Европейская экспансия начиная с XI в

В таком длительном зарождении города, естественно, играли главные роли, но они были не одиноки. Их несла на своих плечах вся Европа — читай «вся Европа, взятая вместе», по выражению, вырвавшемуся у Исаака де Пинто⁷, Европа со всем ее пространством, экономическим и политическим. А также и со всем ее прошлым, включая и отдаленную во времени «обработку», какую навязал ей Рим и какую она унаследовала (эта «обработка» сыграла свою роль); включая также многочисленные формы экспансии, что последовали за великими [варварскими] вторжениями V в. Тогда повсюду были преодолены римские границы — в сторону Германии и Восточной Европы, Скандинавских стран и Британских островов, наполовину захваченных Римом. Мало-помалу было освоено морское пространство, образуемое всем бассейном Балтийского моря, Северным морем, Ла-Маншем и Ирландским морем. Запад и там вышел за пределы деятельности Рима, который, несмотря на свои флоты, базировавшиеся в устье Соммы и в Булони⁸, оказывал малое влияние на этот морской мир. «Римлянам Балтика давала лишь немного амбры»⁹.

На юге более эффектным стало отвоевание вод Средиземноморья у мира ислама и у Византии. То, что составляло смысл существования Римской империи, сердце империи во всей ее полноте, этот «пруд посреди сада»¹⁰, было вновь занято итальянскими кораблями и купцами. Эта победа увенчалась мощным движением крестовых походов. Однако повторному завоеванию христианами оказывали сопротивление Испания, где после длительных успехов (Лас-Навас-де-Толоса, 1212 г.^*BA) Реконкиста топталась на месте; Северная Африка в широком смысле — от Гибралтара до Египта; Левант, где существование христианских государств в Святой земле будет непрочным; и греческая [Византийская] империя (но она рухнет в 1204 г.).

_{Основание городов в Центральной Европе}

_{График показывает небывалый подъем урбанизации в XIII в. (По данным Хайнса Штоба (Stoob Н.) в кн.: Abel W. Geschichte der deutschen Landwirtschaft. 1962, p. 46.)}

Тем не менее Арчибалд Льюис прав, когда пишет, что «самой важной из границ европейской экспансии была внутренняя граница леса, болот, ланд»¹¹. Незаселенные части европейского пространства отступали перед крестьянами, распахивавшими новь; люди, более многочисленные, ставили себе на службу колеса и крылья мельниц; создавались связи между районами, до того чуждыми друг другу; разрушались «перегородки»; возникали или возвращались к жизни на скрещениях торговых путей бесчисленные города — и то было, вне сомнения, решающим обстоятельством. Европа заполнилась городами. В одной только Германии их появилось более 3 тыс.¹² Правда, иные из них, хоть и окруженные стенами, останутся деревнями с двумя-тремя сотнями жителей. Но многие из них росли, и то были города в некотором роде небывалые, города нового типа. Античность знала свободные города, эллинские города-государства, доступные обитателям окружающих деревень, открытые их присутствию и их деятельности. Город же средневекового Запада, напротив, был замкнутым в себе, укрывшимся за своими стенами. «Городская стена отделяет горожанина от крестьянина», — гласит немецкая пословица. Город — это замкнутый мирок, защищенный своими привилегиями («воздух города делает свободным»), мирок агрессивный, упорный труженик неравного обмена. И именно город, более или менее оживленный в зависимости от места и времени, обеспечивал общий подъем Европы, подобно закваске в обильном тесте. Был ли город обязан этой ролью тому, что он рос и развивался в мире деревенском, предварительно организованном, а не в пустоте, как это было с городами Нового Света, а может быть, и с самими греческими полисами? В общем он располагал материалом, над которым можно было работать и за счет которого расти. А кроме того, здесь не присутствовало, чтобы ему мешать, столь медленно складывавшееся государство: на сей раз заяц с легкостью и вполне логично опередит черепаху.

_{Мелкие крестьяне, розничные торговцы в городе. Деталь картины Лоренцо Лотто «Рассказы о св. Варваре» («Storie di Santa Barbara»). Фото Скала.}

Свою судьбу город обеспечивал своими дорогами, своими рынками, своими мастерскими, теми деньгами, которые он накапливал. Его рынки обеспечивали снабжение города благодаря приходу в город крестьян с излишками своих повседневных продуктов: «Они обеспечивали выход все возраставшим излишкам сеньериальных доменов, этим громадным количествам продукта, накапливавшегося в итоге уплаты повинностей натурой»¹³. По словам Слихера ван Бата, начиная с 1150 г. Европа вышла из состояния «прямого сельскохозяйственного потребления» (собственного потребления произведенного продукта), чтобы перейти к «непрямому сельскохозяйственному потреблению», рождавшемуся вследствие поступления в обращение излишков сельского производства¹⁴. В то же время город притягивал к себе всю ремесленную деятельность, он создавал для себя монополию изготовления и продажи промышленных изделий. И лишь позднее предындустрия отхлынет назад, в деревни.

Короче говоря, «экономическая жизнь… особенно начиная с XIII в… обгоняет [старинный] аграрный облик [хозяйства] городов»¹⁵. И на обширных пространствах совершается решающий переход от домашней экономики к экономике рыночной. Иначе говоря, города отрываются от своего деревенского окружения и с этого времени устремляют свои взоры за черту собственного горизонта. То был «громадный разрыв», первый, который создал европейское общество и подтолкнул его к последующим его успехам¹⁶. Рывок этот можно сравнить, да и то с оговорками, лишь с одним явлением: основанием по всей ранней европейской Америке стольких городов — перевалочных, складских пунктов, связанных воедино дорогой и потребностями обмена, управления и обороны.

Так повторим же вслед за Джино Луццатто и Армандо Сапори: именно тогда Европа узнала свое истинное Возрождение (невзирая на двусмысленность этого слова) — за два-три столетия до традиционно признанного Возрождения XV в.¹⁷ Но объяснять эту экспансию остается делом трудным.

Конечно, наблюдался демографический подъем. Он якобы повелевал всем, но в свою очередь он должен был бы как-то объясняться. В частности, несомненно, прогрессом земледельческой техники, начавшимся с IX в.: усовершенствованием плуга, трехпольным севооборотом с системой «открытых полей» (openf?elds) для выпаса скота. Линн Уайт¹⁸ ставит прогресс земледелия на первое место [среди причин] рывка Европы. Со своей стороны Морис Ломбар¹⁹ отдает предпочтение прогрессу торговли: будучи очень рано связана с миром ислама и с Византией, Италия присоединилась к уже оживленной на Востоке денежной экономике и заново распространила ее по всей Европе. Города — это значило деньги, в общем главное в так называемой торговой революции. Жорж Дюби²⁰ и (с некоторыми нюансами) Роберто Лопес²¹ скорее примыкают к Линну Уайту: главным были будто бы излишки земледельческого производства и значительное перераспределение прибавочного продукта.