7. Тем временем на Западе началась странная война

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

7. Тем временем на Западе началась странная война

Еще до начала фашисткой агрессии против Польши, вечером 31 августа, Муссолини предложил урегулировать германо-польский конфликт путем посредничества: должна была спешно собраться конференция пяти государств: Германия, Италия, Англия, Франция и Польша и разрешить спорные вопросы за столом переговоров.

Чемберлен и Даладье обеими руками ухватились за предложение Муссолини и стали затягивать выполнение взятых перед своим союзником обязательств. Однако поскольку в качестве предпосылки для переговоров Гитлер потребовал аннулирования англо-французского ультиматума от 1 сентября, то Чемберлен и Даладье при всем своем желании не смогли пойти на это: уж слишком высоко поднялась на Западе волна гнева и негодования против гитлеровской агрессии. В результате попытка Муссолини мирно разрешить польскую проблему провалилась.

А то, что Чемберлен был готов пойти на сговор с Гитлером, есть множество свидетельств. Вот, например, что писал по этому поводу в своих мемуарах Черчилль:

«Все эти последние недели я больше всего опасался, что, несмотря на нашу гарантию, правительство его величества откажется воевать с Германией, если последняя нападет на Польшу. Нет никаких сомнений, что в то время Чемберлен уже решился на такой шаг, как ни тяжел он был для него».

Вечером 2 сентября состоялось бурное заседание палаты общин, на котором лидер лейбористской оппозиции Артур Гринвуд заявил:

«Я должен выразить крайнее изумление, что наши обязательства в отношении Польши не вступили в действие еще вчера… Палата потрясена сообщением премьер-министра… Как?! Акт агрессии совершен 38 часов назад, а мы до сих пор молчим!.. Сколько времени еще Англия будет медлить?.. Каждая минута сейчас означает потерю тысяч жизней, угрозу нашим национальным интересам, самим основам нашей национальной чести. Ждать больше нельзя. Жребий брошен».

Солидарную поддержку выступлению Гринвуду выразила не только оппозиция, но и большая часть консерваторов. В результате Чемберлен был вынужден оправдываться, ссылаясь на якобы существующие трудности телефонных переговоров между Лондоном и Парижем, но, в конце концов, он дал обещание, что не позже завтрашнего утра правительство сообщит народу вполне определенное решение.

О том, насколько в этот момент времени ситуация в Лондоне приняла взрывоопасный характер прекрасно видно из записи телефонного разговора, состоявшегося 3 сентября между Галифаксом и Боннэ:

«Если премьер-министр появится там (в парламенте, — Ю.Ж.) без того, чтобы было сдержано обещание, данное Польше, то он может натолкнуться на единодушный взрыв негодования, и кабинет будет свергнут».

А вот как английский историк Тейлор описывает в своей монографии «Вторая мировая война» причину того, почему Чемберлен был таки вынужден объявить войну Германии:

«Палата общин была сильно обеспокоена, ее члены, во всяком случае большинство из них, безусловно признавали обязательства Англии перед Польшей. Они не думали, что эти обязательства — пустой дипломатический жест, не понимали, что нет возможности ей помочь. Знали только, что для Англии это вопрос чести. К вечеру 2 сентября стало ясно, что, если не объявить войну, правительство падет на следующий день. Члены кабинета были солидарны с палатой общин. Позже, вечером, они организовали сидячую забастовку, отказываясь разойтись, пока не будет принято решение. Чемберлен тихо сказал: „Да, джентльмены, это война“. Галифакс недовольно отметил в дневнике: „Во всем этом, по-моему, проявились худшие стороны демократии“».

У Чемберлена не оставалось выбора. Он должен был либо объявить войну, либо уйти в отставку. Но и в этом случае войну Германии все равно объявил бы его приемник. Но приемник, которым мог стать Черчилль, скорее всего, начал бы воевать с фашистами всерьез, а это уж никак не входило в планы сэра Невиля. Максимум на что он был согласен пойти, это лишь формальное объявление войны и поддержание морской блокады Германии.

