ИСПАНИЯ

Еще задолго до смерти испанского короля Карла II, последнего представителя рода испанских Габсбургов, многие европейские державы вели переговоры о разделе испанского наследства.

Дело в том, что Карл не оставил после себя потомства, и, естественно, это повлекло за собой спор о династических правах, возникший в связи с «испанскими браками». Людовик XIV и император Леопольд I имели дальнее родство с Карлом II — это давало им повод добиваться прав на переход испанской короны к своему потомству.

Следует сказать, что испанское наследство было одним из самых крупных в Европе. Испании принадлежали Сардиния, Сицилия, Неаполь, Миланское герцогство, а также обширные владения в Америке: Куба, Сан-Доминго, Флорида, Мексика, Калифорния и Техас. Испания владела огромными территориями, расположенными в Центральной и Южной Америке.

Однако династические права были лишь поводом для конфликта. Подлинные причины последовавшей вслед за этим войны заключались в другом.

Русский уполномоченный на Карловицском конгрессе (1699 год) Возницын писал, что Франция желает установить свое господство в Западной Европе, а «морские державы (т. е. Англия rf Голандия) и Австрия готовятся к войне, чтоб француза не допустить до Гишпанского королевства, понеже он, то приобрев, всех их задавит». Аппетиты европейских правителей подогревались еще и тем, что Испания, потерпев в середине XVII века поражение в длительной борьбе с Францией, значительно ослабла.

Промышленное развитие городов находилось на крайне низком уровне, ремесло и торговля были обложены высокими налогами. Господствующее положение в стране занимала земельная аристократия, которая не желала вкладывать капиталы в промышленность. Источниками доходов были лишь торговля с заокеанскими колониями и нещадная эксплуатация населения.

Все богатства были практически сосредоточены в руках дворянства и расходовались на предметы роскоши, на содержание духовенства. Свою часть от национального 6о-

гатства забирали и многочисленные неудачные войны, которые вела Испания.

Как отмечают историки, единственной процветающей отраслью хозяйства Испании было овцеводство. Землевладельцы-овцеводы были одной из самых богатых прослоек населения, однако на благосостоянии страны это никак не сказывалось.

Крайне ослаблена была и испанская армия. В мирное время она насчитывала всего 8-9 тысяч солдат, мобилизация в годы войны собирала не более 15-20 тысяч солдат. Даже по меркам небольших европейских государств этого было крайне мало. Испанский флот также не представлял сколько-нибудь значительной силы.

После долгих колебаний Карл II решил передать корону французскому принцу. По мнению испанского двора, разрыв с Францией был наименее желателен для страны. Испанский король надеялся что Людовик XIV сумеет защитить от других держав испанские владения.

Итак, наследником испанской короны стал герцог Филипп Анжуйский. Однако в завещании было оговорено, что Испания и Франция никогда не соединятся под властью одного монарха.

Герцог Анжуйский вступил в права наследования престолом в 1700 году, когда Карл II умер. Коронация проходила в Мадриде. Новый король получил имя Филиппа V.

То было время триумфа Людовика XIV. Испания практически стала западной провинцией Франции. Филипп V издал указ, согласно которому местная администрация испанских земель должна была подчиняться всем приказам французского короля, чья власть отныне признавалась наравне с властью короля испанского.

Сразу же после вступления Филиппа на испанский престол были применены жесткие меры для ограничения привилегий английских и голландских купцов — главных конкурентов в мировой торговле — в испанских владениях. Этот пример еще раз доказывает то, что обладание испанским наследством было выгодно для Людовика настолько, насколько оно давало ему возможность играть доминирующую роль в европейской политике и торговле.

Однако Англия и Голландия не собирались оставлять выпад Людовика XIV без ответа. Морские державы заключили союз с Австрией, а затем с Пруссией.

Австрия давно оспаривала испанские владения в Италии и Нидерландах. В случае удачных военных действий она намеревалась захватить также и Эльзас.

Война за испанское наследство началась весной 1701 года. Начало ее было крайне неудачным для французского и испанского королей. В первые же дни произошло крупное сражение между английским и испано-французским флотом, |де в результате решительных действий англичанам удалось уничтожить 41 корабль противника.

В 1703 году эрцгерцогу Карлу удалось вынудить Португалию к заключению союза с Англией (а на самом деле — к полному подчинению). Также был подписан торговый договор о беспошлинном ввозе в Португалию английских товаров.

Успешные действия англичан продолжались и в следующем, 1704 году, когда английский флот бомбардировал Гибралтар и, высадив десант, захватил эту крепость.

Военное счастье сопутствовало английским войскам и па суше. Герцог Мальборо, командовавший объединенными англо-голландскими войсками, провел несколько удачных сражений в юго-западной Германии, захваченной французами. Соединившись с австрийцами, Мальборо провел несколько решительных атак, наголову разбив армию противника у Гохштедта.

Еще одно крупное поражение французская армия потерпела в 1706 году при Турине. Очень скоро испанским союзникам пришлось оставить герцогство Миланское, Парму и большую часть Неаполитанского королевства, которые были заняты войсками императора.

С 1706 по 1708 год наиболее активные военные действия па суше велись в основном в испанских Нидерландах. Здесь состоялось два решающих сражения — у Рамельи и при Уденарде. Французы проиграли и здесь.

Реванш был взят только в 1709 году, когда французским войскам удалось разбить армию союзников у деревни Мальпляке. Однако успех этого сражения был относительным. Война в сущности была проиграна: эрцгерцог Карл высадился в Испании и провозгласил себя королем, английский флот захватил Сардинию и Менорку. В Америке была захвачена Акадия.

