8
8
Вернемся к записи разрядной книги, в которой четко обозначена задача воеводы Григория Валуева, посланного с передовым отрядом в. Александровскую слободу — «острог ставить». Только после того, «как острог поставили», двинулся вперед с главными силами войска Михаил Васильевич Скопин-Шуйский и наемники Якова Делагарди.
Налицо уже известная нам по прошлым военным операциям тактика: передовые отряды русского войска выбивают интервентов из стратегически важных пунктов, возводят остроги и другие полевые укрепления (рогатки, надолбы, засеки), и только после этого укрепления занимают главные силы русского войска. В упорных оборонительных сражениях они истощают атакующих интервентов, а затем наносят им встречные удары и вынуждают отступить, окончательно закрепляя за собой освобожденную территорию. И так — шаг за шагом, уверенно и надежно идут к конечной цели похода, к Москве.
Конрад Буссов, автор «Московской хроники», именно так и представляет действия Скопина-Шуйского в октябре 1609 года: «Скопин и Понтус (Делагарди) пошли со всем войском в Александровскую слободу, сделали там новое укрепление из досок или деревянные шанцы, укрылись в них и стояли там осенним лагерем до тех пор, пока не подмерзло и не установился санный путь. Поляки хотя и навещали их, но всякий раз их заставляли убраться восвояси».
Здесь Буссов допускает две существенные неточности. Во-первых, русские войска не просто «укрылись» за укреплениями, а вели активные военные действия, расширяя освобожденную территорию. Во-вторых, поляки не просто «навещали» русский лагерь, но вели ожесточенные бои, в которых терпели поражения.
Действительно, уже через два дня после прибытия Скопина-Шуйского в Александровскую слободу, 11 октября 1609 года, русский отряд ходил под Дмитров и сжег посады.
12 октября русская конница неожиданно появилась всего в двадцати верстах от Троице-Сергиева монастыря, и в осадном войске гетмана Сапеги была объявлена тревога.
16 октября, прорвав кольцо блокады, в монастырь проник отряд русской конницы, насчитывавший триста человек.
23 октября около села Хребтова, что в двадцати верстах от Троице-Сергиева монастыря, встала лагерем большая русская рать, насчитывавшая несколько тысяч всадников. Для прикрытия своего осадного войска с этой стороны гетман Сапега вынужден был поставить сильные заслоны.
Непрерывная активность под Троице-Сергиевым монастырем имела важное тактическое значение. Она вынуждала гетмана, готовившегося к походу на Александровскую слободу, оставить у монастыря значительные силы. Михаил Скопин-Шуйский заранее создавал благоприятные условия для сражений под Александровской слободой, «все силы» интервенты двинуть на него не могли.
Успешные действия воеводы в корне изменили политическую обстановку в самой Москве. Летописец сообщал, что раньше в столице были волнения, «приходили миром к царю Василию и шумели, и начали мыслить опять к тушинскому вору», но после «вестей» об успешном продвижении Скопина-Шуйского была «на Москве радость велия и все люди на Москве укрепишася».
Но впереди ждали тяжелые бои, от исхода которых зависела вся зимняя кампания — гетман Сапега двинулся к Александровской слободе. К нему присоединились гетман Ружинский из Тушина с двумя тысячами гусаров и конница пана Стравинского из Суздаля. Общая численность конного войска интервентов достигала десяти тысяч человек; численность пехотинцев, сопровождавших обозы, неизвестна.
27 октября 1609 года интервенты появились под Александровской слободой.
28 октября передовые конные сотни под селом Коринским столкнулись с многочисленной конницей гетмана Сапеги и после короткой неравной схватки были опрокинуты. «Литовские же люди русских столкнуша и топташа до самых надолб», — повествует летописец. Но это был первый и последний успех воинства гетмана Сапеги под Александровской слободой. Далее сражение проходило по сценарию, разработанному Скопиным-Шуйским.
