5. Данцигский срыв и вынужденный отказ Чемберлена от политики умиротворения
5. Данцигский срыв и вынужденный отказ Чемберлена от политики умиротворения
Мюнхен не был и не мог являться конечной целью политики умиротворения, поскольку передача Судет Германии не выводила нацистов к границам СССР и, следовательно, не создавала непосредственной угрозы для безопасности Советского Союза. Эту задачу должна была решить согласованная Гитлером и Галифаксом передача Германии Данцига.
Дело в том, что с передачей Данцига и Коридора большая часть внешней польской торговли подпадала бы под контроль Берлина. При этом Польша фактически теряла бы значительную часть своего суверенитета. В этой ситуации Варшаве не оставалось бы ничего другого, как стать покорным немецким сателлитом. Это и обеспечивало Германии выход к советским границам, после чего начало германо-польской агрессии против СССР было бы уже делом времени.
Надо отметить, что польское руководство прекрасно понимало что потеря Данцига была равносильна утрате государственной независимости страны. Так, например, в интервью, которое маршал Рыдз-Смиглы дал 17 июля 1939 года польскому телеграфному агентству он прямо говорит об этом:
«Польша готова вплоть до последнего человека, вплоть до последнего мужчины и женщины, драться за независимость, ибо когда мы говорим, что будем драться за Данциг, мы понимаем, что будем драться за нашу независимость. Польша не хочет войны, но для нее есть вещи худшие, чем война, одной из этих худших вещей была бы утрата независимости. Наша торговля с заграницей идет через Данциг и Гдыню. Тот, кто контролирует Данциг, контролирует и Гдыню».
Вначале события развивались в соответствии с англо-германскими планами. Уже 24 октября 1938 года Германия поставила перед своим восточным сателлитом вопрос о передаче Данцига и Коридора, предлагая взамен участие в Антикоминтерновском пакте (читай компенсацию за счет территорий СССР). Тем не менее, Варшава отказалась выполнить эти условия, так как прекрасно понимала, что с переходом этих территорий Германии страна фактически потеряет значительную часть свого суверенитета.
Тем не менее, в этот период времени требования Берлина к Варшаве не вызвали у лидеров Запада ни малейшего недовольства. В этой связи возникает резонный вопрос, есть ли основания полагать, что после Мюнхена Запад по-прежнему был готов пойти на сделку с Германией за счет Польши? Судите сами, 6 декабря 1938 года Франция подписывает пакт о ненападении с Германией. На следующий день министр иностранных дел Франции Бонне рассылает циркулярное письмо, в котором информирует французских послов об итогах его переговоров с Риббентропом, сообщая им, что:
«Германская политика ОТНЫНЕ (выделено мной — Ю.Ж.) ориентируется на борьбу против большевизма. Германия проявляет свою волю к экспансии на восток», но ведь и Польша находилась на востоке от Германии и именно через Польшу шла дорога на СССР.
А еще через несколько дней на заседании английского правительства опираясь на информацию, полученную им из Парижа, Чемберлен заявляет, что согласно его сведениям следующая акция Гитлера «будет обращена на восток, и что в этом случае Англия могла бы вообще остаться вне войны».
Из текста циркулярного письма Бонне следует, что немцы в декабре 1938 года в ходе франко-германских переговоров, так или иначе, в прямой или завуалированной форме, но информировали Запад: Гитлер готовит очередную акцию на востоке, направленную против большевизма. Во всяком случае, именно так эта информация была понята французским правительством.
Оценивая ожидаемую Западом со стороны Германии акцию на востоке, Чемберлен счел, что в случае ее реализации Англия, а, следовательно, и Франция вообще могли бы остаться вне военного конфликта. Но гарантировать Запад от войны с Германией могла только затяжная война Германии с СССР. Однако начать такую войну в конце 1938, начале 1939 годов без союза с Варшавой Гитлер просто физически не мог, а к разработке планов оккупации Польши он приступил лишь в апреле после того, как полякам были даны провокационные англо-французские гарантии. В конце же 1938 года в планах Гитлера на первом месте стоял захват Данцига и полное подчинение Варшавы его воле.
Подписание Францией пакта о ненападении с Германией в условиях, когда правительство Даладье было поставлено немцами в курс захватнических намерений фюрера по отношению к СССР, с которым у Франции был договор о взаимопомощи, есть не что иное, как акт пособничества фашистской агрессии. Ведь недаром Бонне в своем циркулярном письме подчеркивает, что Германия ОТНЫНЕ, т. е. после подписания пакта с Францией, ориентируется на борьбу против большевизма. Тем самым, Боне официально признает наличие связи планов экспансии фашистов на Востоке с французскими гарантиями безопасности западных границ Германии.