В 1711 году отношения в стане противников Испании испортились. Эрцгерцог Карл (а ныне испанский король) предъявил права и на Австрийский престол. Англичане сочли для себя небезопасным соединение Австрии и Испании под одной властью.

В это же время партия вигов, которая являлась на этот момент правящей, потерпела сокрушительное поражение на очередных парламентских выборах. В Англии наступила очередная эпоха правления тори, которые явно склонялись к миру с Францией.

Английские дипломаты убедили голландское правительство вступить в тайные переговоры с Францией и Испанией. Австрия не была поставлена в известность об этих переговорах.

Согласно подписанному в марте 1714 года Утрехтскому мирному договору, Франция теряла всякую надежду на гегемонию в Западной Европе. Королю Филиппу V был выдвинут ультиматум, согласно которому Англия и Голландия соглашались признать его королем лишь при условии отказа его от всех прав на французский престол.

Война за испанское наследство явилась классическим примером бездарной и разорительной военной кампании, каких Испания предприняла немало за последние годы... Испании пришлось уступить союзникам Менорку, Гибралтар, Сардинию, Сицилию, Ломбардию и Неаполитанское королевство.

ПРОМЫШЛЕННОСТЬ И ТОРГОВЛЯ

Одним из первых признаков отсталости Испании, который бросался в глаза любому иностранцу, было практическое отсутствие денежного обращения. Даже самые богатые представители испанского общества измеряли свое состояние не в денежном эквиваленте, а главным образом в землях и домах.

Естественно, что при таком положении вещей формирование национального рынка Испании долго находилось в зачаточном состоянии. Этому способствовали огромные внутренние пошлины, усугублявшиеся бездорожьем. Предпринимательская активность повсюду натыкалась на заслоны, устанавливаемые фискальными службами. Одним из самых обременительных был налог на сделки с движимым имуществом — так называемая «алькабала».

Основным товаром внутреннего рынка были продукты овцеводства. Сбыт продуктов земледелия обычно не выходил за рамки местного рынка, а на промышленные товары предъявлялся весьма ограниченный спрос: богатая часть общества являлась потре<бителем импортных изделий, предпочитая переплатить в несколько раз, но иметь качественный то-нар, а испанское крестьянство не располагало средствами для приобретения промышленной продукции.

Многим торговцам удавалось нажить немалые состояния па торговле с американскими колониями, но эта лихорадочная активность колониальной торговли практически не влияла на внешний баланс, который оставался для Испании пассивным.

Дело было в том, что местные торговцы занимались в основном реэкспортом. Испанские товары большей частью не в состоянии были конкурировать на европейском рынке с товарами других стран из-за отсталости промышленной техники. Следовательно, испанские торговцы, покупая товар для отправки в колонии, поддерживали промышленно развитые державы, но никак не промышленность Испании...

Испанский экспорт в 1789 году составил не более 300 миллионов реалов, в то время как импорт оказывался выше более чем в два раза. Предметом испанского экспорта были главным образом тонкорунная шерсть, некоторые продукты земледелия, колониальные товары и драгоценные металлы.

Что же касается испанской промышленности XVIII века, то она оставалась по большей части ремесленной. Ее составными были небольшие мастерские, производившие на местный рынок галантерею, кожаные изделия, шляпы, шерстяные, шелковые и льняные ткани.

Экономическая специализация областей Испании была выражена еще слабо. Металлургическое производство было сосредоточенно главным образом на севере страны, в Бискайе. Однако железо здесь добывалось крайне примитивными способами.

Здесь же находился и центр металлообрабатывающей промышленности, хотя уровень ее также был крайне низок.

Испанские провинции довольно резко дифференцировались не только по отраслям промышленности, но и по уровню се развития. Наиболее развитыми в промышленном плане считались Галисия, Валенсия и Каталония.

Рост капиталистической промышленности отмечается лишь во второй половине XVIII века, когда преобладающей формой производства становятся рассеянные мануфактуры.

Хлопчатобумажная промышленность переживает в это время некоторый подъем. Этим объясняется то, что первые машины в Испании появляются именно в хлобчатобу-мажном производстве (примерно в девяностых годах). Каталония постепенно специализируется на переработке хлопка. На хлопчатобумажных предприятиях этой провинции работало более 80 тысяч человек.

Одними из самых крупных предприятий Испании (по числу людей, занятых на производстве) становились барселонские мануфактуры. Концентрация рабочей силы здесь была довольно велика — до восьмисот человек на одном предприятии.

О промышленном подъеме в столице Каталонии говорит и резкое увеличение ее населения. Всего за три десятка лот (1759—1789 гг.) оно успело удвоиться — с 53 тысяч жителей до 111 тысяч.

Около 1780 года один испанский экономист отмечал, что «теперь в Барселоне и во всей Каталонии трудно найти сельскохозяйственных рабочих и домашнюю прислугу, даже за сильно завышенную плату». Причиной этому служил рост промышленных предприятий. Испанским промышленникам не хватало дешевых рабочих рук и они любыми способами привлекали на свои предприятия разорившихся и обез-земелившихся крестьян.

Промышленной буржуазии в XVIII веке практически не существовало. Это объяснялось достаточно поздним развитием промышленности. Испанская буржуазия была представлена в основном купечеством, которое обслуживало дворянство, духовенство, бюрократию и офицерство, и, следовательно, экономически зависело от привилегированных слоев феодального общества. Подобные экономические связи также содействовали политическому конс.ервавтизму испанской буржуазии. Характерно и то, что она наравне с верхушкой испанского общества была заинтересована в эксплуатации колоний.

В ряд относительно развитых в промышленном плане провинций постепенно выдвигается Астурия, где в 1792 году был построен крупнейший в Испании металлургический завод с доменной печыо. Помимо этого основной «специализацией» астурцев была добыча угля.