Когда говорят, что правительство Чемберлена дало гарантии Варшаве, а в ответ на фашистскую агрессию против Польши по своей воле объявило Германии войну, следует сказать — это наглая ложь! Войну Германии объявили простые англичане и сделали они это вопреки желанию и воли Чемберлена. И это благородное стремление народа Англии раздавить нацистскую гадину Галифакс цинично назвал в своем дневнике проявлением худших сторон демократии!

3 сентября правительства Англия и Франция, наконец-то, формально объявили войну Германии. Политика умиротворения — хитроумная многоходовая комбинация по натравливанию Гитлера на СССР, задуманная Чемберленом еще в 1937 году, в марте 1939 года дала осечку, после чего события стали неуправляемыми, и Англия, вопреки желанию ее правительства, оказалась вовлеченной в мировую бойню.

4 сентября английские ВВС впервые атаковали германские военные корабли в районе Киля. Бомбы попали в линкор «Адмирал Шеер» и легкий крейсер «Эмден». Однако они отскочили от бронированной падубы линкора прежде, чем успели взорваться. Крейсер же получил незначительные повреждения, причем не столько от бомб, сколько от рухнувшего на него сбитого немцами бомбардировщика.

Кроме этого, мягко выражаясь, не очень удачного налета помощь английской авиации свелась к проведению так называемых «рейдов правды», в ходе которых с 3 по 27 сентября английские ВВС сбросили над Германией аж 18 миллионов листовок — почти 39 тонн бумаги, в буквальном смысле выброшенной на ветер.

Правда, англичане начали морскую блокаду Германии, захватив в первый месяц порядка 300 тысяч тонн грузов, следовавших в порты Третьего рейха. Потеряв за этот же промежуток времени 29 судов общим водоизмещением 152 тысяч тонн. Однако морская блокада Германии мало чем могла помочь сражающейся Польше. К тому же первыми морскую войну начали не англичане, а немцы, выведшие свои корабли на боевые позиции еще в конце августа и уже 3 сентября еще до начала каких-либо военных действий со стороны Великобритании, потопившими английский пассажирский лайнер Атению.

Вместо обещанного полякам генерального наступления на фронте между Мозелем и Рейном, французское командование предприняло лишь, мягко выражаясь, очень ограниченную операцию в районе Саарбрюккена.

В ночь на 7 сентября французские разведывательные группы впервые пересекли германскую границу западнее Саарбрюккена. После этого 9 сентября девять французских дивизий 4-й и 5-й армий начали продвижение в предполье линии Зигфрида. При этом немцы, имевшие приказ уклоняться от столкновений, без боя отошли на линию укреплений. В результате этого маневра французы продвинувшись на глубину аж в 7–8 км на фронте протяженностью около 25 км, заняв Варндский лес. Однако уже 12 сентября, после совещания с Чемберленом и Даладье, Гамелен отдал приказ генералу Жоржу приостановить даже эти ограниченные наступательные операции против линии Зигфрида, как было сказано: «ввиду быстрого развития событий в Польше».

В тот же день французский главнокомандующий, который считал, что эти атаки, не могут больше повлиять на события в Польше, заявил на заседании Высшего военного совета союзников в Абвилле:

«В настоящее время больше нет необходимости немедленно обеспечить базу атаки против линии Зигфрида… Если осуществится атака противника через Люксембург и, особенно через Бельгию, нам не хватит всех наших активных сил, чтобы противостоять ему».

Можно только поражаться, как генерал Гамелен мог опасаться атаки немцев через Бельгию и Люксембург, в то время когда основные силы вермахта были вовлечены в сражения в Польше, а для их передислокации через всю Германию, ремонта боевой техники, подтягивания тылов, запаса боеприпасов и ГСМ, потребовалось бы никак не менее месяца.

Имея подавляющее преимущество в людях и технике, а также мобилизованные и развернутые войска, французское командование дает отбой любым наступательным действиям своей армии, предпочитая дожидаться пока Германия сосредоточит все свои силы на западе и всей мощью ударит по Франции! Мотивируя весь этот бред тем обстоятельством, что полякам якобы уже не чем не поможешь.

