2. Ни мира, ни войны: большая игра в треугольнике Москва – Вильно – Бахчисарай…

Известие о падении Полоцка достигло короля, находившегося в Петркуве, 25 февраля 1563 г.⁴³⁹ Паны рады к тому времени, надо полагать, уже знали о том, что Полоцк капитулировал, ибо слишком быстро развивались события дальше. Уже 21 февраля, «по Полотцское взятие на 6 день, прислали из Литовского войска в царевы и великого князя полки к боярину и воеводе ко князю Ивану Дмитреевичю Белскому и к иным бояром королевски рада пан Николай Янович Радивил воевода Виленский да пан Николай Юриевич Радивил воевода Троцкий да Григорей Александрович Хоткевич Павла Бережицкого с листом». В «листе», написанном 20 февраля, королевские радные паны предлагали царским воеводам, чтобы те «наводили» своего государя на прекращение «розлития крестьянские крови» и мира с их, радных панов, государем, «похотел». А уж за присылкой послов с литовской стороны дело не станет – приедут они к Успению Святой Богородицы (т. е. к 15 августа 1563 г.)⁴⁴⁰.

Эта новость была немедля доложена Ивану Грозному. Царь не стал торопиться с ответом. Гонца продержали в лагере полка Правой руки за Двиной два дня, и только 23 февраля его вызвали к себе «большие» бояре. Приняв от него грамоту и отправив Бережицкого обратно в лагерь «под приставы», они отправились к Ивану, который ждал их. О том, что было дальше, составитель посольских книг писал: царь и великий князь, «выслушав литовского короля рады грамоты, и приговорил со князем Володимером Андреевичем и со всеми своими бояры и с воеводами» и «войну уняти велел и от Полоцка в далние места поход отложил», а что касается доставленной ему грамоты, то по этому поводу Иван Грозный велел князю Бельскому и иным боярам отписать, что «их для челобитья, государь к иным городом не пошел, а они бы государя своего на то наводили, чтобы он однолично к тому сроку к Оспожину дни послов своих прислал». На том же совещании было принято и другое, не менее важное решение, узнав о котором многие вздохнули с облегчением. Речь шла о том, чтобы Ивану побыть еще некоторое время в Полоцке, «устроить» город, а после этого со всеми ратными людьми (кроме оставленных на годование в Полоцке), пойти на Великие Луки, где распустить войско по домам, а самому вернуться в Москву⁴⁴¹.

24 февраля 1563 г. Павел Бережицкий с ответным посланием был отпущен из Полоцка обратно⁴⁴². Скорость, с которой принимались решения и в Вильно, и в царской «ставке», в эти первые дни после «полоцкого взятья», косвенно свидетельствуют в пользу того, что такой вариант развития событий после падения Полоцка изначально рассматривался обеими сторонами не только как вероятный, но и желаемый, и прежде всего в Вильно. Похоже, что там готовились к худшему, и когда с русской стороны пришло известие о готовности приостановить «розлитие крови хрестьянской», то паны рады с облегчением вздохнули, самое страшное миновало. Впрочем, и в русском лагере испытали не меньшее облегчение, когда до царя дошла весть о приезде гонца от радных панов с предложением перемирия – падение Полоцка случилось неожиданно быстро, и что делать в сложившейся внезапно ситуации, было не совсем ясно.

С отъездом литовского посланца обратно в Вильно в Полоцке и в лагере русских войск под ним жизнь пошла по обычному руслу. Еще 23 февраля были отпущены с щедрыми царскими подарками те польские ротмистры и их люди, которые не захотели перейти на царскую службу – широкий жест Ивана Грозного, намекнувшего тем самым, что он с Польшей не воюет. Тогда же была составлена и новая роспись воевод по полкам с учетом назначений на годование в Полоцке⁴⁴³. 24-го были отправлены в московскую ссылку признанные неблагонадежными полочане со своими семьями, а также перешедшие на русскую службу поляки и иные иноземцы. 25-го в обратный путь отправился сперва «болшой» наряд, а вслед за ним и «меньший». 26-го на Невель выступили полки Сторожевой и Левой руки. 27 февраля из Полоцка со своим двором и полком отъехал сам Иван Грозный, отдав перед отбытием последние приказания – Большому полку выступать на Невель вслед за ним, в воскресенье 28-го, 1 марта из города надлежало убыть полку Правой руки, а на следующий день – полку Передовому и Ертаулу⁴⁴⁴. В Полоцке было оставлено для несения гарнизонной службы, согласно разрядным записям, 10 тыс. детей боярских и стрельцов⁴⁴⁵.