Довольно значительный угольный бум был вызван как общим развитием промышленности в стране, так и все увеличивающейся потребности в вооружении. По сути, как ас-турские добытчики угля, так и астурские металлурги работали в основном на военные заказы.

В это время отмечается изменение состава населения Испании. Переписи 1787—1797 годов показывают что за это десятилетие население, занятое в промышленности, выросло на 83 процента, что является еще одним свидетельством промышленного роста страны.

На волне «просвещенного абсолютизма» в Испании был проведен ряд реформ, которые, впрочем, стали не причиной, а скорее следствием стихийного развития капитализма в промышленности во второй половине века. Инициаторами реформ были министры испанского короля — Аранда, Кампоманес и Флоридабланка, на которых повлияло в значительной мере учение физиократов.

Пожалуй, самой удачной из всех реформ можно считать установление свободной торговли испанских портов с американскими колониями, что привело к значительному расширению оборота испано-американской торговли и развитию хлопчатобумажной промышленности Каталонии.

В 1782 году стараниями министров был учрежден Национальный банк. Тогда же создавались технические училища, предназначенные для повышения квалификации рабочих, составлялись и переводились с иностранных языков технические учебники, выписывались из-за границы квалифицированные мастера. Молодые испанцы в свою очередь посылались за границу для изучения техники.

Правительство награждало наиболее талантливых мастеров и предпринимателей премиями, предоставляло им различные льготы. Привилегии и монополии цехов отменялись или ограничивались.

Были попытки установить протекционистские пошлины, что, однако, не имело успеха из-за широко распространенной контрабанды.

Впрочем, все реформы, проводимые Арандой, Кампоманесом и Флоридабланкой, были, по сути, обречены, так как они шли вразрез с интересами титулованной аристократии, владевшей большей частью земель в Испании. С помощью законодательных и иных уловок, землевладельцам удавалось нейтрализовать практически все начинания прогрессивных министров.

ИСПАНСКИЕ КОЛОНИИ В АМЕРИКЕ

Испании удалось завладеть обширными территориями в Америке еще в XVI веке. Тогда же американские владения были превращены в закрытый испанский рынок. Этому способствовали многочисленные запретительные указы.

До 1717 года вся испанская торговля с колониями велась через Севилыо, а позже, вплоть до 1765 года — через Кадис. Все суда, отправлявшиеся в Америку и прибывавшие оттуда, подвергались тщательной проверке в этом порту агентами Индийской торговой палаты.

Торговля с Америкой фактически составляла монополию богатейшех испанских купцов. Цены на европейские товары в Америке никем и ничем не регулировались, что давало возможность купцам срывать с колониальной торговли значительный куш.

Основная масса доходов, которую испанское правительство получало из Америки, представляла собой отчисления от добываемых в колониях драгоценных металлов, а также многочисленных налогов и пошлин.

Испания поначалу не в состоянии была в одиночку эксплуатировать «колоссальный», по выражению Ван Клаверна, рынок Нового Света. Даже мобилизовав все свои силы, всех своих людей, вина и масло Андалусии, сукна своих промышленных городов, ей — державе еще архаической — не удалось его уравновесить.

Впрочем, в XVIII веке для этого не хватило бы в одиночку никакой европейской нации.

В результате Испании пришлось прибегнуть к помощи Европы, тем более, что испанская промышленность пришла в упадок еще до конца XVI века. Европа поспешила ухватиться за эту возможность. Она участвовала в эксплуатации иберийских колоний еще больше, чем Испания, о которой Эрнст Людвиг Карл говорил в 1725 году, что она-де есть «всего лишь почти что перевалочный пункт для иноземцев».

Испанские законы против перевозки серебра, главного ресурса Америки, были, конечно, строгими и «однако же, ссй фрукт (испанскую монету) видишь по всей Европе», — заметил в ноябре 1676 года английский король Карл II.

Двадцатью годами ранее португальский иезуит отец Ан-тониу Виейра воскликнул во время проповеди в Билене (Бразилия): «Испанцы добывают серебро из рудников, они его перевозят, а выгоду от сего имеют чужеземцы».

И на что же шел этот благородный металл? На облегчение участи бедняков — никогда, «единственно на то, чтобы еще больше раздувались и обжирались те, кто этими народами распоряжается» (по крайней мере, так рассуждал Л.Ханке в своей книге «Португальская и Испанская Америка»).

Если категоричное испанское законодательство было столь бессильно, то вполне очевидно, что происходило это из-за контрабанды: незаконный ввоз, коррупция, мошенничество, изворотливость, конечно же, не были характерными особенностями американской торговли и экономики, но они выросли до масштабов этой широкой картины: полем их деятельности был весь Атлантический океан плюс Южные моря. И сам Филипп II говорил об этих так называемых «невинных» кораблях, которые в 1583 году вышли в плавание, «утверждая, будто везут вина на Канарские острова, а на самом деле отправились в Индию и, как говорят, с доброй удачей».

Случалось, что целый большой корабль в Севилье грузился «для Индии, притом, что офицеры о сем даже не были осведомлены»! И вскоре на официально отправлявшиеся в Индию флоты нелегально и без затруднений грузили свои товары голландцы, французы, англичане, итальянцы разного происхождения, особенно генуэзцы.

В 1704 году «севильское Консуладо признавалось, что испанцы имели отношение лишь к одной шестой части груза флотов и галеонов», тогда как в принципе участвовать в :>том разрешено было им одним. На другой стороне океана, в «кастильских Индиях», контрабанда была такой же неутомимой. Около 1692 года один испанский путешественник указывал, что «королевская казна, каковая отправляется из Лимы, стоит по меньшей мере 24 миллиона монет, но, прежде чем она дойдет из Лимы в Панаму, в Портобельо, в Гавану... коррехидоры (городские судьи-администраторы), приказчики, таможенники и прочие люди с добрым аппетитом отгрызают от нее каждый свою долю...»

