Неизбежность иммиграции

Другая особенность городов заключалась в том, что необходимый уровень численности наемных рабочих мог в них поддерживаться, а тем более увеличиваться за счет притока рабочей силы со стороны. Преимуществом и обязанностью города, наряду с поглощением потока вечных иммигрантов с гор, берущихся за любую работу, было привлечение для своих нужд множества оборванцев и авантюристов со всех сторон. Рагуза черпала рабочую силу в соседних горах. В регистрах Diversa de Foris^*VT можно обнаружить бесчисленные копии договоров с подмастерьями, нанимавшимися для работы на дому на один, два, три года, на семь лет и в 1550 году получавших в среднем ежегодное жалование в три золотых дуката, часто выплачивавшееся по истечении срока контракта. Такой famulus^*VU обязуется служить своему хозяину in раrtibus Turcicorum^*VV; тот в свою очередь обещает обеспечить его едой и одеждой, а также обучить своему ремеслу²⁹⁷ или выплатить вознаграждение золотом по истечении пяти, восьми или десяти лет с момента заключения контракта²⁹⁸… Хотя в текстах об этом не говорится, сколько же было среди них, наряду с местными жителями, крестьянских детей с принадлежащих Рагузе территорий и даже морлахов, находившихся в зависимости от турок?

В Марселе наиболее распространенным типом переселенцев был корсиканец, особенно Capocorsino^*VW. В Севилье армию наемных рабочих (если не считать желающих отправиться «в Индию», прибывающих отовсюду) постоянно пополняли мориски. Они прибывали из Андалусии и рассеивались по большому городу, так что в конце столетия власти стали опасаться волнений уже не в горах, а в самой Севилье, особенно в связи с высадкой англичан²⁹⁹. В Алжире вновь прибывшими были христиане, пополнявшие ряды корсаров и пленных; это беженцы из Андалусии или Арагона (перебравшиеся сюда в конце XV — начале XVI века), ремесленники и лавочники, имя которых сохранилось в названии современного квартала Тагаренов³⁰⁰; и кроме того, многочисленные берберы с соседних гор Кабилии, которые в свое время уже составили основную часть населения. В описании Аэдо это жалкие бедняки, возделывающие сады для богачей и мечтающие получить место солдата в ополчении: только в этом случае они смогут утолить свой голод… Несмотря на предупредительные меры, принимаемые государством, и цеховую подозрительность, во всей Османской империи не было города, куда не устремлялся бы нескончаемый поток иммигрантов из обнищавших или перенаселенных деревень. «Эта нелегальное и доведенная до крайности рабочая сила представляет собой источник дополнительных доходов для богачей, которые задешево приобретают работников для своих домов, садов и конюшен…» Эти несчастные составляют конкуренцию даже рабскому труду³⁰¹. В Лиссабоне, куда стекается множество людей, хуже всего положение черных рабов. В 1633 году при общей численности населения около 100 тыс. их насчитывалось более 15 тыс.; на праздник Nuestra Senora de las Nieves, Богоматери Снежной, все они выходили на улицы города в набедренных повязках и цветастых одеждах. «Они очень стройны и имеют более красивое тело, чем белые, замечает один капуцин³⁰², — так что голый негр выглядит лучше, чем одетый белый…»

В Венецию иммигранты прибывали из соседних городов (немного затянутый рассказ Корнелио Франджипане, писателя середины XVI века³⁰³, посвящен тому, как горько чувствовать себя здесь чужаком, прозябать в безвестности) и с ближних полей и гор (Тициан был родом из Кадоре). Если жители Фриули — Furlani — пригодны для дома и для тяжелой работы, а также для сельского труда за городом, то беспутный люд, который тоже попадался, целиком или почти целиком стягивается сюда из Романьи или из Марке, как говорится в одном донесении в мае 1587 года³⁰⁴: Tutti li homeni di mala qualita, о la maggior parte di loro ehe capita in questa citt? sono Romagnoli e Marchiani. Эти нежеланные и, как правило, нелегальные пришельцы проникали в город ночью, преодолевая обычные препятствия с помощью какого-нибудь barcaruol^*VX, который не мог преградить путь в свою лодку людям, часто вооруженным колесной^*VY аркебузой, и волей-неволей должен был везти их в Джудекку, Мурано или на какой-то другой остров. Пресекая эти посещения, можно было бы сократить преступность, но для этого требовалось организовать постоянную слежку и держать соглядатаев на месте.

Венеция собирала свою дань и на подвластных ей территориях, и в соседних регионах: они поставляли скорых на расправу албанцев, известных своей лютой ревностью; греков, достойных купцов «греческой нации»³⁰⁵, или бедолаг, которые выставляют на продажу своих жен и дочерей, чтобы преодолеть первые трудности, сопряженные с переездом, а затем привыкают к этой легкой жизни³⁰⁶; морлахов из динарийских Альп: Славонская набережная была не только пунктом отправления… В конце столетия Венеция, как никогда раньше, проникается восточным колоритом благодаря притоку сюда персов, армян³⁰⁷ и турок, которые во второй половине XVI века находили себе пристанище во флигеле дворца Маркантонио Барбаро³⁰⁸, пока в XVII веке не было учреждено fontico dei Turchi^*VZ. В Венеции останавливались также на более или менее длительное время еврейские семьи португальскою происхождения, которые отправлялись из Северной Европы (из Фландрии или из Гамбурга) на Восток³⁰⁹. К тому же Венеция давала приют изгнанникам, а впоследствии и их потомкам. Так, в 1574 году здесь еще жили наследники великого Скандербега: «Их род продолжает свое существование… в пристойных условиях»³¹⁰.