Обратный путь к Невелю, а оттуда в Великие Луки проходил тяжело. Заторы на дороге продолжали преследовать русское войско, так что Иван Грозный прибыл в Невель только 3 марта 1563 г., а спустя пару дней, 5-го, он приехал в Великие Луки. По прибытии в город Иван отдал приказ «бояром и околничем, и приказным людем, и князем, и детем боярским всем своего полку, чтоб были со всеми своими людьми готовы к смотрению марта в 7 день, да и во все полки велел разослати к бояром и воеводам, чтоб сами со всеми своими людми полковыми и кошевыми были готовы, да и детем боярским всем говорили, чтобы со всеми людьми полковыми и кошевыми были к смотрению готовы марта к 7 числу»⁴⁴⁶.

Здесь, в Великих Луках, в первый же день пребывания там Ивана Грозного, ему доставили неприятную весть с Северщины. «Писал к царю и великому князю из Смоленска боярин Михайло Яковлич Морозов и все воеводы: Прислал к ним казачей атаман Олексей Тухачевской литвина Курьянка Созонова, – отметил в «Записной книге» ее неизвестный составитель, – а взяли его за пяти верст ото Мстисловля, и Курьянко сказал, король в Польше, а Зиновьевич пошел к Стародубу в чистой понеделник, а с ним литовские люди изо Мстиславля, из Могилева, из Пропойска, ис Кричева, из Радомля, из Чичерска, из Гомьи, а пошел по зсылке стародубского намесника, хотят город здати»⁴⁴⁷.

Новость, что и говорить, явно не относилась к числу тех, которая порадовала бы государя. Еще в 1549 г. он заключил с боярами своего рода «договор примирения», обещая жаловать их и не налагать опалы при условии, что они будут служить ему «во всем вправду, безо всякия хитрости»⁴⁴⁸. Теперь же выходило, что некоторые бояре и дети боярские нарушают условия этого неписаного «договора». Попытка бегства князя Бельского, бегство Хлызнева Колычева, неоднократные «перелеты» на «ту» сторону детей боярских – все это⁴⁴⁹, отражая обострившуюся борьбу за власть и влияние при дворе Ивана Грозного, не могло не способствовать росту напряженности в отношениях царя с его «слугами» и подготавливало введение печальной памяти опричнины и начала «перебора людишек» уже в самом Московском царстве. И ждать этого оставалось не так чтобы уж и долго – стародубский казус стал еще одной каплей, мало-помалу переполнявших чашу царского терпения.

Получив это известие, Иван Грозный предпринял экстренные меры для того, чтобы не допустить перехода этой важной крепости в руки литовцев. В тот же день 5 марта Иван приказал брянскому наместнику Афанасию Колычеву немедля идти в Стародуб и, прибыв на место, тотчас арестовать тамошнего наместника князя Василия Фуникова и его товарища Ивана Шишкина и их жен и, «поймав, отослати к Москве з Замятнею Левонтьевым, а животы их, переписав, запечатити, а список переписной прислати ко царю и великому князю». На следующий день в Стародуб были спешно отосланы «на подводах» дети боярские Дмитрий Плещеев и Григорий Злобин с 83 брянскими детьми боярскими вместе со стрельцами⁴⁵⁰. Стародуб был спасен, но горький осадок остался.

7 марта в Великих Луках состоялся большой армейский смотр⁴⁵¹. Он подвел итоги зимнего похода на Полоцк, по его итогам была составлена роспись воевод и ратных людей, которых оставались нести гарнизонную службу в городах «от Неметцких городов и от литовских украин», и на следующий день Иван Грозный отправился домой, в Москву⁴⁵², куда и прибыл 21 марта, торжественно встреченный на въезде в свою столицу митрополитом Макарием «со всем освященным собором у Бориса Глеба на Орбате» при огромном стечении народа⁴⁵³.