Да и на каком основании, после мюнхенского сговора, Запад мог аргументировано возражать против возврата Германии Данцига, более 80% жителей которого составляли немцы? Ведь в споре с Варшавой у Берлина было гораздо больше юридических причин для обоснования своих притязаний, чем в споре с Прагой. Достаточно вспомнить, что Судеты были отданы Чехословакии по Версальскому договору, и Лига наций признала их неотъемлемой частью Чехословакии. В то время как Данциг и его окрестности согласно Версальскому договору составляли республику под названием «Вольный город Данциг», находившуюся под эгидой Лиги наций. Польша же фактически оккупировала этот город. Все это можно было легко объяснить западной общественности.
Поэтому совсем не случайно Вайцзеккер в феврале 1939 г. отмечал, что инкорпорация Данцига, Клайпеды, а также получение территориальной связи с Восточной Пруссией было бы
«самым популярным в нашей стране и самым понятным для заграницы следующим актом германской внешней политики. Изолированную и не могущую рассчитывать ни на какую помощь Польшу Германия могла бы легко „уменьшить“ до размеров „буфера“, отделяющего рейх от России».
С другой стороны начальник юридического отдела польского МИДа Владислав Кульски в своих воспоминаниях писал:
«Если бы Гитлер в марте 1939 г. вместо захвата Праги и исконно чешских и словацких земель потребовал бы от Польши согласия на инкорпорацию Данцига и Поморья, то наверняка можно было бы смело атаковать Польшу без опасения вступления в войну с Англией и Францией, общественное мнение которых считало бы, что только упорство Польши было бы повинно в этой локальной войне».
Так что если бы фюрер сначала с помощью Запада решил проблему Данцига, и лишь только затем принялся бы за Чехию, Словакию, Румынию, то история, по-видимому, могла пойти по руслу, намеченному Чемберленом. И в этом случае война могла бы начаться не на Западе, а на Востоке с самыми тяжелыми последствиями для СССР.
Оккупации Чехии еще до решения данигской проблемы была фатальной ошибкой Гитлера обусловленной его желанием усилить военно-политическое давление на Варшаву и, таким образом, заставить польское руководство мирно согласиться с нацистскими требованиями. Это, в частности, видно из того, что вначале, несмотря на польский отказ, Гитлер был настроен сравнительно «миролюбиво» и 24 ноября 1938 года подписал приказ о захвате Данцига лишь с помощью демонстрации силы и с использованием местных нацистов. Специально оговорив при этом, что войны с Польшей он не планирует!
Но именно в этот момент времени из-за отхода фюрера от англо-германских договоренностей 1937 года происходит срыв процесса умиротворения, который вскоре перерастает в настоящую лавину.
Мартовский кризис 1939 года. Одним из итогов мюнхенской сделки явилось рождение новых «гарантий», которые Чемберлен и Даладье скрепя зубами были вынуждены дать изрядно ощипанной с их помощью Чехословакии. Правда эти гарантии уже после Мюнхена были торжественно подтверждены министром по делам доминионов Томасом Инскипом, официально заявившим:
«Правительство Его Величества считает себя морально обязанным в отношении Чехословакии сохранять эту гарантии. Поэтому, в случае акта неспровоцированной агрессии против Чехословакии, правительство Его Величества будет, бесспорно, обязано принять все имеющиеся в его распоряжении меры для охраны целостности Чехословакии».
Впрочем, все эти заверения были лживыми изначально, поскольку неизбежность скорой сдачи Гитлеру всей Чехословакии правительству Чемберлена была очевидна еще до мюнхенской сделки. Это видно, например, из протокола заседания английского кабинета 19 сентября 1938 года, на котором британский военный министр Хор-Белиш достаточно откровенно сказал об этом:
«Чехословакия после передачи Судето-германской области превратится в экономически нежизнеспособное государство. Трудно себе представить, как оно сможет сохранить независимое существование».
Толчком к началу катастрофического процесса, в конечном итоге приведшему к развязыванию в сентябре 1939 года ВМВ, положило провозглашение «независимого» Словацкого государства, спровоцированное фашистами 14 марта, а также последовавший на следующий день после этого ввод немецких войск в Прагу и объявление Чехии германским протекторатом.
