Полковник Роберт Л . СКОТТ-МЛАДШИЙ САМОЛЕТ-ПРИЗРАК

Полковник Роберт Л. СКОТТ-МЛАДШИЙ

САМОЛЕТ-ПРИЗРАК

Над крошечным взлетным полем у Киеноу, где стояли восемь истребителей Р-40 «Томагавк», уставив в пасмурное небо свои раскрашенные акульи носы, за час до наступления темноты пошел дождь.

Из пещеры, в которой размещался пункт управления полетами, выглядывал в ожидании прояснения командир части Джонни Хэмпшир. Его эскадрилья Китайской оперативной авиагруппы, переброшенная из Куньмина на этот аэродром в Восточном Китае, была готова к немедленным действиям, но вместо этого из-за мерзкой погоды они уже целую неделю торчали на земле в бездействии и тоске.

Неожиданно на пункте управления зазвонил телефон.

— Какого еще черта там случилось, капитан Чоу?

Взявший трубку китайский офицер воткнул в карту красный флажок.

— Не пойму. R-15 сообщает об одиноком незнакомом самолете, приближающемся к нам на малой высоте.

Японцы никогда не залетали так далеко на вражескую территорию в такую погоду. Да еще в одиночку! Их никогда не посылали по одному, так как знали, что один никогда не возвращался.

Впрочем, это могло быть какой-нибудь уловкой, поэтому Джонни распорядился:

— Свяжитесь с дежурным экипажем и передайте Кастелло, что он летит со мной. Остальные шесть машин пусть пока остаются на земле.

Разбрызгивая воздушными потоками от винтов красную грязь, два самолета пробежали по взлетной полосе и, поднявшись в воздух, вскоре исчезли в низких серых облаках. В пещере, где стояла радиостанция, можно было слышать, как Джонни запрашивал местонахождение неизвестного самолета, который теперь находился всего лишь в двадцати милях к востоку.

Позднее он рассказал о том, что у них произошло. Джонни удалился на десять миль от взлетного поля, когда увидел самолет, шедший на двести футов ниже, и развернулся для атаки. Это была неопознанная машина, появившаяся со стороны противника, поэтому ее следовало сбить.

Джонни и Кастелло открыли огонь почти одновременно. Атакуя, они приблизились к самолету, так что смогли увидеть опознавательные знаки на его крыльях.

— На нем американские эмблемы! — раздался по радиосвязи возглас Джонни.— Это Р-40!

Но они все же подозревали, что это какая-то вражеская уловка. Знаки были старыми — белые звезды на синем фоне с красными кругами в центре. Американцы не использовали их уже почти год, потому что этот круг очень походил на «восходящее солнце» японцев.

Джонни сказал, что они с Кастелло выпустили по сто пуль, прежде чем сообразили, что в стрельбе нет нужды. Р-40 был буквально изрешечен пулями еще до того, как они его атаковали. Его фонарь был совершенно разбит, а фюзеляж просто превратился в сито. Подлетев еще ближе, Джонни увидел, что углубления, куда после взлета убирались шасси, были пустыми. Пули такого сделать не могли — у этого самолета не было колес.

Уже вплотную приблизившись к странному «Томагавку», Джонни и Кастелло могли разглядеть через остатки стекла кабины его пилота, сидевшего с опущенной на грудь головой, его длинные темные волосы и окровавленное лицо. Позднее Кастелло сказал, что у него сразу сложилось впечатление, что пилот был мертв. Через несколько секунд самолет-призрак врезался в землю и взорвался.

Чуть позже, взяв с собой врача, они отправились на грузовике через рисовые поля к месту его падения. На Р-40 действительно не было живого места от пуль, дырки в корпусе были и снизу, и сверху, и сзади, и спереди, свидетельствуя о том, что он подвергался огню самолетов противника и зениток, и невозможно было понять, как пилот уцелел и провел машину так далеко. От него самого осталось немного, чтобы можно было установить личность, но в его кожаной куртке лежали письма, часть которых можно было прочитать, и частично сохранившийся дневник-блокнот...

Знакомые звали его «Корн» («Кукурузная водка») Шеррилл за то, как они утверждали, что он с явным небезразличием относился к этому напитку, когда жил в Южной Каролине. В 1937 году этот человек прибыл в Манилу, куда был назначен в истребительную эскадрилью и где позднее стал офицером, ответственным за сооружение цепи вспомогательных аэродромов.

Корн действительно умел летать. Он мог привести самолет в любую точку на Филиппинских островах, мог определить из заоблачной выси по цвету воды, море Сулу или море Висаян находится внизу. Он сам строил аэродромы по всем островам, поэтому точно знал, где они расположены. Когда устройство взлетных полей было завершено, Корна назначили заместителем командира эскадрильи.

После рокового 8 декабря 1941 года (7 декабря на Гавайях и в Соединенных Штатах) Корн стал летать на разведывательные и боевые задания в составе постоянно уменьшавшихся авиационных звеньев, постепенно отступая с одного им самим разбитого в джунглях маленького взлетного поля на другое.

5 мая он оказался у Мирамага на Минданао в составе небольшого подразделения, оторванного от остальных частей и остального мира, так как Батаан давно капитулировал, и остров находился в руках японцев[6]. Насколько ему было известно, среди других на этом южном острове находились одиннадцать авиамехаников, пробравшихся сюда разными путями, и один подбитый Р-40.

