреч с офицерами, хорошо знавшими генерала.

Вместе с тем, меня постоянно демонстрировали всем встречным вражеским шпионам. Я помню, как бригадный генерал Хейвуд как-то подвел ко мне одного из них — пожилого гражданского, чья козлиная бородка, поношенный черный костюм и широкополое сомбреро делали его похожим на сломленного жизнью трагического актера.

— Прошу прощения, сэр,— обратился ко мне генерал,— профессор Сальваторе X. счел бы за милость, если бы вы позволили ему выразить вам свое уважение,— и, читая недоумение на моем лице, добавил:— он археолог и, конечно, известный. Он итальянец и симпатизирует нам.

Какое-то мгновение я недоумевал, почему я должен тратить время на разговоры с каким-то археологом. Но мне было известно, что Хейвуд уже не первый год сотрудничал с MI-5, что его специально выбрали для выполнения такой деликатной работы и без веской причины он никогда в ходе нашей миссии ничего не предпринимал. Поэтому я обменялся несколькими словами с «профессором» и, когда он отошел и остановился в нескольких ярдах, повернулся к Хейвуду и затеял с ним обсуждение хитроумных «военных планов».

Со временем я вошел в свою роль так, что стал генералом Монтгомери по существу. Я замечал, что продолжаю им быть, даже когда остаюсь наедине с собой

Однажды, когда мы собирались приземлиться на очередном аэродроме, Хейвуд ободряюще спросил:

— Как нервы — в порядке?

Я в точной манере Монти оборвал его:

— Нервы, Хейвуд? Не болтайте чепухи!

— Прошу прощения, сэр,— ответил он, не меняясь в лице.

В конце недели я вернулся в Алжир, зная, что выполнил свою задачу без промашки: насколько нам было известно, ни у кого не возникло сомнений в том, что я — генерал Монтгомери.

До дня «Д» теперь оставалось только несколько суток, и моя работа была окончена. В последнем сиянии славы я приехал в штаб-квартиру генерала Уилсона, переоделся в свою лейтенантскую форму и был тихонько выведен через заднюю дверь. Теперь мое сходство с генералом стало некоторой проблемой, так как до тех пор, пока вторжение не началось, оставалась угроза, что мой секрет раскроется. Поэтому я был скрытно посажен на самолет и отправлен в Каир и где я пробыл, особо не показываясь, до самого дня «Д».

Долгое время я пытался выяснить, насколько полезными оказались мои усилия. Но до самого окончания войны я не знал, что эта уловка помогла ввести в заблуждение противника, который из-за этого отвел на юг танковые дивизии Роммеля, что способствовало успеху вторжения.

Позднее я также узнал, насколько потенциально опасной была эта миссия. Когда новость о намечающейся поездке Монтгомери на Ближний Восток достигла Берлина, германское верховное главнокомандование отдало приказ сбить мой самолет во время перелета, а если бы это не удалось, Монти предполагалось убить где-нибудь в Испании или Африке. Но в последний момент немцы решили удостовериться, что я — это действительно Монтгомери, а когда они решили, что это так, вмешался фюрер, и моя жизнь была спасена. Гитлер распорядился не убивать меня до тех пор, пока не выяснится, где мы намерены начать вторжение. А об этом они узнали только на рассвете 6 июня.