Перед надолбами польско-литовская конница вынуждена была остановиться и сразу попала под убийственный огонь русских «огненных стрельцов». Вслед отходившим под огнем отрядам интервентов кидались конные дворяне и «дети боярские», вырубали припоздавших и вновь укрывались за надолбами. Весь день под слободой продолжались ожесточенные схватки. Интервенты несли потери. Гетман Сапега так и не сумел, организовать общего штурма русских укреплений, и к вечеру отступил. «Был бой велик, — повествует русский летописец. — И литовских людей побили и от слободы отогнали, они же отошли опять под Троицу». (Можно уточнить, что под Троице-Сергиев монастырь возвратился со своими полками только гетман Сапега, полки же гетмана Ружинского ушли обратно в Тушино.)
О событиях под Александровской слободой подробно рассказывает неизвестный автор «Повести о победах Московского государства». Хотелось бы обратить внимание на два важных момента, отмеченных в повести. Во-первых, по словам автора, Михаил Скопин-Шуйский непосредственно руководил боем, расставляя полки в боевой порядок, оперативно вмешиваясь в ход боя, лично возглавляя полки в атаках, и, во-вторых, автор особо отмечает то психологическое воздействие, которое оказала на воинство интервентов неудача: «И пришли под Александрову слободу польские и литовские воины, из всех польских и литовских полков собравшись в большое войско, и был бой жестокий и сеча злая у государевых людей с поляками и бились долго.
Князь же Михаил Васильевич все полки свои умно и быстро расставил, везде за полками сам наблюдал, и сам огромную свою силу и мудрую храбрость показал, впереди полков выступая.
Люди же государевы стойко сражались и многие польские и литовские полки разбили. И поляки и литовцы ужаснулись и устрашились, затрепетали и пали, побитые государевыми людьми, и побежали, и словно дым исчезли.
И с того времени охватил все польские и литовские полки страх и ужас…»
Победа Михаила Скопина-Шуйского сразу изменила обстановку в Москве. Автор повести продолжает: «Тогда же боярин князь Михаил Васильевич быстро посылает с радостной вестью к царю всея России Василию Ивановичу в город Москву Афанасия Логиновича Варишкина, а с ним избранных, и достойных, и верных дворян, из многих городов лучших людей, и иноземцев и русских пехотных людей с большим обозом припасов, чтобы быстро прошли они в Москву, для поддержки царствующего града и осажденных, и без затруднений в город Москву вошли и государю царю обо всем поведали. И была в царствующем городе Москве радость великая».
Неизмеримо вырос авторитет молодого полководца. Как известно из дневника польского короля Сигизмунда III, именно тогда русские ратники начали открыто называть Скопина-Шуйского царем. Из Рязани Прокопий Ляпунов, один из предводителей местного ополчения, прислал грамоту, в которой, по свидетельству летописца, Михаила Скопина-Шуйского «здороваша на царство, а царя ж Василья укорными словесы писаша».
Тут высвечивается еще одна грань личности Михаила Скопина-Шуйского. Восторженные похвалы и всеобщее признание не вскружили ему голову, он демонстративно разорвал грамоту, фактически предлагавшую ему престол. Не время было заводить внутреннюю смуту, оставалась не достигнутой главная цель — освобождение русских земель от интервентов. Видимо, этой же цели — объединению всех патриотических сил для войны с интервентами — должно было послужить и решение Скопина-Шуйского отпустить посланцев Прокопия Ляпунова и не сообщать о его дерзости Василию Шуйскому. Решение, хочется подчеркнуть, очень опасное для самого воеводы, потому что оно могло посеять подозрения у властолюбивого и коварного «боярского царя».
Тем временем Михаил Скопин-Шуйский продолжал свою войну, и каждая неделя приносила новые успехи.
Едва отгремели бои под Александровской слободой, как по разным направлениям пошли отряды дворянской конницы, лыжников, пеших людей. Они выбивали тушинцев из городов и деревень, строили острожки, закрепляя освобожденные земли, собирали в полки новых ратников.
В начале ноября русские отряды закрепились в селах Константиново, Заболотье, Низиново, Сарапово, Ботово и больше уже не отдали их интервентам, хотя те пытались взять их. Под Константиново и Заболотье, например, приходил со своим полком — известный пан Микулинский, под Низиново — паны Вребский и Вилямовский. Пришли, натолкнулись на плотный ружейный огонь из острожков, лихие вылазки конных «детей боярских» и ушли восвояси.