Практически сразу после приезда в Москву Иван Грозный с головой окунулся в большую политику. Уже 24 марта к нему напросились на аудиенцию посланники молодого шведского короля Эрика XIV, доставившие к русскому царю послание своего господина. В нем он предлагал Ивану фактически разделить Ливонию, на что царь ответил согласием. Правда, соглашения на этот раз достичь не удалось. Крайне щепетильно относившийся к вопросам престижа Эрик настаивал, чтобы договор был подписан с русской стороны самим царем, тогда как не менее щепетильный в этих вопросах Иван полагал, что Эрик ему не ровня, а вот наместник Юрьевский (им был назначен тот самый князь Курбский – хороша опала!) – самое то! Получив опасную грамоту для других послов, шведы отбыли восвояси⁴⁵⁴.

28 апреля 1563 г. Иван Грозный отправил в Крым своего «чрезвычайного» посланника Афанасия Нагого «с сеунчом» о полоцкой победе и с «полотцскими поминками» – «жеребцы Литовские в седлех Литовских, и ошенки и узды, у всего наряд серебреной» и вдобавок ко всему еще и пару пленников – королевских дворян поляков Себастьяна и Якова⁴⁵⁵. Посольство Нагого, вместе с которым в Крым отправился и истомившийся в «гостях» у московского государя татарин Акинчей, гонец от Девлет-Гирея⁴⁵⁶. Тем самым Иван Грозный, с одной стороны, демонстрировал крымскому «царю» свое благорасположение и готовность вступить в переговоры и восстановить обычный ход дипломатических контактов, прерванный началом «Войны двух царей», а с другой стороны, недвусмысленно намекал «партнеру», что с ним лучше не ссориться.

Девлет-Гирей I, пристально наблюдавший за разворачивавшимися зимой 1562/63 г. событиями и руководствуясь прежде всего своими интересами, принял все это во внимание и не стал торопиться ввязываться в схватку на стороне своего литовского «улусника», тем более что последний, настаивая на том, чтобы хан выполнил свои союзнические обещания, не слишком торопился с отправкой обязательных «поминок» в ханскую ставку, не говоря уже о том, что хан был раздражен действиями казаков с Черкас, совершавших набеги на его «царские» владения и владения османов в устье Днепра⁴⁵⁷. Заняв выжидательную позицию, хан отписал Сигизмунду, что он недоволен теми поминками, что были прежде присланы из Вильно, и вообще, прибыл к нему московский посол с обещанием от «московского», что он-де готов «за чотыри и за пять годов упоминъки во двое, што ты, брат наш, ку нам посылаешь». Одним словом, если Сигизмунд желает, чтобы он, крымский «царь», отправил свое войско на «московского» будущей зимой, то пускай он не скупится, поднимает ставки в аукционе⁴⁵⁸.

Король не сразу внял откровенному намеку крымского «царя». По словам А.В. Виноградова, он после полоцкой катастрофы не сразу сумел перестроиться и потерял время⁴⁵⁹, в результате чего оперативно действовавший Иван Грозный сумел перебить в крымском «аукционе» его ставки. Похоже, пребывая в Петркуве, в Польше, король не совсем адекватно оценивал складывающуюся после падения Полоцка ситуацию и полагал, что царская конница, вышедшая на Виленский тракт, вот-вот окажется перед воротами литовской столицы. Эта угроза рассматривалась им как первостепенная, и ее нужно было парировать в первую очередь. Переговоры же с крымским ханом требовали времени и денег, а ни то ни другого у короля не было, и перемирие с «московским» должно было ему их дать. И Сигизмунд начал тянуть время. Промедление же с отправкой поминок в Крым привело к тому, что хан закрыл глаза на то, что его князья и мурзы, лишенные подарков и всякого рода выплат от хана, решили искать зипунов на стороне. Одни в мае 1563 г. объявились под Михайловым на московской «украйне» (и было их, по заведомо преувеличенным сведениям, аж 10 тыс.⁴⁶⁰, а на наш взгляд, не более 3–3,5 тыс.), другие же в июне напали на юг Великого княжества Литовского. В августе же 1563 г. буджакские татары объявились под Белой Церковью, Брацлавом и Винницей⁴⁶¹.