И сами-то галеоны, суда одноврменно военные и торговые, предоставляли возможность для постоянной внутренней контрабанды. Что же касается внешней контрабанды, то она возросла в XVII и XVIII веках. Рядом с существовавшими колониальными системами были созданы проворные и действенные контрсистемы. К ним относились, например, плавания кораблей из Сен-Мало к берегам Южных морей, начавшиеся, вне сомнения, до войны за испанское наследство и продолжавшиеся после ее завершения в 1713 году.

В принципе испанский флот якобы прогнал их в 1718 году, но они возвратились в 1720 и 1722 годах. Сюда же относились и плавания из неиспанских портов Америки, к слишком протяженным и никогда не охранявшимся берегам континента. Этой торговлей, называвшейся «на длину копья», голландцы занимались, отправляясь в Синт-Эстатиус из Кюрасао (который им принадлежал с 1632 года), англичане — с Ямайки, а французы -- с Сан-Доминго и с других, находившихся в их владении, Антильских островов.

И как раз против этой торговли были направлены действия группы отчаянных шотландцев, которые в 1699 году насильственно и не без шума обосновались па краю Дарьенского перешейка в надежде, устроившись «на самом побережье материка», выбить почву из-под ног англичан и голландцев, позиции которых были более удаленными.

Североамериканские мореплаватели не отставали. К 80-м годам XVIII века их китобои, под предлогом стоянки на рейде у берегов Перу, беспардонно доставляли туда контрабандные товары, которые местные коммерсанты, как и полагается, принимали благосклонно, ибо покупали они их по дешевке, а перепродавали по цене «официальной», которая не снизилась.

Но крупномасштабной контрабандой была долгое время, вне сомнения, та, что отклоняла в сторону португальской Америки, Бразилии, серебро испанских рудников в Ио-тоси. Главным путем туда была, начиная с 1580 года, Рио-де-ла-Плата.

После разделения корон в 1640 году португальцы проявят упорство и долго будут удерживать идеальный пост с небольшим анклавом — Колония-дель-Сакраменто в нынешнем

Уругвае. Испанцам пришлось ее осадить и брать штурмом и 1762 году. Но вполне очевидно, что контрабанда не смогла бы процветать без пособничества местных купцов и продажных властей, осуществляющих надзор за делами. Если она и развелась в чрезмерных масштабах, то, как писал Аккариас де Серионн, «потому что громадная выгода сей коммерции позволяет ей выдерживать одновременно и большой риск и издержки на подкуп».

Так что, говоря о должностях губернаторов в Америке, продававшихся в 1685 году, некий анонимный автор заявляет без обиняков, «что всегда бывает молчаливое послабление для ввоза иностранных товаров».

И действительно, разве не появляется уже в 1629 — 1630 гг. в Лиме весьма почтенный аудитор, назначенный па пост судьи по делам контрабанды, и устроивший у себя дома склад запрещенных товаров? Судья был взят с поличным и, тем не менее, продолжал свою жизнь весьма уважаемого аудитора.

Впрочем, если послушать заступников контрабанды, то она будто бы работала лишь на благо общества.

«Испанцы Америки, — объяснял один француз в 1699 году, — коим галеоны не доставляют и половины необходимых товаров, были весьма рады, что иностранцы (главным образом, французы) им их привозят».

Всеми способами они облегчали незаконную торговлю в такой мере, что «больше двухсот кораблей на глазах у всей Европы и испанцев занимаются торговлей, каковая запрещена под страхом самых суровых наказаний».

Французский отчет, относящийся к 1707 году, отмечает даже, что «грузы французских кораблей «Триомфан», «Гаспар» и «Дюк де л а Форс» были до их отплытия запроданы негоциантам Веракруса»! Правда, тогда существовало сотрудничество между Францией Людовика XIV и не слишком уверенной в своем будущем Испанией Филиппа V.

Контрабанда, присутствовавшая везде, имела, однако, в разные периоды разное значение. Из правдоподобных подсчетов создается впечатление, что по объему она с 1619 года, а может, и раньше, превосходила нормальную официальную торговлю Испанской империи.

Такое положение как будто сохранялось вплоть до (Ю-х годов XVIII века, то есть более столетия. Но речь идет здесь только о гипотезе, которую следует еще проверить. И на сей раз именно европейские, а не одни только испанские, архивы смогут сказать последнее слово, если исто-рическис исследователи, конечно,, возьмут на себя труд ознакомиться с ними.

В конце концов испанское правительство стало реагировать на эти беспорядки. Наступило медленное, трудное оздоровление. Но в последние годы XVIII века оно проводится энергично и «революционно».

Следует сказать с самого начала: не всегда административным мерам, принятым в этом отношении метрополией, придают их истинное значение. Так, институт интендантов не был простой пересадкой в Америку французских учреждений, своего рода переносом культурного фактора.

Интенданты также отвечали заранее продуманному намерению мадридского правительства сломить креольскую аристократию, удерживавшую старинные командные высоты. Точно так же запрещение Общества Иисуса (1767 год) оказалось началом «военного» режима, режима власти и силы, сменившего своего рода моральный порядок, — и наследниками такого военного режима станут, к несчастью, независимые впоследствии государства.

И здесь тоже речь шла о преобразовании, почти что о революции. Следует ли приписывать всю заслугу его династии Бурбонов, которая в своем багаже принесла из Франции принципы централизованной монархии и арсенал меркантилистских мер? Или же то было сильное желание перемен, будоражившее Испанию, как она вскоре в век Просвещения будет будоражить всю Европу?

