ФРАНЦИЯ В КАНУН БУРЖУАЗНОЙ РЕВОЛЮЦИИ

ФИНАНСОВЫЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОТРЯСЕНИЯ

Людовик XIV царствовал 72 года. К сентябрю 1715 года, когда король скончался, положение Франции было очень незавидным.

Наличность, которой располагала французская казна, не превышала к тому времени 700 тыс. ливров. Сумма ожидавшихся годовых доходов колебалась около 5 млн. ливров, зато государственный долг Франции вырос до астрономических цифр.

Новому королю, правнуку Людовика XIV, Людовику XV не было в это время и шести лет. По законам Франции при юном короле должен был быть учрежден регент. Им стал дядя малолетнего Людовика, герцог Филипп Орлеанский.

В завещании покойного Людовика XIV о Филиппе Орлеанском не было сказано ни слова, и все-таки тот сумел обещаниями и интригами привлечь на свою сторону различные враждовавшие между собой придворные группировки.

Филипп обещал возвратить парламентам отнятое Людовиком XIV право ремонстраций, а также обещал расширить свой совет за счет привлечения старой родовитой аристократии и дворянства мантии. Филипп обещал возвысить парижский парламент и, надо сказать, он сдержал свое обещание.

Возвышение парламента произошло в первые же дни регенства. Вплоть до начала Великой французской революции парижский и провинциальные парламенты неоднократно становились центрами оппозиции. Они сопротивлялись любым попыткам введения реформ, и это сопротивление скомпрометировавшей себя власти даже порой вызывало сочувствие у народа.

Парламентский адвокат Маре в своем дневнике так охарактеризовал период регентства: «Никогда благородное сословие Франции не было менее благородно, чем теперь». Парижские нравы XV11I века чем-то напоминают нравы Рима накануне его завоевания варварами. Филипп Орлеанский и его дочь, герцогиня Беррийская, афишировали свои пороки, подавая пример распутства остальному двору н высшему дворянству.

Галликанская церковь также успешно дискредитировала себя. В 1713 году появилась папская булла Unigcnitos, которая привела к раздору и распрям среди духовенства и верующих.

Появилась четко выраженная религиозная оппозиция, которая постепенно превращалась в политическую и была сосредоточена главным образом в парламентах. Этим и объясняется несговорчивость парламентов по отношению к регенту.

Но Филипп не оставался в долгу. В 1720, 1732, 1740 годах он отправлял целые палаты парламента в ссылку. Папская булла однозначно говорила о наступлении церковной реакции. Папа становится излюбленным персонажем многочисленных памфлетов, сатирических брошюр и куплетов.

Вполне возможно, что Филипп Орлеанский вовсе не собирался решительно становиться на сторону папы. Он делал попытки маневрирования между иезуитами и янсенистами. Однако, как это уже было отмечено выше, это ни к чему не привело, и члены парламента периодически отправлялись в ссылку.

Фрарщузские финансы находились в полном расстройстве, налоги поступали в казну нерегулярно. Один из докладов, поданных Филиппу Орлеанскому, гласит, что из 750 млн. ливров податей налогов, выплачиваемых на местах, в казну поступает около 250 млн., то есть только одна треть.

Были приняты некоторые полицейские меры, на откупщиков наложили огромные штрафы, некоторых выставили к позорному столбу, однако, как и следовало ожидать, финансовое положение страны от этого не улучшилось.

Филипп обратился к шотландскому финансисту Джону Лоу, (бежавшему из Англии, где ему пришлось отбывать тюремное заключение за дуэль) — довольно известному теоретику бумажного государственного и частного кредита.

Джон Лоу был первым человеком, который предложил замену увеличения запаса звонкой монеты золота и серебра бумажными деньгами. При помощи регента Лоу в 1716 году открыл частный банк с правом эмиссии банкнот.

По мнению банкира, выпуск бумажных денег мог возместить недостаток металлической монеты, а дешевый кредит, сам по себе обеспечивая циркуляцию денег и товаров, приведет благоденствие в страну.

Спустя два года банк Лоу был преобразован в королевский банк. Банки)) возглавил индийскую компанию, которая объединяла несколько монополий и имела исключительное право на заморскую торговлю Франции.

В январе 1720 года Джон Лоу стал генеральным контролером финансов. Байк Лоу авансировал правительству 100 млн. ливров всего под 3% годовых.

Начался неслыханный ажиотаж вокруг индийской компании. Спекуляция акциями этой компании сулила огромные прибыли, вследствие чего, при номинале в 500 ливров, они котировались по 18 — 20 тыс. ливров.

Все-таки теоретическая основа системы Лоу не выдержала испытания практикой. Количество бумажных денег никак нельзя было определять численностью населения, не учитывая при этом степень экономического развития страны.

В конце того же 1720 года банк прогорел, в декабре Лоу пришлось бежать из Франции. Несколько десятков тысяч французов были разорены.

Несмотря на то, что правительству пришлось признать государственное банкротство, толчок, который дала система Лоу капиталистическому развитию страны, вывел экономику Франции из состояния застоя, в коем она пребывала долгие годы правления Людовика XIV.

Резкое вздорожание товаров позволило коммерсантам-должникам распродать товары по более высоким ценам и рассчитаться со своими кредиторами.

Несколько повысился товарооборот вследствие обогащения некоторых покупателей акций и приобретения ими движимого и недвижимого имущества.

Аграрное развитие Франции также оказалось под воздействием системы Лоу. Французский экономист XIX века Бланки говорил, что земельная собственность во времена спекуляций Лоу впервые освободилась от того состояния оцепенения, в котором ее долго держала феодальная система. Земля «вышла из крепостного режима, обрекавшего ее на неотчуждаемость, и попала в обращение».

СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО

В 1723 году умер регент Филипп Орлеанский, и молодой Людовик XV стал править страной. Население Франции к тому времени составляло от 18 до 23 млн. человек.

Некоторые историки, в частности авторы «Истории Франции» (Москва, «Наука», 1972 г.), отмечают, что, начиная с первой трети XVIII столетия, Франция пережила мощный демографический подъем.

Крестьянство составляло примерно 80% населения страны. В годы регентства оно получило кратковременную передышку, связанную с освобождением от налогов на 6 лет для тех, кто осваивает заброшенные земли, и снижение тальи.

Однако с воцарением на престоле Людовика XV время послаблений кончилось. Согласно так называемому «Эдикту о триаже» сеньоры имели право присваивать треть земли, ранее принадлежавшей крестьянской общине. При этом они, естественно, пытались присвоить себе именно лучшие земли. Крестьяне же, которые владели инфеодализированной землей, то есть землей, которая являлась их личной собственностью, должны были отрабатывать на сеньориальных землях и нести множество других повинностей.

Наступил довольно резкий спад цен на сельскохозяйственные продукты, который явился следствием утечки капиталов, принадлежавших гугенотам, изгнанным из Франции в конце XVII — первой трети XVIII вв.

Снижение доходов ощутили на себе также и сеньоры. Они не знали другого способа возмещения издержек, кроме усиления нажима на крестьян. Восстанавливались давным давно забытые повинности. Нередко земли сдавались на откуп городским буржуа или местным зажиточным крестьянам.

Сеньоры также обладали привилегией охоты, согласно которой куропатки, кролики, пожиравшие крестьянские посевы, не могли быть убиты крестьянином. В свою очередь, дворянин, преследуя дичь, имел право топтать поля и посевы.

В некоторых местах крестьянам запрещалось возводить изгороди, которые могли помешать охотникам, или даже

убирать урожай, пока птенцы куропаток не окрепнут и не станут на крыло.

После 1730 года цены постепенно перестали падать, однако положение крестьян не улучшилось. Сеньоры продавали земли и свои сеньориальные права городским буржуа, а те, дабы возместить затраты на покупку, усиливали давление на крестьян.

В 1737 году, согласно распоряжению генерального контролера Орри, была введена дорожная повинность. Ей подлежало поголовно все крестьянское население. Мужчины в возрасте от 12 до 70 лет и женщины до 60 лет.

Введение дорожной повинности было связано с ростом внутренних рынков Франции и потребности в улучшенных дорогах.

Сначала дорожные работы для каждого крестьянина составляли примерно 30 дней в году и лишь позже норма постепенно снизилась до 12 рабочих дней в год для работника и рабочего скота.

Отказ участвовать в выполнении работ влек за собой штрафы и постои отрядов конной стражи. Однако, даже несмотря на это, находились ослушники. Так, например, в одной из провинций Бургундии в 1771 году таковых имелось 408 человек.

Министр Тюрго на время отменил дорожную повинность, однако, затем она была восстановлена. К 1787 году натуральная дорожная повинность заменилась новым налогом, но вряд ли кто был рад этой замене.

Характерной особенностью французского налогового обложения в сельском хозяйстве была его неравномерность. Сбором налогов заведовала местная администрация, которая налагала денежную повинность на общины по своему усмотрению. Если интендант считал, что община богата, то она должна была платить больше. Если интенданту казалось, что община не столь зажиточна, то она платила меньше.

Все это усугублялось тем, что распределение налогов внутри общины производилось столь же произвольно. Это влекло за собой повальное укрывательство доходов, ибо, прослыв зажиточным, можно было в одночасье разориться.

