ГЕНУЯ В XVII-XVIII ВЕКАХ

По выражению Броделя, Генуя всегда и по меркам любого времени была но преимуществу капиталистическим городом. На протяжении трех четвертей столетия (XVI — XVII вв.) купцам-банкирам Генуи удалось посредством управления капиталами и кредитами стать распорядителями европейских платежей и расчетов.

Несмотря на общий упадок Италии, Генуя смогла активно участвовать в европейском промышленном подъеме

XVII —XVIII вв., и все это — несмотря на крайне неблагоприятные условия, в которых находился этот город.

Генуя занимает очень небольшое пространство. По словам одного французского доклада, генуэзцы «имеют примерно тридцать лье вдоль побережья, начиная с Монако до земель Массы, да семь или восемь лье равнины в сторону Миланской области. Остальное — это завеса бесплодных гор».

На море каждому из устьев крохотных речушек, каждой бухточке соответствовали либо гавань, либо деревня, либо деревушка — во всяком случае несколько виноградников, апельсиновых рощ, цветы, пальмовые рощи. «Мало зерна, мало мяса, хоть все сие и самого высокого качества», — заключал на рубеже XVI —XVII вв. Джованни Богеро.

Генуя казалась одним из прекраснейших мест в мире. Приехать туда с севера в конце зимы означало выбраться к живой воде, к цветам, к ликующей природе. Но эти восхитительные места составляли всего лишь узенькую каемку.

Апеннинский хребет, идущий на соединение с Альпами возле Ниццы, упорно выставляет свои «бесплодные» склоны, без леса, даже без травы и свои удивительные, высоко угнездившиеся, бедные и отсталые деревни, где находились вассалы-крестьяне генуэзской старой знати. (По утверждению Ф.Броделя, охотно бывавшие и головорезами).

В самом городе не хватало места, участков для строительства. Пышные дворцы были обречены с отчаянным упрямством расти в высоту, улицы были столь узки, что только Новая дорога и улица Бальби допускали проезд карет. В остальной части города приходилось передвигаться пешком.

Места не хватало также и за стенами города, в близлежащих долинах, где строилось столько вилл. На дороге к предместью Сан-Пьер-д’Арена, рассказывал один путешественник, «видишь дворец Дураццо, большое и богатое строение, каковое кажется превосходным среди полусотни других красивого вида дворцов».

Бродель иронизирует, что генуэзцы за отсутствием места будут жить среди соседей, тем более, что нелегко было выбраться из таких крохотных уголков, настоящих носовых платков по размерам, но очень плохо друг с другом связанных.

Чтобы призвать в Геную рассеянных по своим виллам дворян, ежели их присутствие было необходимо в Большом Совете, не было иного выхода, как отправить за ними одну из галер. Нередко случалось, что на Генуэзском заливе устанавливалась и упорно держалась скверная погода. Во время проливных дождей никто не выбирался из дома. В целом — плохо сконструированное, никогда не чувствовавшее себя непринужденно, «тело», страдавшее врожденной слабостью.

Как себя прокормить? Как защититься от чужеземца? Рельеф местности, по видимости, благоприятствующий обороне, делал город безоружным.

В самом деле, нападающий, придя с севера и преодолев горы, оказывался над городом. Если бы на этих высотах появилась артиллерия, катастрофа была бы гарантирована. Генуя будет беспрестанно уступать чужеземцу — под действием ли силы, добровольно ли или из осторожности.

Иноземец господствовал здесь слишком часто, в то время как Венеция, неприступная за своими водными преградами, по сути впервые покорилась только в 1797 году, уступив Бонапарту.

30 мая 1522 года Генуя была захвачена испанцами и их союзниками. Город был подвергнут ужасающему разграблению, память о котором может затмить лишь разграбление Рима в 1527 году.

В сентябре 1746 года произошла такая же драма. На сей раз это были сардинцы и австрийцы, без боя открывшие ворота Генуи, но зато обременившие чересчур богатый город реквизициями и поборами. То была современная версия военного грабежа.

Спустя три месяца зарвавшихся победителей изгнало мощное восстание генуэзского простонародья, энергичного и всегда скорого на руку. Не защищаться, не иметь возможности защищаться обходилось дорого: освобожденный город познал ужасающий кризис, эмиссия бумажных денег предопределила беспощадную инфляцию. Пришлось восстановить в 1750 году банк Сан-Джорджо, который был упразднен.