Клаудио Санчес Альборнос доходит до утверждения, что у истоков преобразования Испании стояла не Бурбонская монархия, но испанское желание перемен, которое открыло французской династии дорогу на полуостров.

С 1713 года внимание реформаторов обратилось, естественно, к тому, что было самой крупной ставкой, последним шансом: к Новому Свету. Могла ли Испания сохранить то, что создала по ту сторону Атлантики? Франция, чьи корабли во время войны посещали американские берега, не отказалась от своих амбиций ни на побережьях Южных морей, ни на границах Новой Испании.

Разве не подумывало французское правительство во времена Лоу отхватить, опираясь на Луизиану, близлежащие испанские владения?

Во всяком случае, именно так думал один мрачный испанец в ноябре 1720 года. «Мы будем иметь несчастье увидеть королевство Новой Испании разделенным и перешедшим под власть французов, если Бог нам не поможет», — писал он.

Английская угроза, не столь заметная, была опасна по-другому, хотя бы в силу уступки в Утрехте в 1713 году ась-епто. Асьенто - это монопольное право на поставку в испанские колонии в Америке черных невольников. Оно практиковалось с XVI века. В начале войны за испанское наследство (1701 год) оно перешло к Франции.

В 1713 году оно приняло форму международного договора, когда Филипп V предоставил его Англии: соглашение, подписанное с компанией Южных Морей, предусматривало сроком на 30 лет ежегодный ввоз 48 тысяч рабов.

Хотя одна из статей Аахенского договора 1748 года возобновила это право на 4 года, английская компания от него отказалась в 1750 году.

Но ничто не было утрачено безвозвратно. Правительство принялось за дело и в 1714 году создало по французскому образцу Министерство флота и Индий. В том же году образовалась Гондурасская компания; в 1728 году — Каракасская компания, которой суждено было процветать; позднее, в 1740 году — Гаванская компания. В 1717 — 1718 гг. Торговая палата, орган севильской монополии, была переведена в Кадис, так же, как и Совет по делам Индий.

Кадис был городом на протяжении многих лет конфликтовавшим с Севильей. Так он становился единственным портом Индий («Индиями» назывались колониальные владения Испании).

Правда, привилегированные компании успеха не имели. В 1756 году пришлось даже положить конец их монопольным правам.

Но неудача эта, несомненно, помогла свободной торговле развиваться за пределами «тяжеловесной системы флотов» и способной в том, что ее касалось, постоянно вдохновлять экономики Нового Света.

Реформа 1735 года, учредившая плавания регистровых кораблей, не стала сразу же действенной, ибо регистры нелегко избавлялись от обыкновения плавать сообща. Но «к 1764 году отношения между Испанией и Новым Светом начали становиться регулярными».

Введены были ежемесячные рейсы пассажирских судов между Кадисом, Гаваной и Пуэрто-Рико, и каждые два месяца — между Кадисом и Рио-де-ла-Платой. Наконец указ от 12 октября 1778 года объявил свободной торговлю между Америкой и тринадцатью портами Испании.

Следствием этого был очень сильный рост торговли между Испанией и Новым Светом и, само собой разумеется, возросшее влияние Испании на свои заморские владения.

Еще одной важной мерой стало образование в 1776 году вице-королевства Буэнос-Айрес. Оно сократило контрабанду по Рио-де-ла-Плате. Но отношению ко всей Испанской Америке контрабанда, вне сомнений, продолжала расти в абсолютных цифрах, но она уменьшилась относительно, принимая во внимание общий подъем торговли (в 90-е годы

XVIII века контрабанда снизилась примерно до одной трети официальной торговли).

Утвердился активный надзор не без живописных, даже комических происшествий. Так, например, в 1707 году обнаружится, что остров Орна попросту, явочным путем оккупирован голландцами и что губернатор, которого они там поставили, сделался присяжным покровителем «всех злодеев, преступников и контрабандистов испанских и прочих наций, кои находят убежище в сем месте»!

И все же контрабанда за счет организма, пребывающего в добром здравии, более не подрывала столь серьезно, как в предшествовавшем столетии, прочность Испанской империи. Обновленная система смогла даже выдержать два серьезных испытания: восстания Тупака Амру в Перу в 1780 году и Комунерос в Венесуэле в 1781 году — то и другое были массовыми восстаниями.

Восстание Тупака Амару, столь сильно потрясшее перуанское общество, затронуло все движения, которые имели место среди массы индейцев, метисов и даже креолов. Но это широкое движение, великолепный индикатор их глубины, продлилось едва лишь пять месяцев.

Разрушение церквей, мастерских, асьенд было всего только моментом и возмущение в конечном счете было сломлено, столкнувшись с индейскими вспомогательными войсками, собранными и вооруженными испанцами.

Как и все виды прогресса, прогресс в Америке повлек за собой разрушение старых порядков. Бурбоны сознательно не соблюдали издавна существовавшие привилегии и наряду со старыми Конс.уладо существовали «торговые палаты, организовывавшие и контролировавшие внешнюю торговлю и пользовавшиеся большими привилегиями».

В Мехико и Лиме были созданы другие, соперничавшие со своими предшественниками и соседями: так, Кон-су ладо в Веракрусе выступил против старинного могущества Консуладо в Мехико.

Одновременно с этим европейские мануфактурные изделия (особенно — английские и испанские) затопили ме-ггные рынки и повлекли за собой нараставшее расстройство местной промышленности.

Наконец, изменялись торговые кругообороты, то благоприятно для местной торговли, то неблагоприятно для нее. Например, Перу, лишившись горнопромышленного Верхнего Перу (присоединенного к вице-королевству Буэнос-Айрес в 1776 году), утратило придаток, который своим спросом на продовольствие и на текстильные изделия уравновешивал его экономику.