Большая игра продолжалась. Время шло, а послы из Вильно все не ехали в Москву. Вместо них на Северщину пришел 21 мая из Канева князь Михайло Вишневецкий «с Черкасы Каневскими и з Белогороцкими Татары изгоном войной». Набега не ждали, ибо, зная о прекращении боевых действий, местные власти расслабились, чем и воспользовался князь. Он и его люди «многие волости Черниговские и Староубские и Ноугороцкие (Новгород-Северский. – В. П.) и Почапские повоевали и в Радогоще посад сожгли». Однако на литовской «украйне» народ был тертый, знающий толк в «малой» войне. Новгород-северский наместник князь Иван Щербатой быстро опомнился и принял необходимые контрмеры. Высланная вдогон за Вишневецким смешанная рать из детей боярских (2 «сотни» под началом голов Богдана и Василия Александровых), казаков и тамошних посадских людей, напав на след медленно уходивших в сторону границы отягощенных добычей и полоном людей Вишневецкого, атаковали их в самый неподходящий момент – на переправе. «И многих людей и Черкас и Татар побили и потоптали, – с удовлетворением записал летописец, – и многой полон Руской отполонили, и княже Михайлов Вишневецского струг со всем его воинским нарядом и коморника его Богданка на том стругу взяли, и многих языков взяли и ко царю и великому князю в слободу Александровскую прислали»⁴⁶².

Русские в долгу не остались. И вот 11 августа 1563 г., жаловался Сигизмунд II Ивану, «с Полотцка люди твои: Богъдан Сабуров, Афанасей Курчов, Иван Колычов, Третяк Черуков, Кгамшин Лазаров и Иван Тягаров и з ыными людми твоими, войною на князей наших Лукомских пришодчи, место Лукомль выжгли, бояр и мещан и многих людей тамошъних с жонами, з детми и со въсими статъками в полон побрали, и плен немалый и шкоду великую вчинили». Тогда же набегам причинившим «немалую шкоду», со стороны полоцкого гарнизона подверглись витебские владения вдовы витебского воеводы Ст. Кишки, земли Радзивиллов по Уле, Лепельская волость, в том числе находившиеся там владения дворного маршалка, земского писаря и подскарбего О. Воловича⁴⁶³. Но, в отличие от неудачного похода князя Михайлы Вишневецкого «за зипунами», эти действия русских остались безнаказанными, так что и здесь русская сторона осталась по очкам впереди литовской.

Но и это еще не все – руководствуясь принципом «что ни есть в Полоцком повете чье ни буди, то все наше, а чюжие люди в чюжем городе сел и имений николи не держат»⁴⁶⁴, московские ратные люди из Полоцка развили весной – летом 1563 г. бурную деятельность по установлению новой власти на территории повета. Во все том же послании Сигизмунд жаловался Ивану Грозному, что-де люди его полоцкие переходячи Двину на другом местъцу, в многие места и села бояр и дворан наших Бобыничи, Ореховъно, Плюсъное, Чураки, Усвее, Глубокое, Березвечо, Ластовицу, Залесье, Задорожье и в инъшие именья и села уступают и посегают, и людей на присегу приводят (выделено нами. – В. П.) а иных в полон з статками их берут». Нападениям подверглись также и прилегающие к замку и местечку Дриса села и деревни и владения семейства Радзивиллов в этой районе. При этом попытки дрисского державца защитить эти земли от русских набегов успеха не имели – высланные им казаки были схвачены русскими и отосланы обратно в Дрису, обвиненные в нарушении перемирия и вступлении в земли московского государя⁴⁶⁵. «Таким образом, – подытоживал результаты деятельности полоцких воевод А.Н. Янушкевич, – нападения московских войск летом 1563 г. испытала почти вся левобережная Полотчина». И далее он продолжал: «Это была самая развернутая кампания московских вооруженных сил на территории Полоцкой земли за все время Ливонской войны 1558–1570 гг.»⁴⁶⁶.

Только после всех этих событий в Москву прибыли наконец долгожданные посланцы от Сигизмунда. 11 июня 1563 г. в царскую резиденцию Александровскую слободу был доставлен королевский посланник Юрий Быковский, а от панов рады – гонец Войцех Сновицкий. В доставленных от Сигизмунда и панов рады грамотах речь шла о том, что-де прежние опасные грамоты со взятием Полоцка утратили свою силу, и для возобновления переговоров нужно выдать новые, и тогда послы приедут и можно будет начинать доброе дело делать⁴⁶⁷. Посовещавшись с боярами, Иван ответил на эту просьбу утвердительно. Срок приезда послов был назначен или на Успенье, или, «кончее», 1 сентября 1563 г., а чтобы доброе дело делать без спешки, Иван предложил продлить перемирие до 1 ноября того же года⁴⁶⁸.