Во Франции того времени существовали так называемые «габелеры», соляные надсмотрщики. Их основной работой являлся поиск контрабандной соли. Соль, предназначенная для технических целей, таких, например, как засолка кожи, нередко преднамеренно отравлялась, чтобы потребители не воспользовались дешевым продуктом.

Также откупщики зачастую засоряли соль примесями, чтобы повысить доход. Потому контрабандной могла считаться даже просто соль хорошего качества. Таким образом, соляная монополия государства, что называется, вылезала боком для крестьян.

Отряды габелеров были поистине огромны и вездесущи. Ежегодно во французских тюрьмах содержалось не менее двух-трех тысяч нарушителей соляной монополии.

Весьма красноречиво письмо епископа Масильона, отправленное им в 1740 году из Клермона королевскому министру Флери. Вот что говорит епископ: «Народ в наших деревнях живет в чудовищной нищете, не имея ни постели, ни утвари. Большинству около полу года не хватает их единственной пищи — ячменного или овсяного хлеба, в котором они вынуждены отказывать себе и своим детям, чтобы иметь чем оплачивать налоги. Негры наших островов бесконечно более счастливы, так как за работу их кормят и одевают с женами и детьми, тогда как наши крестьяне, самые трудолюбивые во всем королевстве, при самом упорном труде не могут обеспечить хлебом себя и свои семьи и уплатить причитающиеся с них взносы. Если в этой провинции находятся интенданты, говорящие иным языком, это значит, что они пожертвовали истиной и своей совестью для презренной карьеры».

Тем не менее авторы «Истории Франции» утверждают, что дифференциация среди французских провинций была довольно значительной. Так, например, в Пикардии 4/5 крестьян не имели лошадей (но все же владели третью земли), а Фландрия или Лангедок считались куда более зажиточными.

Расслоение шло также и внутри деревни. Постепенно выделялась прослойка крепких, зажиточных фермеров, которые могли не только арендовать земли сеньоров или же покупать их, по иногда даже могли позволить себе осуществить перекупку земельного надела у временного владельца, как правило, буржуа.

И в то же время во французской деревне сущестовали безземельные батраки и огромная масса парцеллярных крестьян. Многим из них казалось, что существует немало способов укрепить свой бюджет.

Можно было заняться работой на так называемой «рассеянной мануфактуре», можно было стать рабочим-сезон-ииком в городе, можно было осесть на какой-нибудь местной бумажной мельнице, которые плодились по стране в связи с развитием книгопечатания.

Многие французские землевладельцы мечтали о перенесении во Францию английских аграрных порядков, однако, в условиях феодально-абсолютистского государства это было невозможно.

В то время как развитие капитализма в Англии сопровождалось отделением трудящихся масс от земли и созданием широкого рынка свободной рабочей силы, во Франции большинство крестьян являлось цензитариями, юридически свободными, но зависимыми от сеньоров по земельным и судебным отношениям, людьми.

Зависимость цензитария от сеньора-землевладельца была закреплена особым актом и, так как все документы о ку-иле-продаже земли хранились у сеньора, то при переходе цензивы из одних рук в другие, с крестьянина взималась пошлина, доходившая до двенадцатой и даже до шестой части стоимости участка.

Земельный ценз, выплачиваемый крестьянином, в течение всего срока пользования землей, был сравнительно легкой повинностью, но, тем не менее, существовали еще различные натуральные поборы. Наиболее тяжелым из них был шампар, хлебный оброк, размеры которого приближались иногда к четвертой или пятой части снятого урожая.

Крестьянина обременяли, как уже говорилось, дорожные, мостовые и прочие пошлины в пользу сеньора. Вдобавок ко всему, сеньор обладал монопольным правом помола зерна, хлебопечения, пользования виноградным прессом, погребами и кузницей. За все это приходилось платить.

Монопольное право дворян-виноделов распространялось также на продажу винограда в течение полутора месяцев в году, именно в то время, когда складывались наиболее выгодные условия для сбыта.

После краха банка Джона Лоу сроки аренды земель во Франции все более и более сокращались. Это подрывало положение крупных фермеров, которые нередко становились арендаторами, так как сеньор даже в то время, когда сроки аренды доходили всего до 4 лет, отнимал землю у арендатора, несмотря на то, что выплаты за землю были произведены заранее. Земля передавалась в другие руки, тому, кто посулил большую цену.

До 1789 года в любых формах аренды, даже смешанной, включающей элементы фермерской аренды и так на-зывыаемого половничества, преобладала натуральная плата. Так, например, крестьяне-издольщики, обрабатывающие сеньориальную землю на условиях половничества, отдавали землевладельцу около половины снятого урожая.

Подавляющая часть крестьян не была заинтересована в улучшении методов земледелия, которое, естественно, в таких условиях развивалось экстенсивным путем. Дело также было pi в материальной базе, которая не могла обеспечить переход к более совершенной технике сельского хозяйства.

РАЗВИТИЕ ПРОМЫШЛЕННОСТИ

Согласно докладу главного интенданта торговли, соотношение сельского хозяйства и обрабатывающей промышленности в национальном доходе Франции в 1789 году выражалось следующими цифрами: годовой доход сельского хозяйства составлял 1826 млн. ливров, а обрабатывающая промышленность давала 595 млн. ливров годового дохода.

Несмотря на то, что во второй половине XVIII века еще существовала цеховая регламентация, которая ограничивала количество наемной силы, капиталистическая мануфактура, поднимавшая общественную производительность труда во Франции, стала господствующей формой промышленности.

Французское правительство при всей своей близорукости видело необходимость освобождения от цеховых стеснений не т'олько сельской, но и частично городской промышленности.

Оковы цеховых стеснений спадали не только с отдельных улиц или районов, городов, но даже и некоторых отраслей производства.

Как уже указывалось, основной промышленностью во

Франции была промышленность обрабатывающая и потому руководящая роль в манфактуре принадлежала чаще всего купцам-промышлен-никам, которые владели промышленным сырьем.

Так же, как и в Англии, XVIII век во Франции ознаменовался быстрым развитием текстильной мануфактуры. В Нормандии с 1701 — 1702 гг. началось прядение хлопка для производства полушелковых-полубумажных тканей.

Вскоре традиционные во Франции шерстяное и полотняное производства ощутили жестокую конкуренцию со стороны новой отрасли хлопчатобумажного производства.

Так же как и в России, некоторые французские крестьяне пренебрегали сельским хозяйством в пользу занятия промыслами. Таковыми чаще всего были прядение и чесание хлопка. Власти города Руана в 1722 году даже жаловались правительству на таких крестьян. В течение XVIII века крестьяне, населяющие окрестности Руана, постепенно превращались в постоянных работников руанской хлопкопрядильной и бумаготкацкой мануфактуры.

На пороге последнего десятилетия этого века в окрестностях Руана насчитывалось около двухсот тысяч одних только прядильщиков. Руанские хлопчатобумажные товары продавались во многих городах и районах Франции и вывозились за границу.

Не только внутри самой страны, но и во всей Европе довольно долго славились ножи тьерской мануфактуры. Мануфактура по производству ножей в районе Тьера представ -ляла собой пример широко развитой системы разделения труда. Местные мануфактуристы покупали полосовую сталь, затем раздавали ее кузнецам, ковавшим из полос клинки ножей, обрабатывавшиеся далее сверлильщиками, точильщиками, полировщиками, после чего полуфабрикат передавался изготовителям рукояток, черенков и так далее.

Концентрация мануфактурного производства была невелика, потому мануфактуры, сосредоточенные в больших мастерских, встречались довольно редко, хотя и имели огромное экономическое значение.

Во Франции XVIII века имелись чисто государственные предприятия, так называемые «королевские» мануфактуры, по французским меркам бывшие довольно крупными предприятиями. К ним относились металлургические заводы в Тулони и Бресте, ковровые мануфактуры в Бове, знаменитые «Гобелены» в Париже.

Вместе с тем имелись и частные предприятия, получавшие казенные субсидии или какие-нибудь другие привилегии от правительства. Они также носили название «королевских». Среди них наиболее известно было крупное предприятие Ван-Робе в городе Абвиле, а также металлургический завод Крезо, чье оборудование стоило несколько миллионов ливров.

Только в чугунном производстве Крезо было занято более нолутысячи рабочих, а ведь этот завод объединял еще каменноугольные шахты, литейные и стекольные заводы.

Бретань была одной из наиболее отсталых провинций Франции, но даже там существовала капиталистическая шерстяная мануфактура. Местные рыбные промыслы также получили четкий капиталистический характер.

Так в 1789 году бретонские купцы наладили выпуск или так называемое «фабрикование» рыбных продуктов. В этом производстве было занято несколько тысяч рыбаков.

ПАРИЖ И ЛИОН

Еще в начале 80-х годов XVIII столетия Лион, без всякого сомнения, оставался первым центром французской торговли. Фернан Бродель приводит следующие цифры: вывоз составлял 142,8 млн. ливров, ввоз — 68,9 млн. Общий торговый оборот — 211,7 млн., а валовое превышение вывоза над ввозом — 73,9 млн. ливров.