Собравшись вместе, они решили, что с помощью своего самолета, подлатанного и снабженного частями и деталями с других разбитых машин, еще повоюют. За исключением погнутого пропеллера и покореженного фюзеляжа он был в неплохом состоянии. За две недели они обшарили все самолетные обломки в округе, и наконец в четырех милях от их стоянки был найден Р-40 с подходящим фюзеляжем. Четыре десятка местных жителей из племени моро помогли дюйм за дюймом, ярд за ярдом перетащить с использованием канатов и жердей эту самолетную часть не менее тонны весом в Мирамаг. При появлении в воздухе вражеских самолетов фюзеляж быстро закрывали пальмовыми листьями.

В августе они прикрепили к новому фюзеляжу хорошее крыло со своего самолета, после этого, соорудив большую треногу, завели на место мотор. Один крыльевой топливный бак протекал, поэтому его пришлось тоже заменить. Они поменяли радиостанцию и динамомотор и установили в грузовой отсек 50-галлонный бак. В баках лежавшего неподалеку В-17 было найдено немного горючего. Пропеллер удалось выпрямить деревянным молотом, положив его на пень твердого дерева.

Перспектива установки убирающихся шасси поставила всех в тупик. Один из сержантов заметил в шутку:

— Если бы тут был снег, мы смогли бы использовать лыжи,— и все рассмеялись. Но тут Шеррилл вспомнил, что ему приходилось взлетать и садиться на Р-6 с лыжами на мокрую траву.

Чем больше они обдумывали такой вариант, тем больше им хотелось его опробовать. Они стали прикидывать, как прикрепить лыжи, сделанные из бамбука, и как убирать их. Последнее осуществлялось несложно: нужно было дернуть за проволоку, после чего лыжи просто отваливались. Возвращаться обратно уже не предполагалось, и полететь из них мог только один.

Расстелив карты, американцы стали смотреть, где можно было нанести японцам наиболее чувствительный удар, и после обстоятельного обсуждения было решено, что на Формозе. До расположенной там в Тайхоку крупной военно-морской базы японцев было 1000 миль. В 250 милях от нее на китайском побережье находилось взлетное поле Киеноу, и при бережном расходовании горючего пилот мог до него дотянуть. К 6 декабря с помощью ножей была расчищена 5000-футовая травяная полоса, самолет снарядили четырьмя 300-фунтовыми бомбами, установили на него шесть пулеметов 50-го калибра, и теперь все было готово к вылету. Поставленный на лыжи Р-40 выглядел довольно странно.

— Ну что,— сказал Шеррилл,— отметим годовщину нападения на нас этих ублюдков торжественной бомбежкой? Я лечу утром 8 декабря.

8 декабря в 9 часов американцы вывели истребитель из укрытия и оттащили его на вершину холма, у которого начиналась травяная просека, идущая к краю утеса. Прощаясь, Корн пожал всем руки. Забираясь в кабину, он посмотрел на своих товарищей последний раз и заметил в их глазах слезы. Пилот понимал, что больше не увидит их никогда.

Провожающие наблюдали, как самолет, набирая скорость, запрыгал на своих шатких лыжных подпорках по траве, словно кулик, и, завыв на более высокой ноте, взлетел с утеса. Поднявшись на тысячу футов, Корн выровнял машину и отцепил оттяжные тросы, удерживающие лыжи. Развернувшись, он пролетел над своими товарищами, чтобы они убедились в успехе своей многомесячной работы, и взял курс на Формозу.

Корн Шеррилл достиг острова через пять часов после взлета — согласно позднейшим утверждениям противника. Японцы хвастались, что на Формозе не было ни одного европейца или американца уже сорок лет. Что ж, один над ней сейчас⁴ побывает! При виде аэродрома с выстроенными на нем истребителями и бомбардировщиками лейтенант Шеррилл, должно быть, облизнул губы.

Он начал расстреливать их ряд за рядом на бреющем полете, сбил крылом японский флаг над командным пунктом и сбросил одну прикрепленную под крылом бомбу прямо на постройки. Вражеские машины стали гореть и взрываться.

Тут Р-40 затрясло: открыли огонь зенитки. Продолжая расстреливать самолеты и стараясь поразить все, которые находились в поле видимости, Корн старался лететь как можно ближе к земле, чтобы японским зенитчикам было труднее целиться.

Скоро на него насели «Зеро», и Шеррилл, сбросив последнюю бомбу на ангар, отстреливаясь, устремился к облакам. Оторвавшись от вражеских истребителей, он, не имея на борту навигационных приборов, сумел лечь на правильный курс Тайхоку — Фучжоу — Киеноу, как зафиксировала китайская система оповещения.

На одинокий летевший сквозь дождливую мглу самолет спикировали два истребителя. Застрекотали пулеметы, и уже смертельно раненные машина и человек были поражены опять. Шеррилл повернул окровавленное лицо, всматриваясь сквозь разбитое стекло фонаря в летевшие совсем близко машины с хищными, разрисованными под акульи пасти носами. Все в порядке, свои! Он добрался... Корн Шеррилл выполнил свою миссию.