А следом за передовыми отрядами в отвоеванные села спешили «большие полки». Село Ботово занял полк Семена Головина, насчитывающий несколько тысяч ратников. Это село находилось совсем недалеко от Троице-Сергиева монастыря и поэтому лагерь Сапеги жил теперь в постоянной тревоге. Чуть ли не каждый день гетман посылал в разведку конные разъезды, множество воинов из осадных полков вынуждены были мерзнуть в сторожевых заставах — немилосердная русская зима уже начиналась.
И не выдержал гетман Сапега, отправил 15 ноября против опасного форпоста русской рати три полка конницы под командованием панов Рожинского, Микулинского и Стравинского. Отправил, заранее зная, что они вынуждены будут сражаться в крайне невыгодных для себя условиях — штурмовать укрывшуюся в остроге И вооруженную «огненным боем» стойкую в обороне русскую пехоту. Михаил Скопин-Шуйский вынуждал интервентов воевать так, как ему было нужно, и в этом еще раз проявлялось дарование полководца!
Полки Рожинского, Микулинского и Стравинского были отбиты воеводой Семеном Головиным без особого труда.
20 ноября к Ботову подошел полк пана Загорского, и тоже неудачно. Отборная польская конница оказалась бессильной перед русскими «пешими людьми», засевшими в острожках. Эти походы ничего не принесли гетману Сапеге, кроме новых людских потерь.
Между тем численность русского войска в Александровской слободе продолжала увеличиваться. По свидетельству Видекинда, в начале ноября сюда пришли полторы тысячи ратников из Ярославля «с хорошим вооружением: пешие имели длинные копья, а конные пики, как у поляков». Это замечание шведского историка очень важно. В русский лагерь прибывали не мужики-ополченцы, а «стройная рать». Из Москвы прибыл полк во главе с князьями Куракиным и Лыковым, в нем было три тысячи ратников и несколько пушек. Таким образом, войско Михаила Скопина-Шуйского увеличилось до тридцати тысяч человек, в нем совершенно затерялся двухтысячный отряд Якова Делагарди.
Казалось, можно начинать решительный поход на Москву. Другой, более нетерпеливый и неосторожный воевода, так бы и поступил, но Михаил Скопин-Шуйский действовал наверняка. В тылу русского лагеря интервенты еще удерживали важные опорные пункты: Суздаль, Юрьев-Польский, Ипатьевский монастырь под Костромой, вновь захваченный Ростов, Старицу, Ржев, Белую. Гетман Сапега продолжал стоять под Троице-Сергиевым монастырем, закрывая путь к столице. Более того, он вообще изменил тактику. Отчаявшись выбить воеводу из Александровской слободы, гетман активизировал военные действия в тылу и на флангах, посылая конные рати, чтобы расширить оккупированные территории. Скопину-Шуйскому предстояло срочно принять меры, которые бы противодействовали этой тактике. И такие меры были приняты — разнообразные и решительные.
Воевода Давид Жеребцов, который ранее сумел пробиться в Троице-Сергиев монастырь с большим отрядом отборных ратников, получил приказ постоянно беспокоить интервентов, устраивать вылазки, чтобы гетман был вынужден держать здесь значительные силы. Рати князей Хованского и Борятинского направились к Ростову и Кашину. Воевода Корнила Чеглоков совершил смелый кавалерийский рейд на север, в район Бежецкого Верха. В сражении у Задубровской слободы он «побил многих воровских людей, которые ходили от вора из Тушина, 30 рот, а побив, пришел в Кашин здорово, да привел с собою казаков добрых, да панов шестнадцать человек». Победа была громкой, но имела частный характер. Для возвращения северо-западных городов требовались значительные силы.