В конечном счете все устроилось, как и полагается: республика овладела положением и вышла из неприятности не путем сверхлегкого налога, но закрутив потуже гайки косвенного обложения предметов широкого потребления, что вполне соответствовало генуэзской практике.

Столь же уязвима была Генуя и со стороны моря. Ее гавань выходит в открытое море, которое не принадлежит никому, а значит, как подчеркивает Бродель, принадлежит всем. Генуя не располагала лагуной, которая защищала бы доступ к городу.

В мае 1764 года Людовик XIV приказал своей эскадре бомбардировать Геную. Город на карнизе был идеальной мишенью. Повергнутые в ужас «жители бегут в горы и оставляют свои обставленные полностью дома открытыми для грабежа».

Итак, слабость Генуи была врожденной. Город и его владения могли жить, лишь прибегая к помощи внешнего мира. У одних приходилось просить рыбу, пшеницу, соль и вино, у других — солонину, дрова, древесный уголь, сахар. Стоит судам с припасами задержаться в плавании, как сразу возникают трудности. Так, во время войны за испанское наследство, когда было полно корсар, потребовалось вмешательство государства, чтобы город не умер от голода.

Вот о чем поведала консульская переписка: «Вчера в сей порт пришли две барки, каковые сия Генуэзская Республика снарядила, дабы эскортировать мелкие суда; они пришли от берегов Неаполя, Сицилии и Сардинии и привели караван из 40 барок или около того, из коих 17 гружены неаполитанским вином, 10 — пшеницей, а прочие — разными съестными припасами вроде неаполитанских каштанов, сыров, сушеных фиг, изюма, соли и иных товаров такого же рода».

Правда, обычно проблемы снабжения решались сами собой: генуэзские деньги облегчали дело. Способ выживания Генуи на протяжении всей ее истории ученые сравнивают с акробатическими трюками.

Впрочем, спрашивает Бродель, разве не все в Генуе было акробатикой? Генуя производила, но для других. Она занималась мореилаванием, но для других. Она инвестировала, по у других.

НЕЗАМЕТНОЕ МОГУЩЕСТВО

Еще в XVIII веке лишь половина генуэзских капиталов размещалась внутри города, остальные за отсутствием стоящего применения на месте, странствовали по всему свету. Обеспечить безопасность этих путешествий и их выгоду было нелегко. Генуя жила и должна была жить настороже, будучи осуждена рисковать, но в то же время быть крайне осторожной. Отсюда сказочные успехи, отсюда же и катастрофические поражения. Крах генуэзских капиталовложений после 1789 года во Франции был иллюстрацией тому.

Противовесом всем этим опасностям были гибкость, проворство, постоянная мобилизованность, проницательность генуэзского делового человека, полнейшее отсутствие инерции.

Генуя десятки раз меняла курс, всякий раз принимая необходимую метаморфозу. Организовать внешний мир, чтобы сохранить его для себя, затем забросить его, когда он стал непригоден для обитания или для использования, задумать другой, построить его — такова была участь Генуи, неустойчивого организма, сверхчувствительного сейсмографа, который приходил в волнение, где бы ни пошевелился обширный мир.

Генуя была обречена на то, чтобы узурпировать весь мир либо не жить. Генуя господствовала над миром не благодаря своим кораблям, своим мореходам, своим купцам, хозяевам промышленности, хотя она имела и купцов, и промышленность, и моряков, и корабли.

И хотя она могла бы в случае надобности сама строить — и очень хорошо строить — корабли на верфях Сан-Пьер-д’Арена и даже продавать их или сдавать внаем, она столь же успешно сдавала в аренду свои галеры, прочные и высокого качества, которые патриции города, охотно выступавшие кондотьерами, ставили на службу государя и короля Французского, а затем Карла V — после 1528 года.

Именно с этого времени Карл V начал делать займы у генуэзцев, и в 1557 году, когда испанское банкротство положило конец господству банкиров из Южной Германии, генуэзцы естественным образом заполнили пустоту. Главная услуга, которую они будут оказывать Католическому королю, заключалась в том, чтобы обеспечить ему регулярные доходы, исходя из фискальных ресурсов и импорта американского серебра.