Вслед за убывшими в Вильно королевскими посланниками Иван отправил своего, сына боярского Андрея Клобукова, с грамотой. В ней царь и его бояре еще раз подтверждали свое намерение додержать перемирие до 1 ноября, а также потребовали разобраться и наказать тех, по чьей вине пострадала Северская земля⁴⁶⁹. 14 сентября Клобуков вернулся в Москву, доставив королевский ответ. Но еще до его приезда, 2 сентября 1563 г., в русскую столицу прибыл посланник Сигизмунда Василий Корнофель, принятый 5 сентября Иваном Грозным. В королевской грамоте, которую передал царю посланник, сказано было, что король в октябре пришлет своих великих послов, а перемирие хорошо бы продлить до 25 марта 1564 г.⁴⁷⁰

11 сентября царь дал Корнофелю прощальную аудиенцию, после чего он отправился к Сигизмунду, везя с собой государеву грамоту. В ней Иван довольно жестко отозвался о новом предложении своего «брата» относительно продления перемирия. Правда, в знак своей доброй воли и желания прекратить кровопролитие Иван соглашался продолжить прекращение боевых действий, но только до Дня святого Николая (до 6 декабря) 1563 г. «Будет же ли ты брат наш учнешь отсрачивати сроки, – продолжал Иван, – или послов своих к тому сроку, ко дни святого Николы, к нам не пришлешь, и нам уже далее того перемирия держати невозможно, и толко рать наша в твоей земле будет, и с чьих рук тое крови христианские Бог поищет, сам то брат можешь разсудити»⁴⁷¹.

Холодный тон письма Ивана к Сигизмунду и недвусмысленная угроза пустить в ход «последний довод» королей связаны были, очевидно, с теми вестями, которые царь получил из Крыма. Накануне приезда Корнофеля, 8 сентября 1563 г., в Москву прибыло татарское посольство, доставившее русскому царю грамоты от «царя» крымского. Девлет-Гирей писал Ивану, что он желает «быти с царем и великим князем во дружбе и в братстве, как был дед ево Минли-Гирей (Менгли-Гирей I. – В. П.) царь з дедом царя и великого князя с великим государем Иваном». Но, писал дальше хан, для того чтобы состоялось это братство, Иван должен был поторопиться с присылкой больших поминок – таких, какие были присланы к предшественнику Девлет-Гирея Сахиб-Гирею I в 1542 г. При этом «царь» прозрачно намекал на то, что его благосклонности усиленно добивается Сигизмунд, беспрестанно присылая к нему своих людей и обещая щедрые поминки⁴⁷². 1 октября Иван отправил в Крым своего посланника Елизара Ржевского с проектами «докончальной» и «шертной» грамот, а спустя 3 дня, 4 октября, вслед за Елизаром Ржевским отбыл в Крым вместе с татарским послом Джан-Болды, засидевшимся в «гостях» у Ивана в Ярославле, царский посол Ф.И. Салтыков. Последний вез к Девлет-Гирею грамоту, в которой царь соглашался на выплату поминок 1542 г., но после получения шертной грамоты. Афанасию же Нагому посол должен был передать требование Ивана Грозного добиваться заключения союза с крымским «царем» и разузнать, сколько «казны» присылает Сигизмунд «царю», но категорически отказываться платить поминки большие, чем Сахиб-Гиреевы⁴⁷³.

Задача, которую должен был решить Афанасий Нагой, была нетривиальна. Иван Грозный в крымском «аукционе» выбрал ту же тактику проволочек и затягивания окончательного решения вопроса, что и Сигизмунд в вопросе о перемирии с Москвой. Царь не желал платить вперед, не имея надежных гарантий выполнения ханом своих обещаний. Однако пока шли переговоры и хан рассчитывал на удовлетворение своих требований, можно было додавить Сигизмунда и освободить себе руки, и ради этого стоило постараться, хотя сделать это было непросто, ибо и Сигизмунд, со своей стороны, оправившись от полоцкого шока, активизировал с сентября 1563 г. свои действия в Крыму. Раз за разом от него приезжали в Крым посланники с обещаниями щедрой «казны», напоминаниями о союзническом долге и желательности нанести удар по «московскому» зимой 1563/64 г., когда сам Сигизмунд якобы намеревался предпринять наступление против Ивана. Правда, на руку Нагому играло то, что король вместо поминок кормил «царя» обещаниями их, а к ним «царское» ухо было глухо.