И еще пример: Новая Испания знавала ужасающие потрясения при страшных голодовках 1785 и 1786 годов; и чтобы вновь обрести спокойствие, хотя бы ложное, относительное спокойствие, потребовалось бы, чтобы господствующие классы перестали с непонятным пылом бороться друг с другом.

СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО

Более половины всех обрабатываемых земель в Испании принадлежало феодальному дворянству. Фактически оно распоряжалось и церковными землями, поскольку высокие церковные должности занимались, как правило, выходцами из дворянства. Однако следует отметить, что не все испанские дворяне являлись землевладельцами.

Значительная часть испанских дворян благодаря существованию института майората не имела земельных владений. Они были сосредоточены в руках титулованной аристократии, крупных землевладельцев-латифундистов.

Не вкладывая практически никаких средств в развитие сельского хозяйства, дворяне увеличивали свои доходы за счет расширения и без того многочисленных феодальных повинностей в пользу светских и духовных сеньоров.

Вся тяжесть этих повинностей, естественно, лежала на крестьянах. Сюда входили прямые платежи за держание земли, плата за предоставление надела, а также за возобновление феодальной аренды, выкуп за военную службу. Сеньор имел право на часть крестьянского урожая (от 5 до 25 процентов). Из-за крайней неразвитости денежных отношений повинности, в основном, взимались в натуральной форме.

Цена земли из-за монопольных прав феодальных владельцев оставалась чрезмерно высокой. Практически ничем не ограниченные в своих правах, дворяне-землевладель-цы непрерывно повышали также и арендную плату.

Как и в любой другой аграрной стране с крайне неразвитой экономикой, вложение капитала в земледелие было невыгодным — отсталое феодальное хозяйство могло поглотить огромные суммы, но стать при этом прогрессивным и рентабельным оно не могло.

Даже тот факт, что продукция сельского хозяйства еще в конце XVIII века в несколько раз превышала продукцию промышленности, говорил о том, что Испания вряд ли была способна полностью покрыть свои внутренние потребности продуктами земледелия. Сельское хозяйство было упадочным; промышленность была упадочной вдвойне.

В течение всего XVIII века шел непрерывный процесс разорения крестьян. Согласно переписи 1790 года безземельные поденщики составляли половину всего сельского населения Испании. Это вытекало из особенностей испанского феодального землевладения.

Необъятные латифундии были сосредоточены в руках немногих аристократических семейств, не заинтересованных в интенсивном использовании земельных богатств ввиду огромной величины владений, разнообразного характера других источников дохода и нерентабельности товарного земледелия.

Крупные землевладельцы не были даже заинтересованы в сдаче земли в аренду. Огромные территории пахотной земли в Кастилии, Эстрамадуре и Андалусии сеньоры обращали в пастбища для овец.

Чтобы удовлетворить личные нужды, они могли обходиться незначительной частью своих огромных владений, для обработки которых нанимали сельскохозяйственных работников.

Таким образом множилась армия безземельных поденщиков, которые работали, в лучшем случае, 4-5 месяцев в году. Мало того, что они не имели земли, — большую часть года поденщики не имели и работы.

Остальной части крестьянства приходилось отдавать сеньору от одной четверти до половины своего урожая в виде арендной платы. И это не считая других феодальных поборов. Землевладельцы вводили также крайне невыгодные для крестьян формы краткосрочного держания.

Наиболее благополучной считалась Валенсия, где была распространена долгосрочная аренда, а наиболее тяжелым было положение у крестьян-держателей в Кастилии и Арагоне. Исследователи отмечают некий «оазис» благополучия (относительного, конечно) на землях басков, где имелись крепкие зажиточные хозяйства, а многие баскские крестьяне являлись мелкими владельцами земли и долгосрочными арендаторами.

Неудивительно потому, что урожаи в Испании, как правило, были крайне низкими. Значительные средства в развитие сельского хозяйства не вкладывались. Уровень сельскохозяйственной техники был крайне низким. Древняя ирригационная система в большей части районов была заброшена и пришла в упадок.

На исходе столетия была сделана попытка реформирования сельского хозяйства, предпринятая министрами Карла III — Арандой, Кампаманесом и Флоридабланкой.

Была разрешена продажа части общинных и муниципальных земель, дворянских майоратов и некоторых земель, принадлежавших духовным корпорациям.

Также были ограничены средневековые права и привилегии дворян-землевладельцев. Крестьянам отныне разрешалось огораживать пахотные земли и насаждения для защиты их от вторжения овечьих стад.

Согласно распоряжению королевских министров, в 70-х годах XVIII века на пустошах Сьерры-Морены были заложены образцовые немецкие и голландские сельскохозяйственные колонии. Поначалу казалось, что опыт удался. Колонии процветали, производя превосходные продукты и получая значительный доход. Однако очень скоро все стало на свои места. Спустя несколько десятилетий тяжелые налоги, а также бездорожье, препятствовавшее сбыту сельскохозяйственных продуктов, привели к упадку колоний.

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

Очень немногие из внешнеполитических маневров Испании на протяжении XVIII века можно с полным основанием назвать удачными. Возможно, причина этих неудач была в чрезмерном аппетите испанских правителей.

Так, например, Филипп V, выстраивая свой внешнеполитический курс, ориентировался на заманчивые, но явно недостижимые цели.

С одной стороны он стремился вернуть себе (или своим сыновьям) французскую корону, что повлекло со стороны испанского короля неоправданные уступки Англии в торговых спорах, касающихся американских колоний. С другой стороны, Филипп пытался вернуть бывшие итальянские владения Испании.

Результат этой политики, повлекшей за собой несколько неудачных войн, выразился в следующем: Карл был признан королем обеих Сицилий, Филипп (второй сын короля) был признан королем Пармы и Пьяченцы, однако ни одно из этих владений не могло быть присоединено к Испании.