Католический король, как и все государи, оплачивал свои расходы со дня на день и должен был перемещать значительные суммы в Европе.

С годами генуэзские купцы оказались захвачены этим все расширявшимся делом. Доходы, но также и затраты Католического короля (а следовательно, и прибыли генуэзцев) непрестанно возрастали.

Займы предоставлялись королю обычно из десяти процентов, но, как утверждали сами генуэзцы, бывали и затраты, и неудачи, и задержки с возмещением. Тем не менее, если верить секретарям, служившим Католическому королю, заимодавцы зарабатывали до 30%.

Учитывая громадность сумм авансированных купцами (которые опять-таки далеко превосходили их собственный капитал), доходы в любом случае были огромны, даже если общая норма прибыли была скромной.

Наконец, серебро Испании было лишь одним из потоков среди других потоков, которые он вызывал или влек за собой. Галеры, груженые ящиками реалов или слитками серебра и приходившие в Геную в сказочном количестве, начиная с 70-х годов XVI века, были бесспорным орудием господства. Они делали из Генуи распорядителя всего богатства Европы, хотя в действительности богатством генуэзцев, как подчеркивает Фернан Бродель, были не золото, не серебро, а возможность мобилизовать кредит,

«УХОД ГЕНУИ»

Однако в 1630 году в результате подписанного между англичанами и испанцами мира испанское серебро обретает посредников в лице тех же англичан, а позднее голландцев. Бродель назвал это время «временем ухода Генуи».

Но уход этот не был окончательным. Некоторым держателям ценных бумаг удалось спасти часть своих капиталов, к тому же Генуя оказалась подключенной к потокам американского серебра через Севилью и Кадис. Кроме того, Генуя экспортировала производимые ею изделия, она старалась приспособить свое производство к спросу кадисского и лиссабонского рынков, чтобы добраться к золоту и серебру.

Еще в 1786 году Испания импортировала много генуэзских тканей, «и имеются даже особые изделия на испанский вкус; к примеру, большие штуки шелка... усеянного мелкими цветами... и густо расшитого с одного конца большими полувыпуклыми цветами... Сии ткани предназначены для праздничных платьев; есть среди них великолепные и весьма дорогие».

Также значительная часть продукции бумажных фабрик, расположенных около Генуи, «предназначается для Индий (т.е. американских колоний), где ее используют как курительный табак». Политика генуэзских купцов предстает разнообразной, прерывистой, но гибкой, способной приспосабливаться, как всякая уважающая себя капиталистическая политика.

Генуэзские финансисты не оставались без работы. С XVII века генуэзцы стали вкладывать капиталы в венецианские фондовые ценности. Примерно тогда же они вытеснили флорентийских банкиров из Рима. В конце XVII века генуэзцы начинают помещать капиталы во Франции, в XVIII в их инвестиции распространились на Австрию, Баварию, Швецию, австрийскую Ломбардию, на такие города как Лион, Турин, Седан.

«Промышленность» займов заняла место в повседневной жизни Генуи. «В прошлую пятницу, — записывал в 1743 году один французский агент, — в Милан (который в то время принадлежал австрийцам) отправили на нескольких колясках с доброю охраной 450 тыс. флоринов, кои частные лица сего города ссудили королеве Венгерской (Марии-Терезии) под залог драгоценностей, о каковых уже была речь».

Объем капиталов, помещенных за границей, постепенно возрастал, как если бы старинная машина воспользовалась для ускорения своего движения скоростью XVIII века.

Доход генуэзских заимодавцев в 1785 году равнялся более чем половине приближенно подсчитанного валового дохода Генуи.

Итальянские просветители выдвинулись во второй половине XVIII века. Носителями буржуазно-просветительского движения были писатели, юристы, ученые, учителя, политические деятели — преимущественно выходцы из рядов буржуазии и дворянства. Они находились под большим влиянием теории французкого просветительства, но характерной чертой Просвещения в Италии было наследие эпохи Возрождения. Круг проблем, которые ставили перед собой итальянские просветители, был очень широк: от финансов до сельского хозяйства.

Академик Сказкин в «Истории Италии» отмечает, что первые признаки просветительского движения заметны еще в двадцатые годы восемнадцатого столетия.

В 1723 году неаполитанский юрист Пьетро Джанноне опубликовал четырехтомную «Гражданскую историю неаполитанского королевства», в которой подверг резкой критике засилие церкви в общественной и политической жизни.