В январе 1610 года на Старицу и Ржев был послан воевода князь Иван Хованский. К нему присоединились иностранные наемники, которых привел из Швеции Горн, и новгородский воевода Иван Одадуров. Интервенты были выбиты из Ржева и Старицы, но гарнизон Белой оказал упорное сопротивление. Наемники, устрашенные потерями при штурмах города и русскими морозами, отказывались воевать. По словам летописца, «немцы, француженя почали изменять, отъезжати к Литве». Ивану Хованскому пришлось отступить.
Активизировали свои действия интервенты и на Коломенской дороге. Подвоз продовольствия в Москву с юга фактически прекратился. Царь Василий Шуйский послал туда рать во главе с князем Василием Мосельским, но у села Борщева тот был разбит. Летописец печально повествует, что «князь Василья побита, и многих живых поимали, и запасы все отбита, и коих было запасов и подняти не мочно, и те пожгоша», и поэтому «на Москве ж опять бысть сумнение великое и дороговь хлебная». Неудачно складывались для царя Василия Шуйского и военные действия под самой Москвой. Ночью интервенты и тушинцы напали на «деревянный город», сожгли сорок сажен стены, только с большим трудом их удалось отогнать. Несостоятельность Василия Шуйского как военачальника была очевидна всем, его авторитет продолжал падать.
Не лучшим оказалось положение и тушинского «царика». Виноваты в этом были не только военные поражения. Польский король Сигизмунд III осенью 1609 года объявил войну России. Теперь необходимость в самозванце отпала, началась открытая интервенция. Король осадил Смоленск и… надолго застрял под стенами героически оборонявшегося города. Он даже попытался отозвать всех своих шляхтичей из Тушина под Смоленск, прислал посольство. Но тут вмешалось одно немаловажное обстоятельство, которое королевские посланцы явно не учли. Вот как объясняет возникшую ситуацию советский историк Р. Г. Скрынников: «Ландскнехты на прочь были вернуться на королевскую службу. Помехой им была лишь их алчность. По их расчетам, Лжедмитрий II задолжал им от 4 до 7 миллионов рублей, невообразимо большую сумму. Наемное воинство и слышать не желало об отказе от „заслуженных“ миллионов. В конце 1609 г. самозванец вместе с Мариной уныло наблюдал из окошка своей избы за своим „рыцарством“, торжественно встречавшим послов Сигизмунда III. Послы не удостоили царика даже визитом вежливости. Тушинские ротмистры и шляхта утверждали, будто они, служа „Дмитрию“, служили Сигизмунду, отстаивая его интересы в войне с Россией. Поэтому они требовали, чтобы королевская казна оплатила их „труды“, и тогда они немедленно отправятся в лагерь под Смоленск. Сигизмунд не имел лишних миллионов в казне, и переговоры зашли в тупик. Если что-нибудь и спасло на время царика, так это его долги».[23]
«Царь Дмитрий» лишился всякой власти, шляхта его открыто третировала, вокруг лагеря самозванца были поставлены караулы из наемников, чтобы сторожить несостоятельного должника. Но «царик» все-таки сумел сбежать. Пастор Мартин Бер так сообщал об обстоятельствах его бегства: «Димитрий нарядился в крестьянское платье и ночью, 29 декабря, в навозных санях отправился в Калугу. В лагере никто не мог придумать, куда девался царь». Тушинский лагерь распался. Казаки ушли следом за самозванцем в Калугу. Между панами началась свара, доходившая до вооруженных столкновений. Так, люди пана Тышкевича обстреляли лагерь гетмана Ружинского, и тот долго отстреливался из нескольких сотен ружей. Все это серьезно ослабляло позиции интервентов под Москвой.
А Михаил Скопин-Шуйский продолжал наращивать наступление.
В Троице-Сергиев монастырь был послан еще один отряд, «500 мужей храбрых во оружии», во главе с известным московским воеводой Григорием Валуевым. Ночью 9 января 1610 года Григорий Валуев вошел в монастырь и, соединившись с людьми Давида Жеребцова, тем же утром устроил вылазку. Польские сторожевые заставы были перебиты, русские ратники ворвались в польский лагерь и в нескольких местах подожгли обоз. Гетман Сапега и пан Лисовский поспешили на помощь своему осадному войску. Бои разгорелись на Клементьевом поле, у Келарева пруда, на горах Волокуше и Красной и продолжались несколько часов. Обе стороны несли тяжелые потери. В конце концов гетман Сапега увел войско в свои лагерь. Отступили и защитники монастыря.