Впрочем, помочь полякам французы могли даже после 12 сентября и этого очень боялись немецкие генералы. Вот что по этому поводу писал в своих дневниках начальник генерального штаба генерал Галъдер:

«Успех в Польше стал возможен лишь благодаря тому, что на нашей западной границе войск почти не было. Если бы французы прочувствовали ситуацию и воспользовались тем обстоятельством, что основные немецкие силы находились в Польше, то они смогли бы без помех форсировать Рейн и стали бы угрожать Рурскому району, который являлся для Германии самым решающим фактором при ведении войны».

Ведь если бы французское командование рассуждало так же как генерал Гальдер, то они могли поставить Гитлера перед дилеммой: либо уничтожение немецкого военно-промышленного потенциала в Руре, либо освобождение Германией оккупированных районов Польши в обмен на захваченные немецкие территории.

Надо сказать, что Гальдер в своих оценках действий союзников был далеко не одинок. Вот как гитлеровские генералы комментировали в своих мемуарах сложившуюся в сентябре 1939 года на западных границах Германии ситуацию.

Генерал Йодль считал, что

«мы никогда, ни в 1938, ни в 1939 г. не были собственно в состоянии выдержать концентрированный удар всех этих стран. И если мы еще в 1939 году не потерпели поражения, то это только потому, что примерно 110 французских и английских дивизий, стоявших во время нашей войны с Польшей на Западе против 23 германских дивизий, оставались совершенно бездеятельными».

Генерал Б. Мюллер-Гиллебранд писал:

«западные державы в результате своей крайней медлительности упустили легкую победу».

По мнению генерала Н. Формана,

«если бы пришли в движение эти силы (союзников, — Ю.Ж.), имевшие чудовищное превосходство, к которым затем, вероятно, примкнули бы голландцы и бельгийцы, то война неизбежно закончилась бы. Сопротивление группы армий „Ц“ могло продолжаться в лучшем случае несколько дней. Если бы даже это время использовали для переброски войск с востока на запад, то это все равно не помогло бы. В этом случае любые действия были бы бессмысленными. В Польше нужно было бы прекратить боевые действия еще до достижения решающих успехов, а на запад дивизии не поспели бы вовремя и подверглись разгрому поодиночке — конечно, при наличии энергичного, целеустремленного руководства у противника.

Самое позднее через неделю были бы потеряны шахты Саара и Рурская область, а на вторую неделю французы могли бы направить войска туда, куда они сочли бы необходимым. К этому следует добавить, что поляки тоже снова обрели бы свободу действий и привели бы в порядок свою армию…

Западный вал не представлял собой непреодолимого препятствия. Правда, между Люксембургом и Швейцарией, главным образом на участке между Саарбрюккеном и Карлсруэ, было некоторое количество готовых бронированных огневых точек, противотанковых рвов и прочих препятствий. Однако повсюду еще ускоренными темпами вела работу организация Тодта. Большая часть линии была еще на бумаге. О готовых сильных позициях вообще не могло быть и речи. Глубокого эшелонирования нигде не было создано».

Генерал Вестфаль полагал, что

«если бы французская армия предприняла крупное наступление на широком фронте против слабых немецких войск, прикрывавших границу (их трудно назвать более мягко, чем силы охранения), то почти не подлежит сомнению, что она прорвала бы немецкую оборону, особенно в первые десять дней сентября. Такое наступление, начатое до переброски значительных сил немецких войск из Польши на Запад, почти наверняка дало бы французам возможность легко дойти до Рейна и, может быть, даже форсировать его. Это могло существенно изменить дальнейший ход войны…

Не воспользовавшись временной слабостью Германии на Западном фронте для немедленного нанесения удара, французы упустили возможность поставить гитлеровскую Германию под угрозу тяжелого поражения».