Даже если не принимать во внимание колебание стоимости ливра, эти цифры превышали в 9 раз показатели 1698 года. В тот же период Париж имел всего около 24,9 млп. ливров общего торгового оборота (вывоз + ввоз), что составляло немногим более 1/10 лионского баланса.

Однако с появлением финансового капитализма начался подъем Парижа. Первым признаком начавшегося процесса был финансовый кризис 1709 года, который явился следствием войны за испанское наследство.

Лионские ярмарки понесли очень серьезный урон. Самюэль Бернар, постоянный заимодавец правительства Людовика XIV потерпел тогда банкротство на королевских платежах, которые в конце концов были отсрочены до апреля 1709 года.

Чтобы получить капиталы, которые могли бы выплачиваться вне Франции, Самюэль Бернар предложил женевским банкирам в качестве гарантий возмещения полученных им сумм денежные билеты, выпускавшиеся французским правительством с 1701 года.

По сути это была фиктивная игра, в которой, когда все шло хорошо, никто не проигрывал. Она позволяла платить женевским и иным кредиторам то звонкой монетой, то обесценивавшимися билетами, и основная часть расчета всякий раз переносилась для самого Самюэля Бернара на целый год. Все, чего он добивался, так это только выигрыша во времени.

Именно потому в 1709 году многие твердили о создании банка, который был бы частным или государственным. Какой могла быть его роль? Давать деньги взаймы королю, который тут же даст их взаймы деловым людям.

Такой банк выпускал бы кредитные билеты, приносящие проценты, которые бы обменивались на королевские денежные билеты, и курс этих билетов непрерывно повышался бы.

Если бы Сэмюэлю Бернару удалась эта операция, то все французские воротилы оказались бы под его каблуком. Однако генеральный контролер финансов Демаре смотрел на фантазии месье Бернара без особого удовольствия. Негоцианты крупных портов и торговых центров Франции также стали в оппозицию.

Один из ее членов писал: «Утверждают, что господа Бернар, Никола и прочие евреи, протестанты и чужеземцы предложили взять на себя учреждение сего банка. Было бы куда более сиравделиво, ежели бы оным банком управляли уроженцы французского королевства, римские католики, кои заверяют Его Величество в своей преданности».

Однако банковский проект потерпел неудачу. Уже в первую неделю апреля 1709 года Бертран Кастан, доверенное лицо Бернара, заявил, что не может уравновесить баланс и оплатить долги.

Затем последовал бурный кризис системы Лоу, который окончательно подорвал лионских купцов. В свое время город отказался от размещения у себя королевского банка. Без сомнения, он стал бы конкурентом традиционным лионским ярмаркам, нанес бы им ущерб и вообще свел бы их на нет, но он же, вне всякого сомнения, притормозил бы и взлет Парижа.

Фернан Бродель, анализируя торговое и финансовое соперничество двух французских городов, считает, что если бы королевский банк размещался в Лионе, все могло бы получиться иначе.

Ибо вся Франция, по выражению Броделя, будто охваченная лихорадкой, мчалась в столицу, создавая на улице Кэнканпуа страшную давку, такую же, если не более суматошную, как давка на лондонской Эксчейндж-Элли.

Да, мы помним, что в результате провала системы Лоу не только Париж, но и вся Франция лишились королевского банка, но правительство не замедлит в 1724 году предложить Парижу новую Биржу, достойную той финансовой роли, которую впредь будет играть столица.

С того момента успех Парижа будет только укрепляться, однако же бесспорно окончательный поворот в его непрерывном поступательном движении произошел достаточно поздно, примерно к 60-м годам XVIII века.

«Париж, который оказался тогда в привилегированном положении, в самом центре своего рода континентальной системы, охватывавшей всю западную Европу, был пунктом, где сходились нити экономической сети, распространение которой более не наталкивалось, как в прежние времена, на враждебные политические барьеры. Препятствие в виде габсбургских владений, между которыми на протяжении двух столетий была зажата Франция, оказалось преодоленным.

С момента утверждения Бурбонов в Испании и Италии и до момента смены союзов можно проследить расширение вокруг Франции открытой для нее зоны: Испания, Италия, южная и западная Германия, Нидерланды. И впредь дороги из Парижа в Кадис, из Парижа в Геную (а оттуда в Неаполь), из Парижа в Остенде и Брюссель (перевалочный пункт на пути в Вену), из Парижа в Амстердам будут свободны. За 30 лет их ни разу не закроет война.

Париж сделался тогда в такой же мере политическим, как и финансовым перекрестком континентальной части европейского запада. Отсюда и развитие деловой активности, увеличение притока капитала».

Однако, несмотря на возрастание своей притягательной силы, мог ли Париж быть очень крупным экономическим центром? Мог ли он быть идеальным центром для национального рынка, втянутого в оживленное международное соревнование?

Фернан Бродель вместе с Декозо дю Аллэ, представителем Нанта в совете торговли, отвечает: нет. В пространной памятной записке, составленной еще в начале века, Декозо дю Аллэ приписывает недостаточное уважение французского общества к негоциантам тому обстоятельству, что «иностранцы (он вполне очевидно имеет в виду голландцев и англичан) имеют у себя дома более живые pi более истинные образ и представление о величии и благородстве коммерции, нежели мы, поелику дворы сих государств, пребывая все в морских портах, располагают возможностью осязаемо узреть, глядя на корабли, кои приходят со всех сторон, груженные всеми богатствами мира, сколь оная коммерция заслуживает одобрения. Ежели бы французской торговле так же посчастливилось бы, не понадобилось бы иных приманок, дабы обратить всю Францрио в негоцр1антов».

Сам Джон Лоу, размышляя в 1715 году над исходными посылками своего проекта, усматривал «пределы для честолюбивых замыслов по поводу Парижа как экономршеской метрополии, ибо, коль скоро город этот удален от моря, а река несудоходна, из него нельзя сделать внешнеторговую столицу. Но он может быть первейшим в мире вексельным рынком».

Однако это не мешало Парижу еще в самом начале XVIII века удивлять иностранцев и французов-провинциалов своей столичной сутолокой, многоэтажными домами и прочими характерными признаками большого города.

Быстрый, интенсивный рост Парижа начался во второй половине века. При Людовике XVI здесь наблюдается даже своего рода строительная горячка. Впервые появились капиталисты-домовладельцы, строившие дома лишь для того, чтобы сдавать их затем внаем.

При всем блеске Парижа куда большее удивление и восхищение вызывал Версаль. Резко контрастируя со всей остальной Францией, он представлял собой необычный мир. Каждый вечер бессчетные ряды окон озарялись ярким светом. Практически круглосуточно здесь звучала музыка. Людовик XV развлекался. Королевские охоты сменяли костюмированные балы, театральные представления чередовались с пышными празднествами. Деньги текли без счета.

Король уверенно говорил: «На мой век хватит». Ему приписывали и другое изречение: «После меня хоть потоп».

Однако, как ни любил Людовик XV позу могущественного властелина, его власть была отнюдь невелика. На самом деле страной правили его фаворитки, госпожи Шатору, Помпадур, Дюбарри. Или, вернее сказать, фавориты фавориток.

Праздничная жизнь во дворце скрывала за собой тайные козни, происки, интриги. Сведущие люди знали, что добиться королевского указа или иного решения можно было, действуя не через министров, а через субреток, или возлюбленных госпожи де Помпадур. Было доподлинно известно, что мнение этой дамы важнее любых официальных инстанций.

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

Торговое, экономическое и военное соперничество с Англией составляло основу внешнеполитического курса Франции в годы Людовика XV.

Дипломатические отношения с другими государствами, п без того непростые, зачастую запутывались королем, который любил лично вмешиваться в дипломатическую игру, вступая в переписку с иностранными дворами, посылая им своих эмиссаров, не корректируя при этом свои действия с министром иностранных дел.

Следствием такой политики были неожиданные повороты и скачки и даже войны, без которых Франция вполне могла бы обойтись.

В 1733 году Франция втянулась в так называемую войну за польское наследство. Причиной войны послужило стремление низвергнутого Петром I польского короля Станислава Лещинского вернуть утерянный трон.

В сентябре 1733 года Станиславу удалось добиться избрания его королем Польши, однако, удержаться на престоле он смог около трех недель. Польский трон занял саксонский курфюрст Фридрих-Август.

Руководствуясь чисто династическими соображениями, Людовик XV выслал в Данциг, где укрылся Станислав, отряд в полторы тысячи человек. Однако встретиться им не удалось, так как Станислав бежал в Пруссию, а отряд попал в плен к русским.

Произошло несколько сражений французских войск на Рейне и в Италии, однако, ни одной победы французам одержать не удалось.

Отношения между двумя союзниками, Францией и Сар-линией, несколько остыли. В конце концов Франция оказалась в состоянии дипломатической изоляции и была вынуждена прекратить военные действия.

3 октября 1735 года Людовику XV пришлось подписать Венский договор, в котором Людовик, выступая от имени Станислава Лещинского, отказался от польской короны. Тем не менее за Лещинским остался титул короля, он получил в пожизненное владение Лотарингию и герцогство Бар.

