Тито «показывает зубы»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Тито «показывает зубы»

Сразу после окончания Второй мировой войны в Европе, в мае 1945 г., Югославия едва не оказалась на грани вооруженного конфликтах западными союзниками. Кризис возник после того, как западные державы в ультимативной форме потребовали, чтобы части югославской армии покинули ряд освобожденных ею районов, входивших до войны в состав Австрии.

За Югославию заступилась Москва. По этому поводу И. Броз Тито высказался следующим образом: «Мы потребовали от СССР, Англии и Америки разрешить нам оккупировать Каринтию, как это делают союзники – Англия и Америка. Советский Союз поддерживает наше требование, но англичане и американцы даже не ответили нам».

Стремясь избежать эскалации ненужного кризиса, Сталин с 20 апреля согласился уступить югославской армии в качестве оккупационной зоны часть австрийской территории, которую занимали советские войска. 19 мая Тито отдал приказ своим войскам в Австрии «отступить на довоенную пограничную линию».

Но в отношении Истрии, Триеста и Словенского Приморья (входивших до войны в состав Италии), И.Б. Тито занял жесткую позицию. В ответе правительствам Великобритании и США Белград заявил, что «югославская армия как одна из союзных армий имеет равное с остальными союзными армиями право оставаться на территории, которую она освободила в ходе ожесточенных боев против общего врага». В период триестского кризиса, когда в отношениях Югославии с США и Англией создалась, по словам одного из руководителей Югославии Э. Карделя, «настоящая военная атмосфера», Советский Союз однозначно поддержал Югославию. В самый разгар англо-американских военных приготовлений, когда западные союзники намеревались вытеснить югославские части с итальянской территории вооруженным путем, Москва предупредила их о возможных последствиях. 22 мая 1945 г. И. Сталин направил Г. Трумэну и У. Черчиллю послания, в которых советское правительство настаивало на том, чтобы в отношении территории Истрии – Триеста не было «допущено каких-либо действий, которые не будут полностью учитывать законные претензии Югославии и вклад, внесенный югославскими вооруженными силами в общее дело союзников в борьбе против гитлеровской Германии».

Именно в этот драматический момент И.Б. Тито в речи, произнесенной в Любляне 27 мая 1945 г., допустил политическое заявление, всерьез рассердившее Сталина: «Мы не будем платить по чужим счетам, мы не будем разменной монетой, мы не хотим, чтобы нас вмешивали в политику сфер интересов. Мы не будем больше ни от кого зависимыми, чтобы бы там ни писали и ни говорили. Нынешняя Югославия не будет предметом сделок и торгов». Расценив эту речь как «недружественный выпад против Советского Союза», Сталин поручил советскому послу в Белграде обратить внимание югославского руководства на недопустимость отождествления политики СССР с политикой западных стран. Его предостережение звучало следующим образом: «Скажите товарищу Тито, что если он еще раз сделает подобный выпад против Советского Союза, то мы вынуждены будем ответить ему критикой в печати и дезавуировать его».

Первая шероховатость не сказалась, однако, на тесном советско-югославском внешнеполитическом сотрудничестве. Защищая позицию Югославии в триестском вопросе, И. Сталин вновь вернулся к нему в своих посланиях Г. Трумэну (8 июня 1945 г.) и У. Черчиллю (21 июня 1945 г.). Во многом благодаря советской позиции Парижская мирная конференция пошла на компромисс: большая, восточная часть Юлийской Крайны передавалась Югославии, а меньшая, западная, получившая название Свободной Территории Триест, поступала под управление ООН.

27 мая 1946 г. Тито с большой делегацией прилетел в Москву в третий раз. Вопреки своим правилам (Сталин мог заставить высокопоставленных зарубежных гостей ждать несколько дней), Тито был принят в Кремле сразу же после приезда. Обе стороны словно соревновались в любезностях, дружелюбии, взаимных похвалах. Обсуждались прежде всего вопросы налаживания экономических связей между двумя странами, расширения военного сотрудничества, а также югославско-албанские отношения.