Проанглийская ориентация большей части земельной аристократии Испании сослужила плохую службу стране. Торговый договор с Англией 1750 года повлек за собой значительные убытки для испанской буржуазии и дворянства.

При Карле III ориентация Испании меняется, Карл идет на разрыв с Англией и на сближение с Францией.

Этот резкий поворот внешнеполитического курса объясняется тем, что военная и экономическая агрессия Англии в Испанской Америке приняла с середины XVIII века особенно настойчивый и систематический характер. Контрабандная торговля англичан в Америке процветала.

Английским контрабандистам удалось основать фактории в испанском Гондурасе и добывать там ценное красильное дерево; в то же время испанцам запрещалось ловить рыбу у берегов английского Ньюфаундленда.

Дело дошло до того, что во время Семи летней войны испанские суда не раз захватывались английскими моряками и обыскивались ими.

В 1761 году испанский король заключил оборонительный и наступательный союз с Францией, после чего в 1762 году Испания выступила в Семилетней войне на стороне французской короны. Основным врагом испанского монарха в этой войне была Англия.

Однако военные неудачи продолжали преследовать союзников. Как испанские, так и французские войска терпели одно поражение за другим. Для Испании эта война окончилась довольно скоро: уже в 1763 году, согласно Парижскому мирному договору, к Англии отошли испанские владения к востоку и юго-востоку от Миссиссипи. Флорида также оказалась в руках англичан. Испании пришлось отказаться от рыбных промыслов в водах Ньюфауленда. А англичане могли отныне беспрепятственно добывать красильное дерево в Гондурасе.

В 1766-1777 году напряженные отношения между Испанией и Англией проявились в военном столкновении в

Южной Америке. Непосредственной причиной войны явились споры из-за границы колоний.

Мирный договор, подписанный в сентябре этого же года, оставлял за Испанией португальскую колонию Сакраменто на Ла Плате, испанской короне также удалось сохранить за собой колонию Парагвай.

Большую роль в испано-английских отношениях сыграла война североамериканских колоний Англии за независимость, которая началась в 1775 году.

Отношение испанских политиков к событиям, разворачивающемся на Североамериканском континенте, были неоднозначны. С одной стороны английские колонисты показывали нежелательный пример для колонистов в испанских владениях; однако с другой — война за независимость подрывала экономическое могущество Англии.

Твердое решение так и не было принято, однако, начиная с 1776 года, Испания оказывала американцам тайную помощь деньгами, оружием и боеприпасами.

Испания сделала несколько попыток выступить посредником между воюющими сторонами, надеясь получить за это Менорку и Гибралтар, однако попытки эти были отклонены англичанами (которые, кстати, так и не прекращали свои нападения на испанские суда в открытом море).

В конце июня 1779 года Испания набралась мужества и объявила Англии войну. Это был один из немногочисленных примеров удачных военных кампаний испанских военачальников (это, впрочем, можно объяснить тем, что главные силы Англии были связаны в Америке). Испанцы изгнали англичан из Гондураса и с Багамских островов, а также вернули себе Менорку и Флориду.

ВЛАСТЬ ДУХОВЕНСТВА

Государственной религией в Испании было католичество. Испанское духовенство, которое еще в средние века отличалось своей нетерпимостью и воинствующим характером, практически оставалось таковым и в век Просвещения. Должность великого инквизитора, например, сохранялась до 1808 года.

Только в первой половине XVIII века испанская инквизиция сожгла свыше 1000 человек, около десяти тысяч человек подверглись ее преследованиям.

В Испании царил так называемый «религиозный расизм». В стране могли проживать только католики. Всякий человек, не выполнявший церковных обрядов, вызывал подозрение в ереси и привлекал внимание инквизиции. Это грозило потерей не только имущества и свободы, но, нередко, и жизни.

«Чистота крови» имела огромное значение при поступлении на службу в военно-учебные заведения, где требовалось представление документального свидетельства о том, что претендент не имел среди своих предков ни одного мавра, еврея еретика и т.д...

Места в церковном аппарате и на государственной службе были доступны исключительно «старым христианам», чистым от примесей «скверной расы».

Католическая церковь обладала огромной армией духовенства и несметными богатствами. Примерно 2 процента всего населения Испании принадлежало к черному и белому духовенству. Ежегодный доход испанской церкви, обеспечивавшийся ее земельными владениями, составлял более миллиарда реалов. В конце века количество монастырей в этой сравнительно небольшой стране превысило три тысячи.

Однако, как отмечают исследователи, основной причиной необычайного роста испанского духовного сословия (главным образом монашества), являлась крайняя нищета и необеспеченность крестьянства. Многие предпочитали голодной смерти черствый монашеский хлеб.

Церковный аппарат Испании, казалось, был снедаем тоской по средним векам, когда его могущество не знало границ. Естественно, что в век Просвещения репрессивному церковному аппарату хватало работы.

Католическое духовенство контролировало университеты и школы, печать и зрелища. Главным образом по вине церкви испанское общество даже к концу XVIII века поражало путешественников-иностранцев своей отсталостью. Культурный уровень как крестьянства, так и буржуазии и аристократии был крайне невысок.

ПАТРИОТИЧЕСКИЕ ОБЩЕСТВА. ПРОСВЕТИТЕЛЬСКОЕ ДВИЖЕНИЕ

Несмотря на то, что феодальная знать в Испании не собиралась сдавать своих позиций, кризис феодального общества был налицо.

Контраст между отсталой экономикой Испании и бурно растущей промышленностью передовых стран Европы заставил испанских патриотов заняться изучением причин, приведших их родину в столь печальное состояние... Нельзя сказать, чтобы эти причины были глубоко запрятаны.