Эти необходимые для города иммигранты не обязательно являются представителями тяжелого или неквалифицированного труда. Часто они приносили с собой новые технические приемы, не менее важные для развития города, чем их собственные персоны. Евреи, которые становились беженцами по религиозным соображениям, а не из бедности, сыграли исключительную роль в распространении этих технических новшеств. Занимаясь после изгнания из Испании торговлей вразнос в Салониках и в Константинополе, они постепенно довели ее обороты до такого уровня, что смогли успешно конкурировать с рагузанцами, армянами и венецианцами. Они внедрили в двух великих метрополиях Востока книгопечатание, промышленное производство шерстяных и шелковых тканей³¹¹ и даже, если поверить некоторым слухам, секрет изготовления лафетов для полевых пушек³¹² — это были ценные дары! Несколько евреев, изгнанных из Анконы по приказу Павла IV, достигли относительного благосостояния в турецком порту Валона³¹³.

Были и другие иммигранты высокого ранга, например, странствующие художники, которых привлекали растущие города, затевающие новое строительство. Или купцы, особенно итальянские купцы и банкиры, которые вдохнули жизнь и даже создали Лиссабон, Севилью, Медину дель Кампо, Лион и Антверпен… Для строительства городского мира требуется самый разный человеческий материал, в том числе и богачи. Город привлекает их, так же как и неимущих, хотя и по другим причинам. При обсуждении сложнейшей проблемы inurbamento^{*WA 314}, вызывающей у историков столько споров, нужно учитывать, что в близлежащий город переселялись не только бедные соntadini^*WB, но и феодалы, богатые земельные собственники. Масса материала для сравнения содержится в замечательных работах бразильского историка и социолога Жилберту Фрейри. Первые города Бразилии в конце концов стали притягивать к себе фазендерос и их резиденции. Началось всеобщее переселение в город. То же самое в Средиземноморье: казалось, что город поглощает и аристократов, и их замки. Банделло рассказывает нам об одном сиенском синьоре, у которого был замок в Маремме и дворец в Сиене с полупустым первым этажом и парадными комнатами, где шелк начинает свое триумфальное шествие.

Эти дворцы — великие свидетели той главы истории, которая предшествовала новому исходу богачей из городов, их возвращению в поля, сады и виноградники, этого стремления «буржуа» к природе, столь заметного в Венеции³¹⁵, Рагузе³¹⁶, Флоренции³¹⁷, Севилье³¹⁸ и довольно распространенного в XVI веке. Это иммиграция сезонная: сеньор, который построил в городе дворец, отныне является горожанином, даже если он часто навещает свой загородный дом. Последний является лишь предметом роскоши и зачастую данью моде. «Флорентийцы, — пишет в 1530 году венецианкий посол Фоскари, — ездят по всему свету; заработав 20 тыс. дукатов, они тратят половину из них на строительство palazzo^*WC за пределами города. Следуя этой моде, каждый подражает своему соседу… и они настроили столько загородных роскошных дворцов, что из них можно было бы составить вторую Флоренцию»³¹⁹. Говоря о Севилье, novelas^*WD XVI и XVII веков часто упоминают загородные виллы и устраиваемые на них пышные праздники. На них похожи и quintas^*WE вокруг Лиссабона, с парками и ручьями³²⁰. Разумеется, эти увлечения и капризы моды могут уступать место более веским мотивам и решениям, имеющим далеко идущие последствия. Применительно к Венеции XVII и еще больше XVIII веков нужно говорить о возрождении интереса богатых горожан к земельной собственности. Прекраснейшие дворцы Венеции во времена Гольдони пребывают в запустении, и вся ее роскошь сосредоточивается в виллах по берегам Бренты. Летом в городе остаются только бедняки, а богачи отправляются в свои владения. Всякий раз когда речь заходит о богачах, не стоит сводить все к моде и капризам. Виллы, загородные дома, где собственник живет бок о бок со своими батраками, бастиды, как их называют в Провансе, были приметами социального наступления городского капитала на землю. Жертвой этого могучего движения становились плодородные крестьянские поля. Мы находим бесспорное подтверждение этому в Рагузе, канцелярские реестры которой сохранили для нас массу договоров с мелкими землевладельцами, а также в Лангедоке, Провансе. В этом можно убедиться воочию с помощью прилагаемой к диссертации Робера Ливе карты провансальской коммуны, расположенной на берегу реки Дюране. Территория деревни Ронье^*WF уже в XV веке и тем более позднее была усеяна бастидами, окруженными земельными участками внушительных размеров; в XVI веке они принадлежали forains^*WG, т. е. их хозяева не жили постоянно в Бронье. В большинстве своем это экцы, т. е. богатые жители Экса³²¹.

Таким образом, во взаимоотношениях между городом и деревней были свои приливы и отливы. В XVI и XVII веках еще продолжается приток сельского населения в города, причем в этот процесс вовлечены и богатые. Милан в это время становится городом господ и меняет свой облик. В этот же период собственники чифтликов в Турции покидают свои села и своих крепостных и переселяются в соседние города*’. Множество испанских сеньоров в конце XVI века также оставляют свои деревенские владения, чтобы обосноваться в кастильских городах, особенно в Мадриде³²³. Изменению климата царствования Филиппа III по сравнению с эпохой Филиппа II, наряду со многими другими причинами, способствовало это переселение испанской знати в города, где до тех пор она была только гостьей. Не в этом ли заключено объяснение так называемой реакции, наступившей во времена преемника Мудрого Монарха?