14 марта, когда стали очевидными факты грубого вмешательства нацистов во внутренние дела Чехословакии, Галифакс созвал совещание для определения позиции Англии в этом вопросе. Решение, принятое на этом совещании и записанное помощником Галифакса О. Харви было весьма недвусмысленным:
«Мы не должны прибегать к пустым угрозам, поскольку мы не намерены бороться за Чехословакию… Мы не должны считать, что мы каким-то образом гарантировали Чехословакию».
В полном соответствии с этим решением в этот же день в палате общин при обсуждении вопроса об отделении Словакии, Чемберлен категорически заявил: «Никакой агрессии не было!». Ведь не случайно еще 19 сентября 1938 года на заседании английского кабинета Чемберлен предусмотрительно заметил:
«Разумеется, решение вопроса о том, что представляет собой „неспровоцированная агрессия“, сохраняется за нами».
Что на самом деле в это время творилось в Чехословакии можно узнать из доклада французского посола в Берлине Кулондра, которого трудно заподозрить в предвзятости в этом вопросе:
«Нет сомнения, что словацкий сепаратизм являлся, прежде всего, делом рук германских агентов или словаков, направляемых непосредственно Берлином. Было давным-давно известно, что г-н Мах, шеф пропаганды правительства Братиславы, один из самых ярых экстремистов, находился полностью на службе у рейха. Министр транспорта Дурчанский, совершавший частые наезды в Германию, был тоже лишь игрушкой в руках гитлеровцев, и в частности в руках г-на Кармазина, „фюрера“ 120 тысяч словацких немцев…
Начиная с 12-го тон берлинской прессы сделался еще более неистовым. Речь уже шла о волнениях не только в Словакии, но также в Богемии и Моравии. В течение 24 часов акценты сместились. Берлинские газеты отодвинули на второй план изображение мук, которым подвергались словаки, и с самым решительным возмущением принялись клеймить позором жестокости, жертвами которых якобы становились чехословацкие немцы (выходцы из рейха) или представители этнического меньшинства…
В действительности же, если исключить Братиславу, где беспорядки разжигались службой самозащиты немцев и гвардейцами Глинки, получавшими оружие из Германии, порядок не был никоим образом нарушен ни в Словакии, ни в Богемии, ни в Моравии. Например, английский консул в донесении своему посланнику в Праге констатировал, что в Брно, где, по сообщениям германской прессы, рекой текла немецкая кровь, царило абсолютное спокойствие…
Вечером 14-го пресса рейха уже может объявить о том, что Чехословакия распалась, что она полностью разлагается, что коммунисты подняли голову и, объединяя свои усилия с чешскими шовинистами, преследуют немцев, в частности в Брюнне и Иглау, подвергая их дурному обращению. Немецкая кровь потекла рекой. Германия более не намерена мириться с таким положением».
Разумеется, все это было прекрасно известно Чемберлену, но, тем не менее, он упорно выгораживал агрессивную политику Гитлера! И даже 15 марта, когда нацистская агрессия уже стала свершившимся фактом, и премьер-министр был вынужден заявить в парламенте:
«Оккупация Богемии германскими вооруженными силами началась сегодня в шесть часов утра. Чешский народ получил от своего правительства приказ не оказывать сопротивления».
При этом британский премьер совершенно недвусмысленно заявил о том, что будет и далее продолжать свою политику умиротворения Германии:
«Естественно, что я горько сожалею о случившемся. Однако мы не допустим, чтобы это заставило нас свернуть с нашего пути».
Предлог для отказа от своих обязательств, использованный Чемберленом, заключался в том, что с объявлением Словакии о своей независимости формально перестало существовать то государство, целостность которого гарантировал Лондон:
«Эта декларация покончила изнутри с тем государством, незыблемость границ которого мы гарантировали. Правительство Его Величества не может считать себя далее связанным этим обещанием».
Эти правовые новации Чемберлена вскоре были подхвачены Сталиным, который 17 сентября объявил, что поскольку государство Польша перестало существовать, то СССР считает советско-польские договоры утратившими свою юридическую силу.
Политика всегда диктуется интересами экономики, а теснейшие экономические отношения, имеющие не только коммерческое, но и военное значение, существовали в то время, например, между федерацией британской промышленности и германской имперской промышленной группой. Представители этих двух монополистических объединений вели секретные экономические англо-германские переговоры и 16 марта в Дюссельдорфе было подписано важнейшее для внешнеэкономических отношений двух стран картельное соглашение и опубликовано совместное заявление, в котором, между прочим, говорилось, что целью соглашения является «стремление обеспечить возможно более полное сотрудничество промышленных систем их стран». И это было в дни, когда гитлеровская Германия уже поглотила Чехословакию! Не удивительно, что по этому поводу лондонский журнал «Экономист» писал:
«Нет ли в атмосфере Дюссельдорфа чего-то, заставляющего разумных людей терять рассудок?»
