Джордж КЕНТ ПАСТЫРИ ИЗ ПОДПОЛЬЯ

Джордж КЕНТ

ПАСТЫРИ ИЗ ПОДПОЛЬЯ

Дело было на одной из железнодорожных станций в восточной Франции. Сотрудница Красного Креста, проходя мимо товарного поезда, стоявшего на запасном пути, услышала странный приглушенный плач — звук, напоминающий работающее за стеной радио. Прислушиваясь, она пошла вдоль состава и к своему ужасу обнаружила в одном из вагонов беспризорных детей. Женщина позвала работника станции, и вдвоем они смогли открыть вагон.

Внутри в тесноте находились восемьдесят еврейских детишек, в ужасе прижимавшихся друг к другу. В поезд их погрузили в Париже нацисты, сунув две буханки хлеба, бутыль воды и немного сыра, и они были запертыми уже 18 часов, пока состав медленно продвигался к границе рейха. Четверо детей уже умерли, и их присутствие, а также темнота и страх неизвестности привели остальных в состояние истерики, и психика некоторых уже пришла в расстройство.

Этим детям, видимо, было уже не суждено снова увидеть своих родителей — даже тем из них, кому, быть может, удалось избежать смерти. Нацисты сняли с них идентификационные браслеты, а большинство из них были еше слишком маленькими, чтобы помнить свои имена. Одна девочка сообщила, что жила в доме под номером 16, но не смогла назвать улицу. И все же этим ребятишкам повезло — их увезли и спрятали. Большинство же из 15000 еврейских детей, собранных нацистами во Франции и отправленных в Германию, погибли в газовых камерах.

Наша история связана с детишками, которых нацисты не схватили. Их было около 12000 — от совсем грудных до подростков 15—16 лет, из которых четыре тысячи переправили через швейцарскую и испанскую границы, а восемь тысяч жили тайно прямо под носом у нацистов.

Руководили этой спасательной деятельностью два католических священника и протестантский пастор — отцы Шайе и Дюво и преподобный Поль Вергара. Отец Шайе был бледным нервным человеком с усталыми глазами  ученого, работавшего по 14—16 часов в сутки. Отец Дюво, огромный румяный толстяк с большой окладистой бородой, походил на персонажа из «Кентерберийских рассказов». Пастор Вергара, по вероисповеданию, скорее, принадлежавший к пресвитерианам, был маленьким, похожим на карлика человечком с взъерошенными седыми волосами и высокими скулами.

Три этих человека завершили создание единой действовавшей по всей Франции организации, единственной задачей которой было спасение еврейских детей от нацистов. Один только отец Шайе сумел спасти жизни более чем четырем тысячам из них, Дюво спрятал тысячу, а Вергара с помощью других протестантских пасторов довел их число до шести тысяч. Об остальных же позаботились другие люди, тоже движимые любовью к детям и ненавистью к нацистам.

Один известный врач, например, помещал еврейских детишек в свою больницу с фальшивыми диагнозами и историями болезней. Он также изобрел химическую жидкость, которой можно было удалить слово «еврей» на детских продуктовых карточках — красные чернила или штампы до этого выдерживали все применяемые к ним выводящие средства. Десять женщин средних лет (пять протестанток и пять католичек — участниц одного комитета), рискуя жизнями, спасли 358 ребятишек. Десятки мужчин и женщин, помогавших детям, были брошены в тюрьмы, некоторые убиты.

Отец Шайе, иезуит, был наиболее выдающейся фигурой среди участников этой бескорыстной, милосердной и опасной деятельности. После прекращения военных действий в 1940 году он начал выпускать воинствующе либеральный еженедельник Temoignage Chretien (Христианский очевидец), распространявший идеи подполья и пользовавшийся значительным авторитетом, особенно среди молодых мужчин и женщин, которые под его влиянием начинали посещать службы отца Шайе.

В 1942 году вишисты согнали и отправили в Германию несколько тысяч евреев. В Лионе, где жил священник, высылаемых разлучили с их детьми, которые— их всего оказалось сто двадцать человек — разбрелись по городу, и отец Шайе приступил к их розыску и спасению. Четверых, голодных и испуганных, он нашел в подвале одного дома, еще дюжину подобрали на улицах, а тридцать человек забрали из казарм, куда их поместила полиция. Собранных детей временно устраивали так, чтобы до них не добрались нацисты, а чтобы их смогли разыскать после войны родители, бывший детектив снимал у каждого ребенка отпечатки пальцев, а их имена, адреса, отличительные особенности регистрировались в трех экземплярах, которые затем надежно прятались. После этого отец Шайе отправлял своих молодых помощников, обычно 18—20-летних девушек, на велосипедах в деревни поговорить с местными жителями. Встречаясь с крестьянином, хозяином дома, девушки выясняли, был ли он патриотом, можно ли ему было доверить заботу о сиротах и имелось ли у него коровье или козье молоко. Таким образом они смогли устроить в области радиусом до 100 миль вокруг Лиона большую часть детей, а остальных разместили по католическим приютам и школам, снабдив их фальшивыми документами.