Кремлевский диктатор предложил идею создания в Югославии смешанных советско-югославских экономических обществ. Тито без долгих размышлений согласился. Для него значительно более важным в тот момент был вопрос оснащения своей армии современным вооружением. Маршал Югославии, решивший содержать постоянную армию численностью около 400 тыс. человек, уже получил от Советского Союза в конце войны и сразу же после ее окончания вооружения и боевой техники, достаточной для укомплектования 32 дивизий. Однако он хотел большего.

Сталин фактически согласился со всеми просьбами югославов оказать помощь в создании у них собственной военной промышленности, не говоря уже о новых военных поставках из СССР. Более того, несмотря на послевоенную разруху, Москва пошла на предоставление Белграду сырья и других технических материалов на самых льготных условиях.

Когда были улажены основные дела, Сталин предложил участвующим во встрече поехать к нему на дачу в Кунцево, как он выразился, «закусить». Уже на кунцевской даче Тито вручил присутствовавшим советским руководителям дорогие подарки (платиновые и золотые часы, кольца с бриллиантами и т.д.), привезенные для дочери Сталина, жены и дочери Молотова, жен Микояна, Жданова, Берии, Булганина, Вышинского и др.

Вечер проходил в веселой дружеской атмосфере. Ближе к концу пиршества растроганный Сталин, обращаясь к Тито, громко сказал: «Береги себя, ибо я не буду долго жить, физические законы, а ты останешься для Европы»[35]. Присутствующие встретили это многозначительное заявление гробовым молчанием: Сталин фактически объявил своего преемника по руководству социалистическим лагерем.

До отъезда Тито 10 июня 1946 г. Сталин еще несколько раз встречался с ним, обговаривая главным образом балканские дела (однажды и с участием и Г. Димитрова, приехавшего на похороны М.И. Калинина), а также вопросы учреждения Коминформа (Коммунистического информационного бюро). Последний в усеченной форме должен был реанимировать распущенный в 1943 г. Коммунистический Интернационал.

Вскоре после «кремлевской» встречи Тито, обиженный «второсортным», как ему казалось, отношением к себе западных союзников-победителей, вновь проявил строптивость. Без консультаций с Москвой он опять выдвинул территориальные претензии к Австрии: речь по-прежнему шла о присоединении австрийской территории – Словенской Каринтии – к территории Югославии. Это вызвало жесткий демарш западных столиц.

На этот раз Сталин был по-настоящему раздосадован. Ему не нужен был лишний повод для обострения и без того напряженных отношений с Западом. Но все-таки и теперь он решил поддержать Белград. 21 апреля 1947 г. на Московской сессии Совета министров иностранных дел (СМИД) советская делегация заявила, что она признает обоснованными предложения югославского правительства о воссоединении Словенской Каринтии со Словенией, входившей в состав Югославии.

В этой ситуации Сталин воспринял как личное оскорбление известие о том, что Тито для решения своих спорных территориальных вопросов, даже не уведомив его, вступил в тайные переговоры с Лондоном. 5 августа 1947 г. советский вождь выразил правительству Югославии свое неофициальное недовольство по поводу «закулисных переговоров за спиной Советского правительства» с представителями Англии по поводу югославских территориальных требований к Австрии, а также недоумение тем, что оно «не сочло нужным информировать об этом Советское правительство».

Инцидент, казалось, был исчерпан. Но обида осталась.

В конечном счете Белграду удалось достигнуть договоренности о гарантии защиты прав словенского и хорватского национальных меньшинств в Австрии, а также о передаче Югославии австрийской собственности, прав и интересов на югославской территории в качестве возмещения ущерба, причиненного Югославии в период оккупации.

Все, казалось бы, обошлось. Но в отношениях Москвы и Белграда уже и в помине не было былой теплоты.

Не исключено, что резкому ухудшению этих отношений способствовала и растущая ревность дряхлеющего Сталина к огромной популярности молодого, энергичного Тито в формировавшемся социалистическом лагере. В этом смысле показателен эпизод, имевший место в конце 1947 г. во время официального визита венгерского руководителя Ракоши в Москву. Сталин, любивший своими неожиданными вопросами ставить собеседников в трудное положение, внезапно спросил Ракоши, что тот думает о Тито и о Югославии.

Получив от собеседника исполненный восхищения ответ, Сталин встретил его холодным молчанием[36].