Так или иначе, но примиренческая позиция, занятая Чемберленом в отношении нацистской агрессии в Чехословакии вызвала весьма бурную реакцию не только со стороны лейбористской и либеральной оппозиции, но даже и со стороны известных элементов консервативной партии. В частности, Идеен выступил с резкой критикой внешней политики правительства и предостерегал, что за захватом Чехословакии последуют новые акты агрессии со стороны фашистских диктаторов и требовал создания коалиционного правительства всех партий с тем, чтобы оно поставило своей задачей эффективную борьбу с агрессией, вступив в этих вопросах в тесное сотрудничество с другими миролюбивыми государствами.
На следующий день после выступления премьера в парламенте английская пресса единодушно атаковала Германию и открыто заявила, что Гитлеру верить нельзя. «Таймс» называла захват Чехословакии «жестоким и брутальным актом подавления»; «Дейли телеграф» характеризовала его как «чудовищное преступление»; «Дейли геральд» называла агрессию Гитлера «постскриптумом к Мюнхену» и призывала к организации сопротивления фашистским диктаторам совместно с Францией, СССР и США.
В этот же день Джон Саймон от имени правительства выступил в палате общин с настолько циничной по отношению к чехам и выдержанной в духе Мюнхена речью, что она вызвала невиданный взрыв негодования.
К величайшему удивлению премьера, большинство английских газет и палата общин враждебно отнеслись не только к самой агрессии Гитлера, но и, что самое главное, были возмущены действиями своего собственного правительства. Более того, многие его сторонники в парламенте и чуть ли не половина членов кабинета стали протестовать против продолжения курса на умиротворение Гитлера. Даже Галифакс что-то промямлил о необходимости всесторонней оценки премьер-министром случившегося. Чемберлену стало ясно, что его положение как главы правительства и лидера партии консерваторов находится под большой угрозой.
17 марта Румыния информировала Англию о германском ультиматуме, об экономическом и политическом господстве над Румынией. В этот же день, накануне своего семидесятилетия, премьер должен был выступать с речью в родном городе — Бирмингеме. Он уже подготовил проект речи, посвященной внутреннему положению Великобритании, в которой делал особый акцент на социальном обеспечении англичан. Однако по пути в Бирмингем до Чемберлена судя по всему, наконец, дошло, что если он продолжит свою политическую линию на умиротворение Гитлера, то может лишиться премьерского кресла. Чемберлен прямо в поезде отказался от уже готовой речи и срочно переписал свое обращение к англичанам, полностью посвятив его вопросу нацистской оккупации Чехословакии.
В этой своей речи премьер извинялся за свою прежнюю оценку чешских событий, объясняя ее неполнотой полученных к тому моменту сведений о событиях в Чехословакии, осуждал агрессивные действия Гитлера и клялся, что Англия будет сопротивляться против всяких попыток Германии установить свое мировое господство. Тем не менее, по вопросу о том, что же надо делать для предотвращения такой опасности в будущем, премьер был очень туманен и даже двусмыслен.
Разумеется, гнев Чемберлена был показным и рассчитанным лишь на успокоение общественного мнения. Об этом свидетельствует то спокойствие, с которым Чемберлен отнесся к последовавшему 20 марта немецкому ультиматуму к Литве о передаче Германии Мемельской области. Статус Мемеля, как составной части Литвы, был закреплен в Клайпедской конвенции 1924 года. Британия и Франция являлись гарантами конвенции. Однако несмотря на предшествующие грозные окрики Лондона никакой реакции отпора очередной нацистской агрессии со стороны Запада так и не последовало.
21 марта Риббентроп в ультимативной форме потребовал от польского правительства согласия на присоединение к Германии Данцига и на строительство через территорию Польши экстерриториальной автострады в Восточную Пруссию. В тот же день сразу после окончания переговоров с Риббентропом в ответ на германские требования Польша объявляет частичную мобилизацию и тем самым срывает запланированный в Данциге мятеж местных нацистов и его последующий захват Германией.
22 марта гитлеровцы захватили Клайпеду (Мемель).
23 марта Румыния была вынуждена принять кабальное экономическое соглашение с Германией.