Более старшие, почтенного вида женщины, подвергаясь большому риску, отвозили детей в их новые дома. Трудно спокойно рассказывать о том, как на все это реагировали детишки. Одна девочка, которой дали новое имя, стала плакать: «Как же меня найдет мама, когда вернется?» Шестилетнего мальчика, у которого родители приехали из Голландии и который говорил по-французски с сильным акцентом, предупредили, чтобы он не разговаривал в дороге. Поездка длилась четыре часа, на протяжении которых он не раскрыл рта, а по приезде выяснилось, что у него мокрые штанишки. «Вы же не велели мне разговаривать»,— видя недоумение взрослых, с трогательным удивлением объяснил мальчуган.

Принятые в крестьянские семьи еврейские дети свободно общались с местными детишками, вместе с ними играли и учились. Их положение не являлось тайной для других жителей деревень, однако за все время было выдано всего несколько человек. Несколько месяцев спустя после завершения этой операции нацисты велели властям Лиона выдать двести евреев, и вишистская полиция решила включить в это число детей. Отец Шайе отказался помогать в их розыске, и его отправили в концентрационный лагерь. Там он написал открытое письмо ко всем католикам и протестантам, и оно, переправленное на свободу, было размножено и переслано 10000 священников и пасторов. В этом письме содержался призыв ко всем конфессиям присоединяться к борьбе с Гитлером путем помощи евреям.

Освобожденный по прошествии трех месяцев, отец Шайе снял духовное облачение и всецело посвятил себя подпольной деятельности. Тираж Temoignage Chretien, этого печатного органа Сопротивления, достиг 200 тысяч. Отец Шайе стал признанным духовным лидером Сопротивления, и генерал де Голль назначил его руководителем всех отделов подполья, занимавшихся работой с общественностью.

Оперативным центром ему служила маленькая квартирка в одном из глухих переулков Гренобля. Там отец Шайе спланировал множество успешных акций по сопротивлению оккупантам и разработал сложную систему спасения еврейских детей. Со временем его деятельность распространилась на всю Францию до самых ее удаленных уголков. В число его соратников входило несколько сотен человек — от подростков, служивших посыльными, до пяти графинь, занимавшихся сопровождением.

В июле 1942 года нацисты согнали на большую спортивную арену велодрома д’Ивер в Париже 13 000 евреев. Крики разлучаемых со своими детьми женщин были слышны за несколько кварталов. Эта сцена, у которой были тысячи свидетелей, ужаснула французов и побудила их к действиям. Жители ближайших домов собрали оставшихся детей и приютили их у себя.

Доминиканец отец Дюво отправил монахинь, которые привели тридцать ребятишек. Ночью он разделил их на группы по трое и распределил по домам своих парижских друзей. Там дети оставались до тех пор, пока для них не подыскали надежные места за городом, после чего монахини пришли за ними опять. Так началась спасательная работа отца Дюво. Для него такая деятельность была особенно опасной, так как еще до войны он был хорошо известен в Европе как противник антисемитизма. Гестаповцы обыскали его дом, забрали его книги и печатные материалы и держали под наблюдением 24 часа в сутки.

Не все оставшиеся в июле без родителей дети попали в дружеские руки. Гестапо подобрало многих из них и отправило в казармы, где их разместили в помещениях типа холодных складов дожидаться следующей отправки. Дети, жившие прежде в хороших домах, теперь существовали предоставленные сами себе среди грязи и паразитов.

Однажды это место посетила сотрудница Красного Креста и описала потом то, что видела, пастору Полю Вергара, который в это время заведовал благотворительным учреждением в бедном районе Парижа. Маленький человек пришел в ярость. Собрав у себя с десяток женщин, включая свою жену, он изготовил с их помощью фальшивое распоряжение на немецком языке, будто бы изданное в главном управлении гестапо, об освобождении этих детей. Это была опасная затея, но она увенчалась успехом.

Над дверью своего благотворительного дома пастор Вергара начертал слова Луи Пастера: «Мы не спрашиваем у несчастного: из какой ты страны или какого вероисповедания? Мы говорим ему: ты страдаешь, и этого достаточно. Ты один из нас, и мы тебе поможем». Ночью семьдесят оборванных, испуганных еврейских детей были скрытно заведены в двери дома с благородной надписью. На следующий день пастор занялся во взаимодействии с отцами Шайе и Дюво поисками новых домов для них.

Дважды после этого в благотворительное заведение пастора Вергара заявлялись гестаповцы. В первый раз они убили его шурина, во второй предупрежденные сотрудники успели выбраться через окно и спаслись по соседним крышам. Но нацисты арестовали и подвергли пыткам жену и сына Вергара. Мальчика позднее услали в Германию.

Когда пришло освобождение, большая часть из 8000 укрытых во Франции детей все еще жила в чужих домах. Около тысячи из них забрали родственники, а остальным пришлось дожидаться конца войны, прежде чем они воссоединились со своими родными или были усыновлены.

Но эти дети уже не стали счастливыми. Пережитые испытания были им не по годам. Они видели, как били и выволакивали из домов их родителей, сами испытали жестокое обращение, и для их детского ума не существовало объяснения всему тому, что произошло. Но люди, которые открыли для них двери своих домов, привязались к ним и полюбили их.

— Да, мы вернем Жанно, если его родители вернутся,— сказала одна женщина.— Но если этого не произойдет, он останется у нас, будет нашим.

Дети, испытавшие на себе любовь, никогда не станут пропащими и смогут ответить на нее тем же, когда любовь придет к ним опять.