Потому во второй половине XVIII века испанские просветители выступили с осуждением реакционной средневековой идеологии.

Разумеется, условия, в которых создавалось просветительское движение в Испании, значительно отличалась от тех условий, которые были, скажем, в соседней Франции. Испанским просветителям приходилось действовать в стране, где даже наиболее угнетенные слои населения были настроены весьма консервативно.

Реальной властью оставалась также и испанская инквизиция. Чтобы обезопасить себя от ее преследований, испанские ученые вынуждены были выступать с публичными заявлениями о том, что наука совершенно не соприкасается с религией, что религиозные истины выше истин научных. Без таких оговорок заниматься наукой в Испании XVIII века было практически невозможно.

Лишь в 70-х годах в некоторых университетах стали излагать учение о вращении земли, законы Ньютона и так далее.

Нищенское состояние подавляющего большинства населения Испании предопределило интерес просветителей к социально-экономическим вопросам, в которых одним из самых главных являлся вопрос о причинах имущественного неравенства.

В результате этого идеология испанской буржуазии, формировавшаяся в XVIII веке, находила свое отражение большей частью в экономической и художественной литературе.

Около 1748 года возникло первое в Испании «Патриотическое общество друзей родины». Подобные общества впоследствии будут создаваться во многих городах и провинциях Испании.

Члены патриотических обществ проявляли глубокий интерес к прошлому и настоящему своей родины. Они объезжали страну, чтобы лучше узнать состояние всех ее областей, их природные ресурсы. «Друзья родины» боролись за употребление родного языка в науке и университетском преподавании вместо латинского, и изучали культурное наследие испанского народа, разыскивая и издавая старинные тексты.

Члены патриотических обществ изучали архивы, чтобы восстановить историю своей страны и воспитывать современников на примере лучших традиций прошлого.

Следует отметить, что испанские патриоты содействовали также экономическим реформам Карла III. Они добивались от правительства законодательных мероприятий, поощряющих развитие промышленности и сельского хозяйства.

Среди наиболее значительных произведений художественной литературы, отметивших пробуждение классового сознания испанской буржуазии, выделяется «Всеобщий критический театр» Фейхоо, «Марокканские письма» Кадальсо, так называемые «сайнете» Рамона дела Крус, басни Ириарте и Саманьего, драмы Моратина Младшего и многие другие.

Все эти авторы в той или иной мере воспитывались на произведениях французских просветителей. Несмотря на то, что правительство запретило распространение в Испании сочинений Руссо, Вольтера, Монтескье, энциклопедистов, эта литература была широко представлена в библиотеках испанских патриотических обществ.

В 1785 году в Испании появился первый политический журнал «Сенсор», вскоре, впрочем, запрещенный цензурой.

Однако даже изощренной испанской цензуре не удавалось быть вездесущей. Только благодаря этому увидели свет оригинальные философские работы испанских авторов, написанные в духе Просвещения, такие, например, как «Новая система философии, или Коренные принципы природы, положенные в основу политики и морали» Переса Лопеса.

АДМИНИСТРАТИВНЫЕ И ВОЕННЫЕ РЕФОРМЫ

Проблема централизации власти в Испании XVIII века стояла еще достаточно остро.

Испанская нация к этому времени еще не оформилась окончательно. Сепаратистские настроения в некоторых провинциях были достаточно сильны, что резко проявилось, в частности, во время войны за испанское наследство, когда Арагон, Валенсия и Каталония приняли сторону австрийского эрцгерцога. Тот же в свою очередь обещал этим провинциям сохранить их древние привилегии.

Сепаратизм Арагона, Валенсии и Каталонии не был случайностью. Жители многих испанских провинций даже па бытовом уровне считали себя представителями разных народов.

Следствием такого «бытового» сепаратизма была экономическая и политическая разобщенность страны. В провинциях сохранялись не только разные денежные системы, но и меры веса, законы, налоги и пошлины. Существенно отличались также языки и обычаи...

Арагон и Валенсия вскоре вернулись под сень испанской короны. Их статуты и привилегии были отменены в 1707 году, однако в Каталонии ожесточенная борьба продолжалась несколько дольше. Барселона покорилась испанцам лишь 11 сентября 1714 года в результате опустошительного рейда герцога Бервика. Хартии старинных каталонских вольностей были публично сожжены, каталонские сепаратные правители казнены или высланы.

После этого Каталония в течение многих лет подвергалась тщательной нивелировке, здесь были введены законы и обычаи Кастилии. Употребление каталонского языка в судопроизводстве было запрещено.

Пожалуй, лишь баскам удалось сохранить некий флер «полу независимости».

Практически всю вторую половину XVIII века испанские короли проводили активную политику централизации государственной власти. Именно в это время королевские секретари важнейших ведомств стали играть более самостоятельную роль, постепенно превращаясь в министров. Высшая гражданская и военная власть во всех провинциях, кроме Наварры, принадлежала отныне капитан-генералам, которых назначал король. Суд и полиция, фискальные учреждения также были реформированы.

Подобно многим европейским правителям, понимавшим внешнюю политику прежде всего как политику завоеваний, Карл III счел необходимым реформирование своей армии.

Из всех образцов европейских вооруженных сил наиболее подходящим был признан прусский образец. В испанской армии была введена прусская система обучения; комплектование армии добровольцами-наемниками заменялось системой принудительного набора по жеребьевке.

Впрочем, последнее новшество так и не прижилось в испанской армии. Жеребьевка вызывала у суеверных испанцев активное отвращение. Результатом этого явилось лишь дальнейшее ослабление армии, т. к. правительству в конце концов пришлось прибегать к набору в армию арестованных бродяг и преступников.