26 марта Польша окончательно отвергает немецкие предложения о территориальном урегулировании и заявляет, что будет рассматривать любую попытку Германии изменить статус-кво Данцига как нападение на Польшу. Гитлер был взбешен поведением своего потенциального союзника. «Мирный» вариант разрешения польской проблемы становится все менее вероятным.
31 марта Англия и Франция объявили о своих гарантиях Польше, на случай агрессии против нее со стороны Германии.
8. Версии мотивов, которые двигали Чемберленом при умиротворении Гитлера. Официальная английская версия исходит из того, что Англия была не готова к войне с Германией, и поэтому Чемберлен стремился любыми средствами оттянуть время для того, чтобы подготовиться к вероятной в будущем вооруженной борьбе с нацистами, а по возможности избежать ее вообще.
Политика же умиротворения была направлена на воссоединение единства немцев, искусственно разбросанных по нескольким чуждым им государствам, что якобы сделало бы ненужными все военные реваншистские планы Гитлера, и позволило Германии стать равноправной европейской державой. При этом английское руководство ошибочно не придало должного значения тому факту, что фашистские планы были направлены не только на реванш, но и на завоевание нового жизненного пространства. Париж же в это время лишь слепо следовал в кильватере английской политики.
Заметим, что опубликованные в настоящее время документы позволяют сделать вывод о несостоятельности такой версии объяснения, проводимой правительством Чемберлена политики умиротворения.
Во-первых, правительства Англии и Франции безусловно были в курсе того, что фашистские притязания направлены не только на реванш, но и на завоевание нового жизненного пространства на Востоке. Таким образом, говоря о своем стремлении к миру в Европе, Лондон надеялся, что такой «мир» мог быть обеспечен за счет войны между Германией и СССР. Этому имеются масса документальных свидетельств. Вот некоторые из них:
В записи своей беседы с французским министром иностранных дел Фланденом, состоявшейся 8 марта 1936 года, посол США в Париже сообщает:
«Я спросил его, считает ли он, что Германия имеет воинственные намерения. По его мнению, Германия намерена занять и укрепить демилитаризованную зону, которую она сможет затем удерживать минимумом сил, что даст возможность рейху обратить свое внимание на юг и на восток — в сторону Австрии, Чехословакии, Польши и России и что он полагает угрозу таких действий в конечном итоге вполне реальной».
Министр иностранных дел Франции Дельбос, комментируя господствовавшие в Англии настроения после своего визита в Лондон в конце ноября 1937 года, состоявшегося сразу после встречи Галифакса с Гитлером, говорил:
«Англия не имеет ничего против того, чтобы СССР остался вне пакта и даже более, чтобы возник конфликт между Германией и СССР».
Польский посол в Вашингтоне Потоцкий доносил в конце ноября 1938 года своему правительству о беседе с послом США во Франции Буллитом, который ему говорил:
«Можно предположить, что германский рейх направит свою агрессию на Восток. Для демократических стран было бы желательно, чтобы там, на Востоке, дело дошло до военного столкновения между Германией и Россией».
Французский посол в Берлине Кулондр в своем докладе, направленном в Париж 15 декабря 1938 года писал:
«Стремление третьего рейха к экспансии на Востоке мне кажется столь же очевидным, как и его отказ, по крайней мере, в настоящее время, от всяких завоеваний на Западе, одно вытекает из другого… Стать хозяином в Центральной Европе, подчинив себе Чехословакию и Венгрию, затем создать Великую Украину под немецкой гегемонией — таковой в основном кажется концепция, принятая нацистскими руководителями и, конечно, самим Гитлером».
9 марта 1939 года посол Великобритании в Германии Гендерсон направляет Галифаксу телеграмму:
«Что касается Украины… то мне кажется, тем не менее, неизбежным, что Германия проявит желание попытаться отторгнуть эту богатую страну от обширного государства, которое она считает своим основным врагом… Я не думаю, чтобы СССР покорно подчинился германским интригам до такой степени, и мне кажется, что чем меньше мы будем принимать чью-либо сторону в этом конфликте, тем лучше… Гитлер указал в „Майн кампф“ совершенно ясно, что „жизненное пространство“ для Германии может быть найдено только в экспансии на Восток, а экспансия на Восток означает, что рано или поздно весьма вероятно столкновение между Германией и Россией».
А в сентябре 1939 года министр внутренних дел США Икес записал в своем дневнике:
«Англия лелеяла надежду, что ей удастся столкнуть Россию и Германию друг с другом и таким путем самой выйти сухой из воды».