В конце августа 1736 года был подписан дополнительный договор, согласно которому Франция была обязана выплачивать герцогу Лотарингскому ежегодную компенсацию в 4,5 млн. ливров. Горькая пилюля была подслащена правом получения Францией после смерти Лещинского Лотарингии в вечное владение.

В 1740 году разразилась так называемая война за австрийское наследство. Причиной этой войны послужили претензии Фридриха II Прусского на Силезию, которая была предметом давних претензий прусских правителей. Австрия, в чьи владения входила Силезия, наотрез отказалась уступить ее. На свое несчастье Франция была союзницей Пруссии.

В эту войну оказались втянутыми 12 государств. Кроме Пруссии и Франции, на одной стороне воевали Испания, Бавария, Саксония, Сардиния, Швеция, Неаполь. А на стороне Австрии выступали Англия, Голландия и Россия.

Две победы, которые французам удалось одержать в Голландии, не шли ни в какое сравнение с поражениями, которые они потерпели от австрийцев под Линцем, под Прагой и под Геттингеном.

Руководствуясь соображениями давнего соперничества с Англией, Франция сделала попытку перенести войну на территорию Британских островов. Для этого Людовик XV попытался доставить в Англию Карла Стюарта и разжечь там гражданскую войну. Однако отряды Стюарта потерпели бесславное поражение, а 14 июня 1747 года английский флот наголову разбил флот Франции.

Спустя несколько месяцев, был подписан Аахенский договор, согласно которому прекращались военные действия между Пруссией и Австрией. Силезия закреплялась за Пруссией, австрийская императрица Мария-Терезия сохраняла свой титул, а некоторые итальянские владения Австрии, такие как Пьяченца и Парма, отходили к Испании.

Для Франции же война за австрийское наследство означала лишь увеличение государственного долга на 1200 млн.

ливров, необходимость отказа от поддержки Стюарта, признание права ганноверского дома на английский престол, обязательство уничтожения укреплений Дюнкерка и очищение провинций Голландии, занятых ее войсками.

Спустя восемь лет после подписания Аахенского договора, в 1756 году Франция вступила в следующую военную кампанию союзницей Австрии. Ее соперниками оказались Пруссия vi Англия. Теперь на стороне Франции и Австрии воевали Россия, Саксония, Польша и Швеция, которых беспокоило усиление Пруссии. Война, длившаяся с 1756 по 1763 гг., получила название Семилетней.

Однако еще в начале 50-х годов интересы Франции и Англии столкнулись в колониальных владениях, в Индостане, Африке и Америке.

В Индии войска лорда Клайва разбили французского резидента Дюпле. Французский форт Анамабу в Сенегале оказался уничтоженным английским флотом. Продолжались вооруженные столкновения с Англией из-за Антильских островов. Франции удалось одержать несколько побед на море, а также в Канаде.

Начало Семилетней войны было вполне благоприятным для Франции, однако, вскоре французская армия оказалась дезорганизованной. Причиной дезорганизации послужило нежелание многих морских офицеров подчиняться начальству, если начальник был выходцем из третьего сословия.

Снабжение армии, которым заведовало окружение министра Шуазеля, шло из рук вон плохо. В конце концов это обернулось для Франции рядом катастрофических поражений на суше и на море. Французская армия оказалась разбитой при Розбахе, Кревельте, Миндене на территории Германии.

Квебек на североамериканском континенте, а также острова Мартиника и Гваделупа в Карибском море, стали английскими владениями. Французский командующий Лоли был разбит англичанами в Индии.

После нескольких поражений на море Берье, морской министр Франции, объявил, что держава не способна противостоять англичанам на море, после чего позаботился о том, чтобы остатки военного флота королевства были проданы частным лицам.

Семилетняя война завершилась в феврале 1763 года. Мирные переговоры, на которые Франции в конце концов пришлось пойти, длились с ноября 1762 года. Мир-пый договор, подписанный в Париже, закреплял за Англией всю Канаду и французские владения на левом берегу Миссисипи.

Франция лишалась Луизианы в пользу Испании, но, самое главное, она теряла свои владения в Индии, кроме пяти городов, где ей запрещалось возводить укрепления.

Маленькой победой французской дипломатии было лишь возвращение Франции Антильских островов.

Авторы «Истории Франции», соглашаясь с мнением Е.В.Тарле, считают, что, возможно, возвращение Антильских островов с лихвой возмещало все остальные потери Франции в Семилетней войне.

О неуклонном падении популярности Людовика XV и его политики свидетельствует следующий любоиытнь/й и красноречивый пример, который в 1774 году привел парижский книгоиздатель Арди.

Когда Людовик XV заболел в 1744 году, за его здоровье в соборе Парижской Богоматери было заказано 6000 месс, после покушения Дамьена на короля в 1757 году было заказано 600 месс, и всего 3 мессы было заказано, когда Людовик XV действительно умирал. Уже это время можно назвать кануном Великой французской революции.

В 1751 году бывший министр иностранных дел Людовика XV Даржансон записывал в своем дневнике : «Все это горючий материал, бунт может перерасти в мятеж, а мятеж — во всеобщую революцию...»

Вольтер несколько позднее вторил ему: «Все, что я вижу, бросает семена, именуемые революцией».

При дворе время от времени вспыхивала настоящая паника, министры не дорожили своим постами, так как понимали, что они не могут отвечать за свою работу. В 1758 году министр Людовика XV, ставленник маркизы де Помпадур, аббат Берни обращался к своей покровительнице с просьбой об отставке: «Я вижу, куда мы идем, и не хочу быть обесчещенным».

РЕФОРМЫ ТЮРГО

Людовик XV умер 10 марта 1774 года. Однако, хотя новый король, 19-летний Людовик XVI при вступлении на престол сделал широкий жест, отказавшись от 24 млн. ливров, поднесенных ему придворной группировкой, и в первые годы своего правления проводил популистскую политику, уволив и выслав из Парижа вызывающего всеобщую ненависть канцлера Мопу и аббата Терре, вскоре молодому королю пришлось столкнуться с энергичным сопротивлением привилегированных сословий королевства.

Сопротивление феодальных сил еще более возросло после того, как Людовик XVI призвал на должность генерального

контролера финансов популярного среди буржуазии Робера Тюрго. Несмотря на то, что Тюрго по происхождению принадлежал к высшим кругам служивого дворянства (а именно дворяне были его основными оппонентами), популярность нового министра очень скоро сошла на нет.

Еще во времена Людовика XV он был назначен интендантом лиможского генералитета и внес значительное улучшение в дело взимания налогов во вверенных ему областях. Тюрго добился отмены ненавистной дорожной повинности, заменив ее денежным сбором. Он провел ряд мероприятий по борьбе с неурожаями и голодом. Тюрго был одним из выдающихся представителей новой экономической школы физиократов. Он разработал стройную систему свободы торговли зерном, которая, увы, встретила ожесточенное сопротивление как со стороны голодных народных масс, требовавших, чтобы власти обеспечивали их дешевым хлебом, так и со стороны местной администрации и министра финансов Людовика XV, уже упоминавшегося выше аббата Терре.

Тюрго, бывший ко времени смещения Терре морским министром, вступил в должность контролера финансов в августе 1774 года.

План реформ, который Тюрго предложил новому королю, основывался на режиме строгой экономии: «В будущем можно надеяться путем поднятия сельского хозяйства, уничтожения злоупотреблений при сборе налогов и более справедливого распределения повинностей добиться значительного улучшения положения народа, не уменьшая при этом сколько-нибудь чувствительно доходов государства, но никакие реформы невозможны без предварительной экономии».

Будучи контролером финансов, Тюрго смог-таки ввести полную свободу внутренней торговли зерном. Кроме этого, он упразднил натуральную дорожную повинность на всей территории Франции, а денежный сбор, явившийся заменой повинности, распространялся на всех собственников, как на представителей третьего сословия, так и на привилегированные сословия.

Цеховая система, которая к тому времени являлась препятствием на пути технического прогресса, была упразднена.

Однако Тюрго очень не повезло. В 1774 году во Франции был неурожай, и весной следующего, 1775 года в королевстве начался голод. Голодные бунты охватили всю страну, включая Париж.

Авторы «Истории Франции» считают обоснованным предположение, что эти бунты, отмеченные историками как события «мучной войны», были не совсем стихийными, они сознательно направлялись провокационной деятельностью противников свободной торговли.

Тюрго жестоко подавил бунты, но не мог справиться с противниками справа. Он восстановил против себя всех придворных во главе с королевой Марией-Антуанеттой, недовольных его попытками экономить на содержании двора. Против Тюрго выступили дворянство и церковь, разъяренные его стремлением упразднить их налоговые привилегии. Церковь, кроме того, противилась намерениям Тюрго ввести веротерпимость в стране.

Против нового мнистра финансов были цеховые мастера и парламенты, выступавшие в защиту незыблемых привилегий. Тюрго ставили в вину, что из-за него волновались народные массы, страдавшие от дороговизны хлеба и видевшие в его деятельности источник своих бед.