Надо сказать, что у немецких генералов были веские основания для таких оценок. Для того чтобы в этом убедиться достаточно сравнить соотношение противостоящих друг другу на западном фронте в сентябре 1939 года вооруженных сил Германии и союзников. В соответствии с планом «Вайс» Германия разворачивала на своей западной границе группу армий «Ц», на которую возлагалась задача тылового прикрытия операций в Польше от угрозы англо-французского вмешательства.

На 1 сентября эта группа войск насчитывали 31 пехотную дивизию и еще 3 пехотные дивизии находились в стадии передислокации на запад. После 3 сентября на западный фронт были переведены еще 9 пехотных дивизий, которые в основном сосредоточились к 10 сентября, увеличив общую численность группировки до 43 пехотных дивизий численностью около 915 тысяч человек. Однако из них только 11 дивизий были кадровыми, а остальные, по свидетельству генерала Манштейна, являлись лишь частично боеспособными подразделениями. Группа армий «Ц» располагала примерно 8 640 орудиями и минометами, но не имела ни одного танка.

Войска вермахта поддерживали 2-й и 3-й воздушный флоты. Всего у немцев на Западе находилось 1 359 самолетов, в том числе 421 бомбардировщик и 632 истребителя.

А вот, что в это время происходило по другую сторону фронта. 23 августа, сразу после получения союзниками разведывательной информации о том, что Германия собирается напасть на Польшу 25 или 28 августа, во Франции началась скрытая мобилизация.

Как свидетельствовал генерал Гамелен, к исходу 27 августа французские вооруженные силы достигли численности 2 674 тысяч человек, то есть фактически во Франции была создана армия прикрытия, необходимая для ведения первых оборонительных операций. Из них 194 тысяч находились в Северной Африке, 28 тысяч — на Ближнем Востоке и 116 тысяч в колониях. Непосредственно во Франции к 1 сентября численность армии составляла 2 336 тысяч человек.

Утром 1 сентября английский король подписал указ о мобилизации армии, флота и авиации. В этот же день был подписан декрет о всеобщей мобилизации во Франции. Уже 4 сентября мобилизация во Франции фактически завершилась, а войска были развернуты на позициях, а к 10 сентября французские вооруженные силы закончили развертывание по штатам военного времени.

Французское командование развернуло против Германии Северо-Восточный фронт в составе 78 дивизий. В этих войсках имелось 17 500 орудий и минометов, свыше 2 тысяч танков. ВВС Франции насчитывали 1 400 самолетов первой линии и около 1 600 в резерве, кроме того, для действий во Франции можно было использовать 1 021 английский самолет.

Таким образом, с учетом того, что у немцев на западе не было ни одного танка, преимущество союзников на фронте против Германии было никак не меньшим, чем преимущество немецких войск воевавших против Польши! И, тем не менее, имея такой громадный перевес сил на своей стороне, Запад воевать против Германии фактически так и не стал.

Вот как прокомментировал действия союзников на западном фронте фельдмаршал Кейтель в своих «Размышлениях перед казнью»:

«С чисто военной точки зрения, эти сковывающие боевые действия французской армии были для нас совершенно необъяснимы… Это противоречило всем принципам ведения войны: бездеятельно взирать на разгром польской армии и не использовать то благоприятное положение, которое имелось у французского руководства, пока наши главные силы были связаны нападением на Польшу. С оперативной точки зрения, мы, военные, стояли перед загадкой: неужели Гитлер опять прав и западные державы не продолжат войну после разгрома Польши?»

Как не печально, но Гитлер и в самом деле был прав, Запад действительно не собирался воевать с фашистами. В Лондоне и Париже упорно надеялись, что после оккупации Польши, получив общую границу с СССР, Гитлер двинется дальше на Восток.

Фюрер прекрасно понимал это и поэтому после расправы над поляками 6 октября предложил Англии и Франции заключить мир. Однако в тех условиях ни Чемберлен, ни Даладье не могли пойти на открытый мир с фашистами, т. к. в этом случае они мгновенно лишились бы своих постов. Поэтому Запад, формально отклонив мир, на самом деле продолжал лишь имитацию войны с Германией. Эта имитация получила у журналистов весьма точное название — странная война.