В том же 1723 году был опубликован труд молодого моденского ученого Мораторн под названием «Rerum italicarum scriptores». Два года спустя в 1725 году неаполитанец Джан-баттнста Вико издал свой трактат «Основание новой науки об общей природе нации», где попытался доказать, что ход истории определяется объективными законами, внутренне присущими человеческому обществу.

Несмотря на то, что Флоренция по сравнению с другими городами Италии, была далеко не самым значительным центром просветительства, однако именно здесь в 1753 году возникла знаменитая «Академия любителей сельского хозяйства», где изучались аграрные проблемы и делались попытки теоретического обоснования интенсивного ведения сельского хозяйства.

Просветительское движение постепенно нарастало. В 1754 году Антонио Дженовезе начал читать в Неаполе лекции по экономике на итальянском языке. Гас.паро Гоцци в 1758 году опубликовал свою «Защиту Данте».

Судьба оказалась гораздо суровее к итальянским просветителям, чем к деятелям просвещения, скажем, во Франции или в Англии. Ни в одном из европейских государств реакция не проявлялась с такой силой, как на Апеннинах.

В качестве примера такого влияния С. Сказкин приводит судьбу Джаноне и Гаэтано Филанджери. Джаноне пришлось

эмигрировать из страны, а затем он получил провокационное приглашение в Пьемонт, где его бросили в тюрьму. Спустя 12 лет заключения Джапоне скончался.

Сочинение неаполитанца Филанджери «Наука законодательства» сразу же после его появления церковь включила в индекс запрещенных книг. Тем не менее просветительское движение ширилось. Просветители устанавливают связи друг с другом и со своими единомышленниками за границей, организуют научные общества, издают журналы.

При Неаполитанском университете в 60-х годах XVIII века образовалась кафедра политической экономии.

Наибольшего подъема итальянское Просвещение достигло в 60-70-х годах. Все больше и больше периодических изданий просветителей могло теперь увидеть свет. В 1768 — 1772 годах была опубликована «Революция Италии» пьемонтца Карло Денина. Это была одна из первых общих историй итальянского народа. Весьма заметна публикация многотомной «Истории итальянской культуры», которую предпринял бергамец Джиролано Дирабоски.

Итальянское просветительство концентрировалось в Милане, Неаполе и Флоренции.

Миланские просветители в основном уделяли внимание вопросам литературы, образования и воспитания. Здесь в 60-е годы сформировался кружок буржуазных философов, литературных критиков и экономистов под названием «Общество кулака». Его возглавили братья Пьетро и Алек-сандро Верри.

В 1764 году Пьетро Верри начал издавать периодический журнал «Иль Кафе», который вел беспощадную борьбу с педантизмом в литературе и шарлатанством в науке, разоблачал скупость, расточительство и безнравственность аристократии, говорил о необходимости реформ в области финансов, экономики и политической жизни.

Название журнала символично, поскольку в Италии, также как в Англии и Франции конца восемнадцатого столетия, кофейни играли роль политических клубов. Несмотря на широкую популярность в народе, журнал был запрещен на втором году издания.

Одной из самых ярких личностей «Общества кулака» был Беккариа (1738 — 1794 гг.), издавший в 1764 году трактат «О преступлениях и наказаниях». Этод труд был переведен на многие иностранные языки и прославил имя Беккариа далеко за пределами Италии.

О трактате высоко отзывался сам Вольтер.

Беккариа доказывал, что в преступлениях по большей части виновато само общество, толкающее бедняка на воровство и далее на убийство.

Искоренить преступность могут лишь радикальные реформы общества. Беккариа критиковал методы судопроизводства и произвол чиновников, требовал отмены пыток и смертной казни. Он считал, что все люди должны быть свободны и равны перед законом.

Впоследствии книга Беккариа оказала большое влияние на развитие буржуазной юридической науки.

Некоторые области Италии, такие, например, как Флоренция и Тоскана, дали не так много теоретиков Просвещения, как, скажем, Неаполь и Милан, однако деятельность местных просветителей носила скорее практический характер, что выразилось в частности в активном участии Тосканских просветителей в реформаторской деятельности лотарингской династии.