Министерство Тюрго закончилось весной 1776 года, когда его уволили в отставку, а все его нововведения были отменены. Дорожная повинность, хлебные и прочие пошлины, а также цеховая система были вновь введены. Страна веру лась к прежним внутренним таможенным барьерам.

Несмотря на то, что следующий контролер финансов, назначенный Людовиком XVI в 1778 году, банкир Неккер был противником свободной торговли, однако, и он видел необходимость реформ.

Сломив сопротивление парламентов, Неккер смог отменить крепостную зависимость в королевских доменах и предоставить крепостным (в тех областях, где крепостное право еще сохранилось) возможность выкупиться на свободу. В числе прочих заслуг Неккера была отмена пытки при допросах.

Рискуя своим министерским портфелем, новый контролер финансов, как и его предшественник, был вынужден ограничить расходы двора.

МАШИННЫЕ ФАБРИЧНЫЕ ПРОИЗВОДСТВА

В условиях феодально-абсолютистского режима машинное производство во Франции прокладывало себе дорогу с трудом.

Сеньоры, владеющие каменноугольными копями, требовали за их аренду очень высокую плату, что, в свою очередь, отражалось на объемах добычи каменного угля и на его цене. Одновременно с этим непрерывно возрастали цены на древесное топливо. И французская металлургия, таким образом, была очень дорогой и слаборазвитой.

Похожая история случилась и с хлопчатобумажным производством, несмотря даже на то, что эта отрасль производства развивалась сравнительно быстро.

Она бы могла развиваться еще быстрее и еще плодотворней, однако, руанским мануфактуристам не хватало сырья. Хлопок производился в достаточном количестве во французских колониях, и потому руанцы просили правительство воспретить колониям продавать свой хлопок другим государствам.

Однако опять на пути третьего сословия встала феодальная знать королевства.

В колониальной торговле были кровно заинтересованы некоторые влиятельные аристократы, потому вместо воспрещения продажи французского хлопка иностранцам правительство Людовика XVI освободило английских купцов от каких бы то ни было стеснений при покупке хлопка во французских колониях и даже на территории самой Франции.

Новый торговый договор, значительно снижавший пошлины на английские товары, был заключен в 1786 году. В начале 80-х годов XVIII века, еще до заключения торгового договора 1786 года, во французском хлопчатобумажном производстве наметился технический переворот.

Накануне французской революции на территории королевства работало более тысячи механических прялок, так называемых «дженни», однако это количество хлопкопрядильных машин не привело в конце концов к технической революции и созданию нового фабричного строя производства, так как «дженни» имели ручной привод.

Франция ие была еще готова к возникновению широкой сети фабричных предприятий. Да, предприятия возникали, но, как правило, они оказывались убыточными и погибали. Лишь одно предприятие уцелело после экономического кризиса 1787-1788 гг.

Гений своего времени, талантливый французский изобретатель, механик Вокансон разработал совершенный механический шелкоткацкий станок, который, увы, не получил никакого распространения в дореволюционной Франции. Современникам больше были известны его игрушки-автоматы, механический флейтист и автоматическая утка.

ФРАНЦИЯ И АМЕРИКАНСКАЯ БУРЖУАЗНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Война за независимость американских колоний дала правительству Людовика XVI шанс отплатить Англии за поражения, нанесенные Франции в прошлых войнах. Несмотря на огромные финансовые трудности, Людовик весной 1776 года дал ссуду американским повстанцам в 1 млн. ливров.

«История Франции» приводит нам и другую цифру: 8 млн. долларов составили в дальнейшем французские субсидии и займы Соединенным Штатам.

В 1777 году из Франции в Америку направился отряд волонтеров, в который входили молодой либеральный маркиз Лафайет, будущий основоположник утопического социализма Сен-Симон и другие. Воодушевленные идеями свободы молодые люди отправились, чтобы вместе с восставшими колонистами сражаться за свободу американцев.

Писатель Бомарше в это же время возглавлял подставную фирму «Родриго Горталес», через которую французская буржуазия снабжала американских повстанцев вооружением и боеприпасами.

В феврале 1778 года Франция признала американскую независимость. К тому же по этому договору она обязывалась поддержать территориальные претензии США.

Соединенные Штаты, в свою очередь, обязывались поддержать претензии Франции на английские колонии в Вест-Индии. Годом спустя образовался союз Франции и Испании, которые совместно выступили на защиту Соединенных Штатов.

В отличие от последних войн здесь французам удалось одержать несколько блестящих побед. Прежде всего это касается сражений на море и, конечно же, знаменитой битвы под Иорктауном (19 октября 1781 года).

Спустя два года после поражения под Йорктауном Англии пришлось признать независимость 13 американских колоний. В сентябре 1783 года в Версале был подписан мирный договор, согласно которому подтверждалось право Франции на острова Тобаго и св.Лючии из группы Антильских островов, на города Пондишери, Чандернагор и фактории Ка-рихал, Янаон и Маэ в Индии.

Франция также вновь вступала во владение Сенегалом и Горэ в Африке и ей предоставлялось право рыболовства у берегов Ньюфаундленда.

Однако и тут феодальная реакция сыграла злую шутку с французами. Имеется в виду договор 1786 года с Англией, согласно которому английские купцы могли свободно закупать хлопок во французских колониях и согласно которому были снижены импортные пошлины на английские товары.

Атавистичность феодально-абсолютистского строя Франции была слишком очевидна и потому не могла не стать мишенью и даже своего рода катализатором творчества целой плеяды французских просветителей.

Они не были единомышленниками во всем. Так, например, Вольтер, издавая в 1762 году выдержки из «Завещания» Мельё, опустил все высказывания наиболее радикального характера.

Некоторые просветители, выступая против феодальной реакции, думали о замене абсолютизма неким разумным устройством, другие же предлагали провести «генеральную уборку» во всем мире.

Литература эпохи Просвещения была ареной ожесточенной борьбы. Просветители обсуждали и оспаривали проблемы собственности, отношения к народу. Их мнения, в частности, разделялись по вопросу о том, давать ли народу полноту истины или оставить ее привилегией избранных.

Дени Дидро, например, верил в так называемый абсолютизм с человеческим лицом. Он надеялся с помощью «философа па троне» устранить наиболее вопиющие язвы режима. Многие не соглашались с ним, вынашивая идею всенародного бунта.

Мы уже упоминали о том, что в XVIII веке книгопечатание во Франции переживало настоящий бум. Дело в том, что согласно цифрам, приводимым некоторыми историками, во Франции накануне революции было более 47% грамотных мужчин и около 27% грамотных женщин. Книга превратилась в ходовой товар, а запрещенная книга, печатавшаяся в типографиях Голландии, Женевы или других государств и проникавшая во Францию контрабандой, становилась популярной уже в силу своей некой по-таенности.

ЖАН МЕЛЬЕ

Этот скромный сельский кюре был одним из зачинателей французского Просвещения. Единственным произведением Мелье было его знаменитое «Завещание». При жизни оно не было опубликовано, однако, автор переписал его соб-

ственноручно в трех экземплярах и «Завещание» расходилось по Франции в списках.

Жизнь французского плебса была той средой, в которую Me лье оказался погружен с самого своего рождения. В своем произведении кюре выступал как убежденный последовательный безбожник: «Религия поддерживает даже самое дурное правительство, а правительство, в свою очередь, поддерживает даже самую нелепую, самую глупую религию...»

Главной целыо утописта из Этрепиньи был народный бунт: «Постарайтесь объединиться сколько вас есть, вы и вам подобные, чтобы окончательно стряхнуть с себя иго тиранического господства,... ниспровергните повсюду все эти троны несправедливости и нечести, размозжите все эти коронованные головы, сбейте гордость и спесь со всех ваших тиранов».

Можно сказать, что из всех мыслителей-соотечествен-ников, Мелье был одним из наиболее радикальных.

Характерно, что тогда же, в первой четверти XVIII столетия в Париже был опубликован «Политический опыт о коммерции» французского экономиста Жана-Франсуа Ме-лоиа, который находился на другом полюсе социальной активности.

Мелона беспокоило извлечение максимальной прибыли из врожденной способности человека трудиться, что являлось основной целыо экономической жизни.

Одним из показателей своеобычного радикализма Мелона было его предложение о создании класса «крепостных рабочих», в частности Мелон писал: «Предоставить суждение по вопросу о рабстве самим рабам, а не хозяевам, значит, плохо разбираться в политике вообще. Поставьте вопрос: должны ли быть батраки, слуги, солдаты, милиции и представьте им судить: они все предложат равенство. Но так как законодатели знают невозможность этого равенства, им и надлежит судить о том, какое подчинение лучше обеспечивает спокойствие и благополучие нации в целом».

В наше время трудно судить о том, кто из этих двух полярных радикалов был неправ.

МОНТЕСКЬЕ

Лишь небольшая часть Франции знала Монтескье как барона де ла Бреда де Секонда, который был сначала советником, а затем президентом бордоского парламента.

Большинство французов знало Монтескье как писателя, социолога, историка, выдающегося просветителя Франции.

В 1721 году Монтескье опубликовал анонимный роман «Персидские письма», где создал острую сатиру на феодально-абсолютистский строй, высмеял бездарность государственного управления, нелепые и дорогостоящие прихоти двора, религиозную нетерпимость и тому подобное.

