23 октября

23 октября

Осведомленность американского президента о советских ракетах на Кубе и его заявление не только о введении «морского карантина», но и о готовности к самым решительным действиям в дальнейшем вызвали в Кремле замешательство. В одночасье рухнула надежда на возможность скрытного завершения операции. Обстановка требовала незамедлительной реакции.

В своем первом официальном заявлении от 23 октября 1962 г. Москва предупредила Вашингтон о возможности нанесения мощного ответного удара, «если агрессоры развяжут войну».

Заявлению советского правительства предшествовало личное послание Хрущева американскому президенту, в котором объявление карантина характеризовалось как нарушение Устава ООН, международных норм судоходства в открытых морях, как «агрессивные действия не только против Кубы, но и против Советского Союза».

Ответное письмо Кеннеди, направленное Хрущеву в тот же день, было по тональности более умеренным. В нем говорилось: «Я думаю, Вы признаете, что первым шагом, послужившим нынешней цепи событий, было действие Вашего правительства, выразившееся в тайной поставке на Кубу наступательного оружия. Мы будем обсуждать этот вопрос в Совете Безопасности.

Но я озабочен тем, чтобы мы оба проявили благоразумие и не сделали ничего такого, что позволило бы событиям еще более осложнить, по сравнению с тем, что уже имеет место, удерживание положения под контролем»[162].

Позиция США, изложенная в письме президента, была подтверждена Р. Кеннеди в беседе с Добрыниным во время неофициального визита министра юстиции в советское посольство в Вашингтоне в этот день. Кеннеди объяснял решение президента Соединенных Штатов о введении морской блокады реакцией на размещение на Кубе советских ракет, способных поражать практически всю территорию США. Добрынин ответил, что он ничего не знал о дислокации таких ракет, но одновременно выразил жесткую позицию Москвы относительно американского «карантина», пообещав, что советские суда будут «прорываться на Кубу». В ответ Р. Кеннеди не менее категорично заявил, что суда в любом случае будут задерживаться. От имени Н. Хрущева Добрынин передал президенту США предложение о проведении встречи в верхах в ноябре 1962 г. для решения спорных вопросов. По оценке советского посла беседа прошла в очень напряженной обстановке.

Хрущев направил Кастро послание, подтверждавшее готовность Советского Союза к самым решительным действиям. Кубинское руководство, как вспоминал Ф. Кастро тридцать лет спустя, восприняло это послание Хрущева как ясное выражение воли Советского Союза не допустить агрессии против Кубы и не отступить перед американскими требованиями. Ф. Кастро это устраивало.

Выступая по радио и телевидению, кубинский лидер заявил, что не обязан давать отчет о своих действиях правительству США, и отверг американские претензии на право диктовать Кубе свои условия относительно типа и количества оружия, расположенного на ее территории.

Президент США подписал распоряжение об установлении «карантина» Кубы с 14.00 24 октября 1962 г. Речь фактически шла об установлении полномасштабной морской блокады берегов суверенного государства. В морской блокаде острова кроме американских ВМС на стороне США участвовали: от Великобритании – 7 кораблей, от Канады – 5, от Норвегии – 3, от Нидерландов – около 10 и др. О готовности участвовать в блокаде заявили Аргентина, Колумбия, Доминиканская Республика, Гватемала и Гондурас. Коста-Рика, не располагавшая достаточными силами для осуществления блокады, дала согласие на использование своей территории Соединенными Штатами Америки в качестве базы для осуществления блокадных действий.

Помимо морской США начали подготовку и воздушной блокады, достигнув с президентами Гвинеи Секу Туре и Сенегала Л. Сенгором договоренности о запрете посадки советских самолетов на территории этих стран.

В циркулярной телеграмме госдепартамента США своим посольствам в Европе было дано указание добиваться от европейских стран НАТО поддержки воздушной блокады. В ней указывалось, что Канада уже присоединилась к этим действиям.

В целях мобилизации общественного мнения по инициативе США вопрос о блокаде Кубы был вынесен на заседание Совета Безопасности ООН. Американский представитель А. Стивенсон пытался уличить представителя СССР Зорина в сокрытии факта размещения советских ракет на Кубе, однако советский представитель, как, впрочем, и посол СССР в Вашингтоне, ничего толком не знали о ракетах на кубинской территории.

Совещание стран – членов ООН создало комитет из представителей Ганы, Египта и Кипра, которому поручалось установить контакт с генеральным секретарем У Таном, чтобы убедить его взять на себя посреднические функции, а также созвать Генеральную Ассамблею ООН, если Совет Безопасности не найдет мирного решения.

Совсем иную позицию заняла Организация американских государств, которая практически единогласно приняла резолюцию, поддержавшую блокаду Кубы.

В советской печати была опубликована информация Министерства обороны СССР о том, что первый заместитель министра обороны, Главнокомандующий ОВС стран Варшавского Договора маршал А. Гречко созвал представителей армий – участниц пакта и дал указание провести ряд мер по повышению боевой готовности войск, входящих в состав Объединенных Вооруженных Сил.

Параллельно с этим в полную боевую готовность приводились ракетные войска стратегического назначения на территории СССР, система ПВО страны, истребительная и стратегическая бомбардировочная авиация. В повышенную степень боевой готовности переходили Сухопутные войска, часть сил и средств ВМФ СССР. Были задержаны увольнения из СА и ВМФ старших возрастов в РВСН, войсках ПВО страны и на подводном флоте; задержаны обычные отпуска личного состава[163].

В 22.30 Р.Я. Малиновский в шифротелеграмме в адрес И.А. Плиева потребовал принять немедленные меры к повышению боевой готовности Группы войск и отражению совместно с кубинской армией возможного нападения противника. К этому времени два полка Р-14, находившиеся на судах в океане, были повернуты обратно в СССР.

Вечером Хрущеву позвонил руководитель ГДР В. Ульбрихт и попросил его обусловить возможный вывоз ракет с Кубы передачей Западного Берлина ГДР[164]. Звонок был явно не ко времени, и Хрущев не стал скрывать своего раздражения.

Ему было не до Берлинской проблемы – мир стоял на грани ядерной катастрофы.