На фоне этого дипломатического противостояния в Крыму интрига с переговорами о продлении перемирия между Москвой и Вильно продолжала закручиваться во все более тугой узел. На руках у Москвы были неплохие козыри. Договор с Данией о разделе сфер влияния в Ливонии был ратифицирован, союзник Ивана на Северном Кавказе князь Темрюк Айдарович при поддержке русского войска сумел одолеть своих врагов, с ногаями отношения хотя и не имели той теплоты и близости, как прежде, однако и явной враждебности пока не наблюдалось⁴⁷⁴. Единственное темное пятно – так это отношения со Швецией. Претензии Эрика XIV на равноправие были отклонены Иваном как «безлепостные»⁴⁷⁵. Однако этой бедой можно было пренебречь, ибо на Балтике уже вовсю полыхала 1-я Северная война между Данией и Любеком, с одной стороны, и Швецией – с другой, начавшаяся в августе 1563 г., и Эрику было не с руки вступать в конфликт еще и с Москвой. И когда в Москву в конце ноября 1563 г. прибыло очередное литовское посольство во главе с королевским дворянином Андреем Хоружим, его ожидал холодный прием. Отсылая Хоружего обратно, 29 ноября на прощальной аудиенции Иван Грозный приказал отдать ему грамоту с ответом на королевское послание. В ней Иван еще раз подчеркнул, что с его стороны нет никаких нарушений перемирия, и, завершая свое послание, царь подчеркнул – что бы ни произошло, литовских послов в Москве ждут. И даже если они будут у нас и по истечении срока перемирия, отметил он, мы не станем начинать боевые действия, пока они не отъедут от нас⁴⁷⁶.

Пока Хоружий пребывал в русской столице, в Москве уже знали о том, что «великие» послы от Сигизмунда II едут. Еще 18 ноября 1563 г. смоленский воевода боярин М.Я. Морозов писал государю, что ему прислана от оршанского наместника князя Андрея Одинцовича весть о том, что-де «идут ко царю и великому князю от Жигимонта-Августа короля литовского послы пан Юрья Хоткевич, да Григорей Волович, да писарь Михайло Холобурда, а с ними людей триста шестьдесят человек, а лошадей пятьсот тридцать две лошеди, а будут на границу в пятницу ноября 19 день»⁴⁷⁷. 5 декабря посольство, по дороге выросшее за счет купцов и их слуг до 2 тыс. человек, прибыло в Москву. Уже на следующий день послы были приняты Иваном Грозным. Переговоры начались.

Они оказались долгими и, увы, безрезультатными. Сигизмунд полагал, что он получил то, чего хотел, – желанную передышку, и готов пойти на обострение отношений. Точно так же и Иван считал, что он достаточно шел на уступки с тем, чтобы продолжать их и дальше, не видя ответных шагов с другой стороны. Два государя говорили на разных языках и не слышали друг друга, полагая предлагаемые по очереди уступки то с одной, то с другой стороны недостаточными для достижения соглашения⁴⁷⁸. Ни по одному мало-мальски серьезному вопросу достичь согласия не удавалось – ни по ливонскому, ни по полоцкому, ни о царском титуле, ни о сроках перемирия (Москва желала перемирия сроком на 10–15 лет, тогда как литовская сторона соглашалась максимум на полгода), паче того – о заключении вечного мира. 21 декабря русские бояре, видя неуступчивость литовских переговорщиков, угрожающе заявили, что что «государь наш, с Божиею волею, вотчину Полотцко взял, так и вперед своего искати хочет, и делом своим длити не хочет, и рать государя нашего готова на конех сидит», на что Юрий Ходкевич, в свою очередь, заявил, что и его государя рать тоже готова⁴⁷⁹. 4 января 1564 г. состоялась последняя аудиенция послов у Ивана Грозного, а 9 января они, получив на руки опасную грамоту, покинули Москву. Последний шанс не допустить возобновления боевых действий был упущен. Речи дипломатов умолкли, настало время говорить пушкам.