В 1734 году были опубликованы «Рассуждения о причинах величия и упадка римлян», где Монтескье предпринял попытку объяснить историю Рима, обходясь без теологии и оперируя одними лишь естественными причинами исторических процессов.

Однако наиболее известной работой Монтескье, по которой о нем судило большинство его современников и потомков, был теоретический трактат «О духе законов», опубликованный в 1748 году в Жецеве.

Монтескье различал три формы государственного управления: деспотию, основой которой является страх, монархию, основанную на «принципе чести», и республику, покоящуюся, по убеждению автора, на добродетели.

Республика по Монтескье могла существовать лишь в малых странах, деспотия же характерна для огромных государств, таких как Персия, Индия, Китай. Исходя из этих соображений, Монтескье объявил наиболее пригодной для Франции формой правления монархию.

Огромное впечатление на Монтескье произвело английское государственное устройство. Мечтой французского мыслителя было перенесение его особенностей на французскую почву.

Монтескье выдвигал учение о благотворном значении разделения властей на независимые, но контролирующие друг друга законодательную, исполнительную и судебную инстанции.

Учение Монтескье отразилось в американской конституции и в ряде документов первых этапов французской революции. Он имел много сторонников среди либеральных верхов Франции.

ВОЛЬТЕР

Имя Вольтера является синонимом эпохи Просвещения. Он был титаном своего времени. С одинаковым блеском Вольтер проявил себя в литературе, драматургии, публицистике, истории и философии.

Общественная мысль в своем развитии так или иначе возвращается к его имени и его наследию.

Вольтер дебютировал в 1717 году трагедией «Эдип». Подобно Монтескье, Вольтер был очарован Англией. Его «Философские письма», опубликованные в 1734 году, явились как бы итогом трехлетнего пребывания Вольтера в Англии. В «Философских письмах» он противопоставляет английские порядки, английскую философию, науку и литературу французским.

«Не знаю, кто полезней для государства, — писал Вольтер, отлично напудренный сеньор, точно знающий, в котором часу король встает и в котором ложится, и напускающий на себя важный вид, играя роль раба в прихожей какого-нибудь министра, или негоциант, обогащающий свою страну, рассылающий из своей конторы приказы Су рагу и Каиру и содействующий счастью вселенной» .

Эта мысль, кажущаяся сегодня вполне безобидной, в те времена поражала читателя крайней смелостью. Лучшим подтверждением тому было распоряжение короля о конфискации и сожжении книги. Самому же Вольтеру пришлось спасаться на окраине Франции, в Лотарингии.

И раньше, и позже Вольтер подвергался гонениям властей. В молодости он узнал казематы Бастилии, позже предпочел не испытывать судьбу и последнее десятилетие жизни провел в положении изгнанника на самой границе Франции и Женевы в Фернейском поместье.

В столицу Вольтер вернулся лишь в 1778 году. Однако уже спустя три месяца Париж, только что восторженно встречавший гения, уже оплакивал его. Вскоре после прибытия в столицу Вольтер умер.

С поразительной энергией Вольтер старался оставить свой след как в науке («Основы физики Ньютона»), в истории («Опыт о нраве и духе народов», «Век Людовика XIV»), так и в философии («Философский словарь»).

Философские повести Вольтера, такие как «Задиг», «Кандид», «Белый бык» положили начало существованию нового жанра в литературе.

Несмотря на то, что еще в 1717 году в первой своей трагедии «Эдип»

Вольтер выступал против официальной церкви, а затем участовавал в защите жертв католической реакции, он все же считал религию необходимой для простонародья.

Именно отсюда следует знаменитая формула Вольтера: «Если бы даже Бога не было, его бы следовало изобрести».

Весьма неоднозначную реакцию у современников и потомков вызвало следующее высказывание Вольтера: «Нужны люди, не имеющие ничего, кроме своих рук и доброй воли. Они будут свободно продавать свой труд тому, кто захочет лучше его оплатить. Эта свобода заменит им собственность».

Однако Вольтер, видимо, как и всякий гениальный мыслитель, оценивается потомками неоднозначно. Чего стоят хотя бы две его поэмы «Генриада» и «Орлеанская девственница».

В «Генриаде» Вольтер рисует мрачную эпоху религиозных войн XVI столетия, клеймит религиозный фанатизм, прославляет идею веротерпимости. Однако, даже несмотря на это, ее с восторгом приняли современними, «Генриада» была переведена почти на все европейские языки.

Казалось бы, той же самой теме посвящена и «Орлеанская девственница», задуманная как пародия на произведения Шаплена, воспевшего в 1656 году христианское подвижничество Жанны д»Арк, однако в этой поэме Вольтер уже не так серьезен. Он прибегает к сокрушительной силе смеха, издеваясь, подчас в довольно непристойной форме, над религиозным аскетизмом и ханжеством.

ДЕНИ ДИДРО

Знаменитая «Энциклопедия наук, искусств и ремесел», издававшаяся с 1751 по 1772 гг. и насчитывавшая 28 томов (17 томов текста и 11 томов иллюстраций и гравюр), своим появлением обязана философу и писателю Дени Дидро.

Редакция «Энциклопедии», на протяжении многих лет возглавляемая Дидро, стала чем-то вроде идейного штаба мыслителей. Дидро удалось-привлечь к сотрудничеству Монтескье, Вольтера, Тюрго, Руссо, Даламбера и многих других.

Согласно концепции, разработанной Дидро, «Энциклопедию» должно было отличать от других подобных изданий подчеркнутое внимание к ремеслам и технике. Множество статей было заказано неизвестным широкой публике авторам, которые являлись профессионалами в различных отраслях производства. Однако и сам Дидро время от времени погружался r вопросы технологии.

Издание Дидро было не только справочным и научным изданием, оно вступало в полемику с абсолютистским строем. Именно поэтому в 1752 и 1759 годах издание «Энциклопедии» запрещалось. Издатель Лабретон тайно от Дидро нередко искажал и смягчал статьи.

Пользуясь современной терминологией, Дидро нужно было бы назвать «демократическим монархистом». Он равно уважал как частную собственность, так и народ. Авторы «Истории Франции» приводят как крайне характерный отрывок из статьи самого Дидро под названием «Кредит»: «Наиболее падежным гарантом, который могут люди иметь в своих взаимных обязательствах, является — после религии - выгода».

Талант Дени Дидро был довольно многообразен, что позволяло ему выступать в качестве художественного критика. Он участвовал в издании рукописной «Литературной корреспонденции» Мельхиора Гримма, рассылаемой избранным коронованным подписчикам различных европейских дворов. В издании Гримма Дидро пропагандировал новое, как он называл, искусство третьего сословия.

Дидро выступал против галантного, откровенно эротического искусства аристократических салонов и против помпезно-парадных картин, украшающих дворцы.

Он говорил: «Мне по душе этот жанр — нравоучительная живопись. И так уже кисть долгие годы была посвящена восхвалению разврата и порока».

Нельзя сказать, что призыв Дидро был услышан всеми. Такой живописный жанр, как «нравоучительная живопись», так и не возник, однако идея морально здорового отражения жизни уже давно витала в воздухе.

Дени Дидро также был автором глубоких, изложенных с необычайной энергией и блеском философских сочинений: — «Письмо о слепых в назидание зрячим», «Мысли об объяснении природы», «Разговор Даламбера и Дидро», «Философские принципы материи и движения».

Дидро, так же как и Вольтер, в какой-то мере являлся учеником Джона Локка, что, однако, не мешает ему корректировать учение великого англичанина. «Мы рассматриваем материю... как всеобщую причину наших ощущений», — говорит Дидро.

Не все так называемые «энциклопедисты» являлись непосредственными сотрудниками этого издания. Одними из самых ярких представителей этого кружка были Гольбах (1723—1789) и Гельвеций (1715 — 1771), выдающиеся философы. За Гольбахом издавна закрепилась слава воинствующего атеиста.

Здесь Гольбах пошел куда дальше Вольтера. Он выступал не только против фанатизма и нетерпимости католической церкви. Мишенью его далеко не всегда корректных нападок была религия вообще, Гольбах отрицал существование бога. Что касается политических взглядов, то здесь Гольбах и Гельвеций отличались умеренностью.

Гольбах писал, что социальное «неравенство является опорой общества. Благодаря различию людей и их неравенству слабый вынужден прибегать к защите сильного, оно же заставляет последнего прибегать к знаниям, мастерству более слабого, если их считает полезным для самого себя».

Не зря имена Гольбаха и Гельвеция стоят рядом. Гельвеций был очень близок Гольбаху и как философ, и как социальный мыслитель.

Однако в своем обосновании этики как высшего социального закона, он вносит новое понятие, доводя учение утилитаристов до завершения, утверждая, что «единственным критерием поступков человека является интерес», он приходил к выводу о том, что «польза есть принцип всех человеческих добродетелей и основание всех законодательств».

Критерием новой этики и нового (правда, еще не осуществленного) законодательства Гельвеций объявляет буржуазный принцип «пользы».