Пьемонтец Баретти писал в 60-х годах восемнадцатого столетия : «Природа одарила Италию так же шедро, как и Англию, почему же Италия не имеет влияния в Европе, в то время как влияние Англии столь велико?» «Прежде чем ответить на этот вопрос, — продолжал он, - надо чтобы народы всей Италии или большей ее части объединились иод властью единого правительства в один народ...».

«Любовь к Родине, то есть стремление к благу всей нашей нации, — это солнце, которое освещает и притягивает итальянские города, - писал ломбардский экономист Джан Ре-нальдо Карли (1720—1795), — мы должны быть итальянцами, а не ломбарцами, неаполитанцами или тосканцами, если мы не хотим перестать быть людьми».

Однако Карли не требовал политического объединения страны, он верил в моральное единство итальянцев, которое стало бы возможным с помощью развития общенационального искусства, литературы и науки.

Споры между итальянскими просветителями не были столь ожесточенными, как это было в среде деятелей фран-цузкого Просвещения. В «Истории Италии» академик С. Сказкин, в частности, утверждает, что просветители разных городов Италии объединяли основные общие идеи и требования.

В центре их внимания стояла аграрная проблема — наиболее актуальная для Италии того времени. Подобно физиократам, они считали сельское хозяйство основой основ народного благосостояния и связывали развитие общества с лучшим распределением земли. Они рисовали яркую картину материального и морального упадка деревни.

С горечыо неаполитанский экономист Филанджери говорил о том, что есть землевладельцы, которые «измеряют свои владения горизонтом, но в то же время слишком много народа но сравнению с ними не имеют ни земли, ни работы».

Полииьери, воспитанник той же неаполитанской школы, вторил Филанджери , обращая внимание на незаселенность деревни и на контраст между богатством крупных землевладельцев и нищетой миллионов, которые не имеют даже клочка земли.

«Если бы Италия была подчинена одному монарху, никому и в голову не пришло бы ограничивать перевозку товаров из одной провинции в другую», — заявлял миланец Пьетро Верри. Просветители чувствовали нелепость политической раздробленности, трагизм иноземного владычества. Маркиз Караччоло с горечыо говорил про Италию, поделенную между мелкими и немощными династиями. Иностранные державы были, по его мнению, своего рода чумой для страны.

Просветители требовали уничтожения внутренних таможенных пошлин, введения единого законодательства и единой системы мер весов и т. д. «Пройдет немного лет и Италия будет единой», — заявлял Верри. Просветители возлагали на монархов большие надежды , призывая их прекратить междоусобную войну, раздоры и «в какой-либо форме объединиться». Антонио Джинавези, профессор Неаполитанского университета, говорил: «Если бы это случилось, Италия, ныне раздробленная и такая слабая, что становится рабой каждого, кто этого захочет, стала бы могучей и сильной».

Залогом дальнейшего обновления общества итальянские просветители называли равновесие в распределении собственности. Они требовали отмены неотчуждаемости церковных земель, ликвидации феодов и их превращения в свободную земельную собственность, наделение крестьян землей за счет неиспользованных пустошей.

Франческо Джанни — министр великого герцога Тосканы, утверждал, что лучше обрабатывать землю будет тот, кто сможет считать ее своей собственностью.

Провозгласив своим лозунгом — «Свободный человек на свободной земле», — просветители требовали сокращения сеньориальных повинностей и ликвидации остатков крепостного права. Многие из просветителей считали также необходимой передачу крестьянам в собственность или в длительную аренду части дворянских и церковных земель. Джузеппе Пальмиери писал: « Когда человек уверен, что полностью получит плоды своего труда, он заставит приносить урожай даже скалы, но он забросит и плодородную почву, если плоды его труда не достанутся ему хотя бы частично».

«Почти повсюду есть обширные необрабатываемые земли. Можно ли найти для них употребление более достойное, чем разделив их между бедными семьями землевладельцев? О, Государь, дайте землю вашему народу!», — писал один анонимный неаполитанский автор.

Основной мишенью нападок просветителей были феодальные пережитки в сельском хозяйстве. Они требовали перестройки феодальной деревни на капиталистический лад. Подъем сельского хозяйства служил, по мнению просветителей, основной предпосылкой развития ремесла и торговли.

Просветители требовали ликвидации всех препятствий, стоявших на пути развития. Фискальные беззакония, внутренние таможни, система откупов, монополии и цеха должны были быть ликвидированы.