Во-вторых, политика умиротворения, позволила Германии многократно и без особых на то усилий повысить свой военно-промышленный и мобилизационный потенциал. Кроме того Германия значительно расширила свои границы, заняв при этом стратегически важные рубежи и дополнительно получив около 10 миллионов новых подданных, т. е. около миллиона потенциальных солдат. При этом немцами были захвачены 1582 самолета, 469 танков, 5700 артиллерийских орудий и большое количество другой военной техники.
За счет умиротворения военный потенциал Запада все более и более отставал от военного потенциала Германии. Вот что по этому поводу писал в своих мемуарах Черчилль:
«Бесспорно, что из-за падения Чехословакии мы потеряли силы, равные примерно 35 дивизиям. Кроме того, в руки противника попали заводы „Шкода“ — второй по значению арсенал Центральной Европы, который в период с августа 1938 года по сентябрь 1939 года выпустил почти столько же продукции, сколько выпустили все английские военные заводы за то же время».
В-третьих, даже если допустить совершенно невероятное: Чемберлен действительно не замечал агрессивных намерений Гитлера на Востоке и считал, что позволив объединить всех немцев в одном государстве Европа получит миролюбивую и цивилизованную Германию, то следует признать, что такое объединение немцев явно противоречило основополагающим геополитическим интересам Великобритании. Ведь в центре Европы на вполне законных основаниях и с согласия Лондона возник бы промышленный гигант, значительно превосходивший Францию, конкурировать с которым Англии в будущем было бы чрезвычайно сложно, если вообще возможно. Такая перспектива должна была бы стать настоящим кошмаром для Лондона.
Ведь до назначения Чемберлена на пост премьер-министра в Великобритании существовала непреложная многовековая традиция внешней политики, суть которой заключалась в том, что Англия всегда противостояла самой сильной европейской державе, всячески стремясь ослабить ее и поддержать ее основного геополитического соперника. Вот, например, как в марте 1936 года Черчилль на заседании группы консервативных членов комиссии по иностранным делам комментировал эту аксиому политики Великобритании:
«На протяжении 400 лет внешняя политика Англии состояла в том, чтобы противостоять сильнейшей, самой агрессивной, самой влиятельной державе на континенте… политика Англии совершенно не считается с тем, какая именно страна стремиться к господству в Европе. Ей безразлично о каких правителях или странах идёт речь. Поэтому нам не следует бояться, что нас могут обвинить в профранцузской или антигерманской позиции. Если бы обстоятельства изменились, мы в такой же мере могли бы занимать прогерманскую или антифранцузскую позицию. Это закон государственной политики, которую мы проводим, а не просто целесообразность, диктуемая случайными обстоятельствами, симпатиями или антипатиями или же какими то другими чувствами».
Отметим, что эта внешнеполитическая традиция сохранялась и после окончания ПМВ, когда сильнейшей на континенте стала Франция, а Лондон приложил немало усилий для того, чтобы в лице возрождающейся Германии создать противовес своей традиционной союзнице.
Усилия Вашингтона и Лондона, направленные на восстановление послевоенной экономики Германии, принесли свои плоды. Так ее бюджетные ассигнования на вооружения и армию в 1933–1938 годах увеличились почти в 10 раз, производство оружия и военной техники возросло в 12.5, а самолетов — в 22 раза. По большинству макроэкономических показателей Германии удалось обогнать Францию, и теперь она уже представляла серьезную конкуренцию для Англии, как в вооружении, так и в экономике и торговле.
Доля мирового промышленного производства, приходящаяся на Германию, составила в 1932 году -10,6%, а в 1937 году — 11,4%. В Англии соответственно — 10,9% и 9,4%, а во Франции — 6,9% и 4,5%. Военные расходы Англии в 1936 году составили всего 25% от аналогичных расходов Германии, а у Франции этот показатель составлял лишь 23%.
То, что Германия уже стала европейским лидером, прекрасно сознавали и английские политики того времени. Так, например, в ходе дискуссии, происходившей в преддверье мюнхенской сделки, в ответ на реплику лорда Моэма, что в Судетской области: «Британские интересы не затронуты никоим образом», Дафф Купер парировал:
«Главный интерес Британии заключается в предотвращении доминирования одной страны в Европе, а нацистская Германия представляет собой самую мощную державу, которая когда-либо доминировала в ней, следовательно, противодействие Германии совершенно очевидно соответствует британским интересам».