Крупнейшие экономисты и физиократы также были тесно связаны с «Энциклопедией». Самыми известными из них являлись Франсуа Кенэ (1694 — 1774) и Тюрго. Само время подтвердило истинность многих суждений Кенэ и Тюрго. Физиократы выдвигали идеал общества, основанного на частной собственности и наемном труде. Они проповедовали переход па капиталистический способ ведения сельского хозяйства.

Кенэ и Тюрго выступали сторонниками свободы предпринимательской инициативы и требовали от правительства невмешательства в экономическую жизнь. Их лозунгом было: «Предоставьте свободу действовать».

«Класс собственников есть единственный, который не вынужден добывать средства к существованию, вследствие этого он может быть использован для таких главных потребностей общества, как война и руководство правосудием посредством личной службы или уплаты части своих доходов, с помощью которых государство или общество нанимает людей для выполнения этой функции», — так писал Тюрго в своем труде «Размышления об образовании и распределении богатств».

ЖАН-ЖАК РУССО

В отличие от Кенэ и Тюрго Руссо был идеологом мелкой буржуазии. Возможно, некоторый антагонизм мыслителя по отношению к крупным собственникам обусловлен происхождением Руссо. Он был сыном женевского ремесленника и очень рано узнал, что такое нужда.

Некоторое время Руссо был незаметным сотрудником «Энциклопедии», однако, в 1750 году, когда Дижонская академия объявила конкурс сочинений на тему «Способствовало ли возрождение наук и искусств улучшению нра-нов?», и Руссо представил жюри великолепный трактат, и котором читателю сообщалось, что наука и искусство только «обвивают гирляндами цветов оковывающие людей железные цепи, заглушают в них естественное чувство свободы, при которой они, казалось бы, рождены, заставляют их любить свое рабство и создают так называемые циви-лизованые народы».

Тем самым Руссо дал начало новому направлению общественной мысли — эгалитаризму.

Несколько позже, в период французской революции, якобинцы провозгласят Руссо своим идейным предшественником. Его идеи, выраженные в произведениях «О причинах неравенства», «Об общественном договоре, или принципы политического права» и других, можно сказать, воспитали поколения французских революционеров.

Огромное впечатление на современников произвел парадоксальный тип мышления Руссо, причем парадоксы его были весьма смелыми. Разрыв между Руссо и Дидро последовал после того, как Дидро счел нужным смягчить впечатление от одной из статей Руссо, опубликованной в «Энциклопедии» и поместил в следующем томе «безопасную» работу Буланже на ту же тему и под тем же названием.

В 1763 году был опубликован знаменитый роман Руссо «Эмиль или О воспитании». Здесь Руссо заявлял: «Груд есть неизбежная обязанность для общественного человека. Всякий праздный гражданин — богатый или бедный, сильный или слабый — есть плут».

Как утверждают авторы «Истории Франции», в этом высказывании Руссо выразил отношение трудящихся Франции ко всем без исключения привилегированным сословиям, включая класс собствеников, интересы которого отстаивал Тюрго.

В отличие от Тюрго Руссо напрочь отвергает идею собственности, объявляя ее виновницей всех социальных зол. Он писал: «Первый, кто, отгородив участок земли, напал на мысль сказать: «это мое» и нашел людей достаточно простодушных, чтобы поверить ему, был подлинным основателем гражданского общества. От стольких преступлений, войн, убийств, от стольких бед и ужасов избавил бы народ человеческий тот, кто, выдернув колья или засыпав ров, крикнул своим ближним: «Остерегайтесь слушать этого обманщика: вы погибли, если забудете, что плоды принадлежат всем, а земля — никому!»

Большой популярностью у современников пользовался и другой роман Руссо «Жюли или Новая Элоиза», написанный Руссо в 1761 — 1763 гг. Этот роман в письмах повествует о любви арстократки Жюли д’Этанж и ее домашнего учителя Сен-IIре. Руссо на протяжении всего этого произведения подчеркивает социальное неравенство влюбленных.

Выдающимся произведением мемуарной литературы является автобиографическая повесть Руссо «Исповедь», в которой изображение внутренней жизни человеческой личности и ее взаимодействий с окружающим миром достигает высокой ступени реализма.

По мнению многих ученых, именно Руссо был наиболее выдающимся популяризатором идей просвещения. Он ввел в суховатую рационалистическую прозу просветителей элемент лиризма и красноречивого пафоса.

Громадное влияния Руссо на современников и передовых людей конца XVIII — начала XIX веков объяснялось тем, что он выражал в ясной и образной форме неотчетливые, смутные чувства и социальные чаяния простонародья. В отличие от многих других представителей французского Просвещения Руссо не был материалистом.

Нематериалъность и бессмертие души, свобода воли и врожденность нравственного чувства были для него догмой. В религии Руссо видел выражение истинных народных потребностей. В своих произведениях Руссо пытался начертать основы идеального и общественного государственного устройства.

Он выступает за частную собственность, требуя более равномерного ее распределения. Руссо отрицает крайности, богатство и бедность. Мелкая частная собственность, основанная на личном труде, согласно его учению, является опорой истинного, справедливого и разумного порядка.

Авторы «Истории Франции» напоминают нам имя другого эгалитариста, куда менее известного, чем Руссо, — Анжа Гудара (1720--1791). Не поднимаясь до теоретических обобщений Руссо, он сумел талантливо отразить многие подспудные чаяния народа. Один из его ранних памфлетов «Политическое завещание Луи Мандрена» был посвящен популярному среди низших слоев Франции контрабандисту.

Мишенью «Политического завещания» была ненавистная Гудару и большинству французов откупная система.

В своем основном экономическом труде Гудар предлагал абсолютистскому правительству устранить ряд препятствий, мешающих процветанию Франции: расходы на содержание королевского двора, привилегии старой феодальной знати и новых выскочек, одворянивающихся буржуа — откупщиков, арматоров, финансистов, привилегии духовенства, владеющего, но его словам, третью земельных угодий страны.

Гудар требовал от правительства парцилляции земельных богатств феодалов и церкви для распределения их между крестьянами. Также он предлагал государству обложить неограниченными налогами имущество финансистов, обещая правительству, что Франция воспримет это «как акт справедливости и милосердия, а не как действия деспотической власти».

Требование парцелляции земельных угодий впоследствии было подхвачено в аграрной программе «Социального кружка», организатор и идеолог которого Никола де Бонвиль писал: «Каждый человек имеет право на землю и должен владеть земельной собственностью, обеспечивающей существование...»

«УТОПИЧЕСКИЕ КОММУНИСТЫ»

В отличие от Руссо и эгалитаристов, утопические коммунисты усматривают источник всех зол общества в частной собственности. Взамен ее они выдвигают идеал социального строя, основанного на началах общественной собственности, совместного труда и уравнительного распределения.

Наиболее яркими представителями этого учения были Морелли и Габриэль Бонно де Мабли (1709—1785).

Основной теоретический труд Морелли — «Кодекс природы или истинный дух ее законов», который в 1773 году был опубликован в собрании сочинений Дидро. Авторы «Истории Франции» утверждают, что именно благодаря этому труду Бабеф впоследствии назовет своими учителями Дидро, Руссо и Мабли.

Особенностью коммунистической теории Морелли является ее подчеркнутый рационализм. Общество, построенное на частной собственности, представляется мыслителю неразумным, и он разрабатывает, по его словам, «Образец законодательства согласно с намерениями природы».

В реальности или осуществимости своего «Кодекса» он не сомневался. При этом, далекий от мысли о революции, Морелли возлагал все надежды на абсолютизм, заботящийся о благе своих подданых. Однако строй, основанный на началах общественной собственности и обобществленного труда Морелли называет демократией.

Возможно, более понятным нашему современнику было бы учение Мабли, так как идеальным общественным строем для него является коммунизм. Однако Мабли в своих логических построениях исходит из учения о страстях.

Он верит в то, что частная собственность — источник всех «дурных страстей общества», но именно эти «дурные страсти», по его мнению, делают теперь, в XVIII веке, невозможным построение бесклассового общества.

При этом, по мнению Мабли, не только собственники никогда не откажутся от своей собственности, но и народ «слишком развращен» вековой привычкой подчиняться и раболепствовать.

От других мыслителей XVIII века Мабли резко отличается высказываниями, подобными тому, которое помещено в произведении «О правах и обязанностях гражданина» (1789): «Гражданская война является благом, когда общество без помощи этой операции подвергается гибели от гангрены и... риску погибнуть от деспотизма».

В «Истории Франции» подчеркивается, что идеи буржуазных просветителей, эгалитаристов и утопистов отнюдь не просто укладывались рядом, но и вступали в ожесточенную борьбу: так Морелли протестует в «Кодексе природы» против учения Монтескье о трех основах государственного строя. А Вольтер в книге «Век Людовика XV» яростно выступает против «людей, достаточно безумных, чтобы утверждать, будто термины «мое» и «твое» — преступление»,.

Опасения энциклопедистов, с тревогой констатировавших, что полуобразованная молодежь постепенно склоняется к анархии, оказались, как покажут дальнейшие события, небезосновательными .

ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО

Отголоском развернувшейся в конце XVII века во французской Академии борьбы «пуссенистов» и «рубенсистов» явилось творчество Антуана Ватто.