Критикуя феодальное общество, Каричоло с горечью говорил о сицилийском крестьянине: «Рабство настолько деградирует душу, что она больше не чувствует тяжести цепей».

Представители итальянского Просвещения едко высмеивали тунеядство и спесь феодальной аристократии, подвергали резкой критике ее сословные привилегии. «Неважно, откуда ты — но важно кто ты. Не имя, не одежда, а доблесть, устремление и интеллект имеют значение», — говорилось на страницах журнала «Иль Кафе».

«Я не рожден для того, чтобы стучаться в негостеприимные дворцы знатных, и царство смерти примет меня нагого, но свободного», — писал поэт Парини.

Просветители Италии воспевали теорию естественного права, идеи равенства и братства. Они стремились к буржуазному идеалу свободы человека. Просветители требовали отмены феодальной регламентации торговли и освобождения промышленности от цеховых уз.

В предпринимательской деятельности они видели «фактор цивилизации и прогресса». Мануфактуры, по мнению Га-лиани, были орудием освобождения человечества от феодального рабства и суеверий.

В Тоскане и в Лукке во второй половине XVIII века была издана в переводе на итальянский язык «Энциклопедия» Дидро. Подпольно распространялись работы Монтескье, Вольтера, Гельвеция, Руссо. Итальянские просветители называли себя последователями и учениками французских мыслителей.

В их взглядах действительно было много общего. Так же, как их французские учителя, идеологи молодой итальянской буржуазии верили в конечное торжество разума, требовали отмены феодальных привилегий...

Но даже при всем своем желании итальянские просветители не могли стать простыми подражателями. Причиной тому было своеобразие конкретных исторических условий, в которых находилась политически и экономически раздробленная Италия. Итальянским просветителям приходилось выдвигать вопросы, остававшиеся вне поля зрения их собратьев во Франции.

Одним из самых главных специфических «итальянских» вопросов было политическое объединение страны. Другим вопросом был аграрный, так как Италия была отсталой и в основном сельскохозяйственной страной, и итальянские просветители выражали в значительной мере устремления сельской буржуазии.

Так же, как и деятели французского Просвещения, итальянские просветители ждали перемен от законодательной деятельности монархов и точно так же мечтали о «короле-фи-лос.офе».

Беккариа писал: «Теперь на европейские троны вступили благодеятельные государи, друзья мирных добродетелей, отцы своих народов, эти государи... пекутся о счастье своих поданных, уничтожают деспотизм, посредников между государем и народом».

Просветители оказывали всемерную поддержку государям в реформаторской деятельности и зачастую сами являлись авторами этих реформ.

НАУКА

В 1667 году папа распорядился закрыть во Флоренции знаменитое «Общество естествоиспытателей». Это явилось символом научного упадка в Италии. Но уже в первой половине восемнадцатого столетия в крупных городах Италии возникли новые содружества ученых и естествоиспытателей.

Некоторые итальянские университеты снова стали практиковать физические опыты, благодаря чему Гальвани и Вольт уже в конце восемнадцатого столетия смогли сделать своп важные открытия.

Джамбаттиста Вико в 1725 году издал свою «Новую науку», о которой мы уже упоминали выше. Вико подверг тщательному анализу исторические литературные памятники Древней Греции и Рима, вследствии чего выдвинул гипотезу

о существовании закона общественного развития.

Вопреки учению Декарта о «врожденных идеях», Вико доказывал, что человека можно понять, только зная общество, в котором он живет.

Все общества проходят одинаковые стадии развития от первобытного варварства, через «век героев», к «веку человеческому», к веку «городов, законов и разума». После достижения высшей стадии общество распадается и развитие начинается сызнова — с варварства и господства жрецов. В этом состоит суть учения Вико о круговороте истории.

До сих пор мало кто верит без оговорок в такую теорию, и несложно предположить, каково было отношение современников к труду Вико. Лишь один Монтескье смог оценить гений великого итальянца.

«Я точно кинул свой труд в пустыню», — жаловался Джамбаттиста Вико... Так всегда бывает в годы экономического упадка и политического унижения. Историография получила новый толчок, выражавшийся в поиске в прошлом примеров борьбы за национальную независимость и свободу. Итальянский историк Муратори писал: «Печальна участь народа, страна которого стала провинцией другого государства».