Таким образом, уже к 1937 году, когда в Лондоне были сформулированы принципы умиротворения Гитлера, налицо наблюдалась тенденция доминирования Германии на европейском континенте. И в этой ситуации Чемберлен, откровенно нарушая многовековую английскую традицию, провозглашает политику, самоочевидным результатом которой должно было стать территориальное расширение Германии, а так же ее значительное экономическое и военное усиление, тем самым сознательно создавая себе на будущее сильнейшего экономического, политического и военного соперника.
Естественно, что настолько кардинальный отказ английского премьера от основополагающего принципа внешней политики Великобритании со столь далеко идущими негативными последствиями должен был быть вызван чрезвычайно значимыми причинами, явно выходящими за рамки желания Лондона устранить несправедливость Версальского договора.
Альтернативная версия исходит из того, что Чемберлен усиливая военно-экономический потенциал Германии и приближая немецкие границы к советской территории, сознательно провоцировал Берлин к военному столкновению с СССР. При этом с большой вероятностью можно было ожидать, что после первых сокрушительных поражений Красной армии, практически неизбежных на начальном этапе этой войны, мог наступить крах коммунистического режима в СССР и переход России в лагерь «демократических» государств, а также восстановление состава Антанты, прерванного в 1917 году Октябрьской революцией.
Судя по всему, именно таким образом Чемберлен и надеялся ослабить обоих своих врагов, после чего завладеть сырьевыми ресурсами России и надолго подчинить себе Германию. Надо отдать должное английскому премьеру, это была великолепно задуманная многоходовая комбинация, которая, тем не менее, в последний момент сорвалась из-за непредсказуемого авантюризма бесноватого фюрера.
9. Основа умиротворения — страх перед красной опасностью. Проводимая правительством Чемберлена политика умиротворения Гитлера была прямым ответом английской реакции на успехи левых сил: в феврале 1936 года левые победили на выборах в Испании, а в июне было сформировано правительство Народного фронта во Франции. Мир капитала стал перед дилеммой: либо надо было срочно остановить очередной «призрак» коммунизма, активно бродивший по Европе, либо смириться с возможностью парламентского сползания ряда стран в руки Коминтерна и перспективой потери капиталов и собственности…
Остановить коммунистическую опасность в рамках традиционных демократических процедур в то время едва ли было возможно. Достаточно велика была сила социалистических идей, а главное процесс создания правительств народного единства уже пошел, но результаты этого процесса в 1937 году были еще абсолютно непредсказуемы. Чтобы гарантированно выжить, миру капитала было необходимо сокрушить левую угрозу, а наиболее эффективной силой, способной справиться с левыми, был фашизм. Не случайно во Франции в среде правых в это время получил широкое распространение лозунг: «Лучше Гитлер, чем народный фронт».
Поэтому одной из важнейших задач политики умиротворения являлась задача борьбы с коммунистической опасностью, и в этом вопросе Гитлер был явным союзником Запада, что прекрасно видно из документальных свидетельств того времени. Вот некоторые из них:
Галифакс в ходе его ноябрьского 1937 года визита в Берлин прямо-таки превозносил Гитлера за то, что тот превратил Германию в бастион Запада в борьбе против коммунизма:
«Он и другие члены английского правительства проникнуты сознанием, что фюрер достиг многого не только в самой Германии, но что, в результате уничтожения коммунизма в своей стране, он преградил путь последнему в Западную Европу, и поэтому Германия по праву может считаться бастионом Запада против большевизма».
А далее Галифакс даже провозгласил наличие у правительства Англии и Гитлера общих идеалов и общих целей:
«Если обе стороны согласны в том, что мир не статичен, то следует попытаться на основе общих идеалов отдать должное этому признанию, направив всю имеющуюся энергию на достижение общей цели в условиях взаимного доверия».
Однако общими идеалами у демократов и нацистов был лишь их зоологический антикоммунизм, а общей целью его уничтожение. Отсюда и английские славословия в честь нацисткой Германии, как бастиона Запада.
Чемберлен 12 сентября 1938 года накануне его первой встречи с Гитлером прямо сказал, что он не желает воевать с фашистами, поскольку они являются его главными союзниками в борьбе против коммунизма:
«Германия и Англия являются двумя столпами европейского мира и главными опорами против коммунизма и поэтому необходимо мирным путём преодолеть наши нынешние трудности… Наверное, можно будет найти решение, приемлемое для всех, кроме России».