Ватто родился в провинциальном городке Валансьене, и семье кровельщика. До восемнадцати лет он учился у местного живописца, а затем пешком, без копейки в кармане отправился в Париж, чтобы завершить свое художественное образвание.

Ватто пришлось работать помощником в мастерской безвестного художника, писавшего религиозные картины. Финансовое положение Ватто было в то время просто катастрофическим, позднее ему удалось устроиться учеником в мастерскую живописца Клода Жилло. Позже Ватто перейдет в мастерскую гравера и декоратора Клода О драна.

Именно благодаря Одрану, который состоял хранителем картинной галереи Люксембургского дворца, Ватто получил доступ к знаменитым картинам Рубенса. Произведения Рубенса явились для Ватто настоящим откровением. Позднее влияние фламандской живописи будет постоянно угадываться в произведениях Ватто.

Смысл спора «пусс.енистов» и «рубенсистов» сводился к примату рисунка или колорита. Приводя в качестве основного довода творчество Пуссена, «пуссенисты» провозглашали основой живописи рисунок. «Рубенсисты», большие поклонники фламандской живописи, утверждали первостепенное значение колорита.

Может быть, именно благодаря Ватто и стал возможен последующий успех «рубенсистов». Таким образом, французская живопись XVIII века явилась продолжением фламандского изобразительного искусства.

Около 1710 года Ватто становится членом кружка меценатов и знатоков искусства. Живописцу оказывают покровительство, он становится популярен и именно в десятых годах XVIII столетия в творчестве Ватто наступает коренной перелом. Чтобы понять это, достаточно сравнить его знаменитого «Савояра с сурком» и более поздние работы, написанные Ватто уже как признанным мастером «галантных празднеств».

Ватто становится художником любовных и светских сцен, он охотно пишет сцены из жизни, театра или жанровые портреты актеров. Картины Ватто стали отображением контраста между творческой индивидуальностью, личной судьбой художника и современной ему конъюнктурой спроса.

Ватто удалось внести в изображение жизни светского общества подлинную поэзию, а в трактовку любовных сцен и беспечных увеселений оттенок неясной тоски и неудовлетворенности.

Образ одинокого мечтателя, погруженного в раздумья, и удалившегося от шумного веселья меланхолика — вот подлинный герой Ватто. Мастер «галантных празднеств» страдал болезнью легких, которая заставила его отказаться от радостей жизни, потому на увеселения Ватто смотрел глазами стороннего наблюдателя, одновременно и восхищаясь праздничной красочностью толпы и угадывая за этой блестящей поверхностью глубокие человеческие страдания.

Несмотря на то, что Ватто, по своему собственному убеждению, оказался непонятым большинством современников, в 1717 году французская Академия специально учредила жанр «галантных празднеств», таким образом отмечая признание Ватто.

Одной из лучших и самых прославленных работ художника считается «Отплытие на остров Киферу». Первый вариант этой работы был написан в 1717 году, он находится в Лувре. Повторение с некоторыми изменениями хранится в Берлине. К другим наиболее известным работам относятся «Затруднительное предложение» (1716), «Жиль» (около 1720 года) и «Капризница». Последняя работа Ватто — «Лавка Жерсена», написанная в 1720 году, когда смертельно больной художник возвратился из Лондона после неудачной попытки поправить здоровье у прославленного английского врача.

Антиквар Жерсен был другом Ватто. Именно у него остановился по возвращении из Лондона художник. За несколько дней он написал для него вывеску, на которой изобразил его лавку, знатных посетителей, осматривающих картины, продавцов, а в другой части лавки слуг, упаковывающих в ящик купленный портрет.

Продолжателями школы «рубенсистов» были Никола Лайкре (1690-1743) и Жан-Батист Патер (1695-1736). Другим полюсом французской живописи было придворноаристократическое искусство. Король оставался одним из крупнейших заказчиков, и многие художники, дабы подзаработать, занимались выполнением заказов для двора. Богатыми заказчиками также были представители французской аристократии.

Наиболее популярным и талантливым представителем крыла аристократического искусства того времени был Франсуа Буше. Неуемное, почти болезненное стремление к наслаждению и развлечению — вот основная тема его полотен. Буше имел звание первого художника короля и был директором Академии.

Огромное количество живописных работ было выполнено нм для двора и знати. Он работал для театров, иллюстрировал книги. Буше также создал эскизы для мануфактуры Гобеленов в Париже и Бове.

Во времена Буше большим спросом пользовались полотна с изображением обнаженного тела. Мифологические сюжеты давали прекрасный повод для написания фривольных сценок. Несмотря на то, что такие полотна Буше как «Купание Дианы», «Туалет Венеры», по мнению многих современных исследователей, лишены эмоциальной сложности, тем не менее рука мастера видна отчетливо.

Буше виртуозно исполняет в условно-декоративной гамме белорозовые тела с голубыми и жемчужными переходами теней и полутонов.

Буше был признанным мэтром и в жанре так называемых пасторалей. Увлечение пасторальными темами, характерное для всей эпохи, было отражением модных тогда теорий, согласно которым счастливы лишь наивные люди, живущие вдали от цивилизации, на лоне природы.

Несомненно, в таких теориях чувствуется влияние Руссо. В искусстве Буше эти темы интерпретировались в духе оперных постановок. Его пастухи и пастушки — нарядные и миловидные юноши и девушки, немного костюмированно изображенные на с|юне пейзажей. Свои композиции художник подчиняет архитектурным формам интерьеров рококо.

Представителем реалистического течения, адептом Дени Дидро и его концепций действенного искусства был Жан-Батист Симеон Шарден. Шарден был сыном парижского ремесленника, столяра. Некоторое время он учился у академических живописцев, однако, очень скоро порвал с ними.

Основой академической школы того времени была работа по образцам других мастеров и по воображению. Шарден предпочитал работу с натуры.

Излюбленным жанром Шардена был натюрморт. Еще в 1728 году два натюрморта («Скат» и «Буфет»), выставлявшиеся на площади Дофина, где раз в году молодые художники могли показывать свои картины, снискали успех у публики.

Затем Шарден представил свои работы в Академию и вскоре был избран в число академиков,

В какой-то мере Шарден был последователем школы «ру-бенсистов», так как моду на натюрморты создали именно голландцы.

Однако французские мастера в своих натюрмортах, как правило, обычно отталкивались не от реалистических основ голландского искусства, а от его декоративных элементов. Этому декоративному натюрморту Шарден противопоставил свои простые, непритязательные, лишенные каких бы то ни было эффектов картины.

Он писал глиняные кувшины, бутылки, стаканы, простую кухонную посуду, окруженную фруктами и овощами, иногда рыбу или дичь. Однако в этих довольно тесных рамках Шардену удалось очень ярко выразить себя как великолепного колориста.

Писал Шарден и жанровые сцены. Они были посвящены, как правило, изображению несложных сцен быта французского третьего сословия.

В.Белявская и Ц.Несселынтраус, члены авторского коллектива «Истории искусства зарубежных стран» (Москва, «Изобразительное искусство», 1988) утверждают, что Шарден стал первым французским художником, который перенес на свои полотна образы представителей третьего сословия.

Сюжеты жанровых картин Шардена лишены драматизма или повествовательности. В большинстве случаев это изображение мирного, неторопливого домашнего быта: мать с детьми, читающие молитву перед скромной трапезой («Молитва перед обедом», 1744), прачка, стирающая белье, и примостившийся около кадки ребенок, пускающий мыльные пузыри («Прачка»), мальчик, усердно складывающий карточный домик («Карточный домик»). Все это является типичными сюжетами картин мастера.

«История искусства зарубежных стран» называет Шардена одним из создателей реалистического портрета. Авторы «Истории» свидетельствуют, что портретам Шардена совершенно чужды декоративные эффекты и показные позы, отличающие портреты придворных художников. Они просты по композиции и сдержаны по колориту.

Исключающий всякую идеализацию, правдивый и точный в характеристиках Шарден в то же время всегда подчеркивает моральное достоинство своих моделей; утверждение человеческой личности, столь характерное для века Просвещения, лежит в основе этих внешне непритязательных работ художника.

Во второй половине XVIII столетия большим успехом стали пользоваться так называемые художники-дидакти-сты. Главой этого течения во французском искусстве стал Жан-Батист Грез.

К наиболее известным его работам относятся такие как «•Отец семейства, объясняющий своим детям Библию» и «Деревенская невеста». В этих чувствительных сюжетах Грез восхваляет семейные добродетели.

«Вот поистине мой художник, это Грез», — писал Дидро, разбирая картину Греза «Паралитик или Плоды хорошего воспитания».

В своем журнале «Салон» Дидро, как мы помним, мечтал о создании нравоучительной живописи. Именно потому он гак восхищался «Паралитиком», ибо живопись наравне с драматической поэзией должна «нас трогать, поучать, исправлять и побуждать к добродетели».

Грез изобразил трогательную и поучительную сцену: больной, прикованный к постели старик окружен многочисленными заботливыми детьми, которые стараются облегчить его участь.

Однако наибольший успех к Грезу пришел благодаря его изображениям женских головок, именно они пользовались особой популярностью.

ГЛАВА 8