Дело в том, что жесткое противодействие Запада реваншистским планам фюрера в 1937- 38 годах неизбежно создало бы реальную угрозу краха нацистского режима, а вслед за этим и возможность возрождения коммунистического движения в Германии. Именно такого развития событий в Европе и опасался Чемберлен. Эта позиция английского правительства прекрасно видна из выступления министра координации обороны Инскипа на заседании британского кабинета, состоявшегося 17 сентября:
«Мы должны смотреть фактам в лицо. Речь идет не о том, чтобы вести войну за сохранение Чехословакии… но о войне, имеющей целью остановить Гитлера. Такая война причинит огромные страдания и ущерб и, наряду с возможным уничтожением Гитлера, она, безусловно, может уничтожить и нечто гораздо большее. Результатом ее могут быть перемены в положении Европы, которые не будут приятны ни для кого, кроме Москвы и большевиков».
Нежелание Чемберлена раз и навсегда расправиться с Гитлером видно и на примере его реакции на предложение генерала Гамелена рассмотреть возможность военного решения проблемы немецких притязаний на Судеты, поскольку на тот момент времени союзники обладали достаточно солидным перевесом сил. Чемберлен категорически отклонил такой вариант, аргументировав это тем, что: «А где гарантия, что Германия после этого не станет большевистской?»
Однако апофеозом антикоммунистической деятельности правительства Чемберлена явилось дипломатическое давление, которое английский и французский посланники в Праге осуществили на чехословацкое правительство 21 сентября, впрямую угрожая Праге, что если она примет военную помощь со стороны СССР, то Англия и Франция могут поддержать фашистскую агрессию против Чехословакии:
«Если же чехи объединятся с русскими, война может принять характер крестового похода против большевиков. Тогда правительствам Англии и Франции будет очень трудно остаться в стороне».
Впрочем, пресса Запада была куда более откровенна, чем ее дипломатия. Еще не высохли чернила на мюнхенском соглашении, как 1 октября «Нью-Йорк геральд трибюн» призывала:
«Дайте Гитлеру возможность воевать против России!»
А 14 октября известный американский журналист Уолтер Липпман в этой же газете писал:
«До прошлого года между Европой и большевизмом существовал барьер независимых государств. Германские фашисты уничтожили этот барьер. Необходимо восстановить Польшу и Чехословакию как барьер против большевизма. Но это невозможно сделать иначе как под германским протекторатом. Германия и Европа не будут находиться в безопасности до тех пор, пока Германия, которая лишь одна в состоянии стать защитницей границ европейских государств, не возьмет на себя эту миссию».
Надо сказать, что антикоммунистические цели политики Запада были прекрасно поняты и использованы в Берлине. Это видно, например, из заявления Геринга, сделанного им во время встречи с Муссолини в январе 1937 года:
«Консервативные круги (Англии — Ю. Ж.), правда, сильно озабочены мощью Германии, но больше всего они боятся большевизма, и это дает возможность рассматривать их практически как полностью готовых к сотрудничеству с Германией».
* * *
Таким образом, основой сговора между Чемберленом и Гитлером было их стремление искоренить красную угрозу европейскому капитализму, но без ликвидации социалистического строя в СССР достижение этой цели гарантировать было невозможно.
Лидеры Запада были в курсе того, что намерения Гитлера направлены на завоевание жизненного пространства за счет территории СССР, и они желали использовать эти намерения в своих целях и руками нацистов уничтожить осиное гнездо коммунизма в России.
Однако в 1937 году у Германии не было общих границ с Советским Союзом, да и вооруженные силы фашистов еще не были готовы к большой войне. Поэтому в Лондоне был разработан план умиротворения Гитлера, основные положения которого были согласованы с фюрером в ходе ноябрьского 1937 года визита Галифакса в Берлин. Сутью умиротворения являлся территориальный пересмотр границ в Европе, выводящий нацистов к границам СССР.
Во-первых, политика умиротворения, позволила Германии без особых на то усилий существенно повысить ее военно-промышленный и мобилизационный потенциал.
Во-вторых, передача Германии Данцига и Коридора ставила бы польскую внешнюю торговлю под полный контроль Берлина, тем самым значительно ограничивая польский суверенитет. В этой ситуации Варшаве не оставалось бы ничего другого, как стать покорным немецким сателлитом. Это и обеспечивало Германии выход к советским границам, после чего начало германо-польской агрессии против СССР было бы уже делом времени.
Тем не менее, из-за непредсказуемости Гитлера процесс умиротворения дал серьезный сбой. Чемберлен попытался угрозой своих гарантий Польше вразумить фюрера, но ситуация вышла из под его контроля. В результате Чемберлен под сильным давлением общественности вопреки своим планам и желанию был вынужден объявить Германии войну.