Это «кровопускание» заставило Сапегу серьезно задуматься о перспективах дальнейшей войны. Под стенами Троице-Сергиева монастыря, в том самом месте, где были собраны его главные силы, сравнительно немногочисленный отряд русских на равных сражался со всем гетманским войском! Что же произойдет, если Михаил Скопин-Шуйский двинет на Троицу все свои полки?
Ответ на этот вопрос гетман Сапега дал 12 января 1610 года, когда, получив известие о выступлении русских полков из Александровской слободы, без боя поспешно отступил к Дмитрову. Авраамий Палицын в своем «Сказании» поясняет, что шляхтичи «ужасно бежаша, яко и друг друга не ждуще и запасы своя мещуще».
Отступление интервентов от Троице-Сергиевого монастыря фактически означало снятие осады Москвы, и именно так комментировал это событие современник-летописец: «Москва от осады очистилася, изо всех городов к Москве всякие люди поехали с хлебом и со всяким харчем, и учало быть на Москве — всякое дешева».
Между тем в Тушине продолжались внутренние распри. Следом за своим «супругом» сумела сбежать и «царица», Марина Мнишек, что привело к новым беспорядкам. В дневнике похода короля Сигизмунда III записано, что тогда «в лагере было великое волнение, Множество рыцарства восстало на князя Ружинского, которого обвиняли, что он или своим умыслом погубил ее, или отправил в какую-либо пограничную крепость». Ружинскому, фактически стоявшему во главе тушинской армии, было не до помощи гетману Сапеге. В ответ на его слезные просьбы удалось отправить в Дмитров только небольшое количество пороха и пуль.
В Дмитрове гетман Сапега собрал все оставшиеся у него силы. Шляхетская конница остановилась в самом городе, казацкие сотни — в остроге под городом. Судя по всему, гетман хотел отсидеться в дмитровской крепости и готовился к осаде. Во все стороны были отправлены конные отряды для заготовки продовольствия, некоторые фуражиры появлялись даже в селах за Волгой.
Готовился к новым боям и Михаил Скопин-Шуйский, разбивший лагерь под Троице-Сергиевым монастырем. Трудностей и у него было предостаточно. Войска устали после длительной зимней кампании. Остро не хватало средств для найма ратников, для закупки продовольствия. Во все города были снова разосланы грамоты о сборе «наемных денег для ратных людей». Продолжались трения с иноземными наемниками. 17 января к Троице пришло пополнение немцев, которые тут же потребовали жалованье. Им предложили по десять серебряных талеров каждому (сумма по тем временам немалая), Но немцы идти на Дмитров отказались. Гетман Сапега торжествующе писал, что «иноземцы, помня о больших потерях под Тверью, не желали брать ни штурмовых денег, ни участвовать в штурме». Надеяться можно было только на своих, русских ратников, а их собралось под Троицей не так уж много. Еще не возвратились полки, ранее посланные на Суздаль, Ростов, Старицу, Ржев, Белую, а ведь это была лучшая часть войска во главе с лучшими воеводами.
Тем не менее подготовка началась. Войско было разделено на три полка: большой, передовой и сторожевой. Большой полк воеводы Семена Головина и передовой полк Ивана Куракина являлись главной ударной силой русского войска, именно им был придан отряд пеших людей «с огненным боем», который возглавил упоминавшийся уже воевода Григорий Валуев. Сторожевым полком командовал князь Лыков.
Военные действия предстояло вести в разгар зимы с ее глубокими снегами, и Скопин-Шуйский сформировал из ратников северных и поморских городов летучие отряды лыжников, общую численность которых шведский историк Видекинд определяет в четыре тысячи человек. В зимних боях лыжники показали себя с самой лучшей стороны, превосходя по маневренности даже конницу. А что касается переходов по бездорожью, фланговых ударов, внезапных рейдов в тыл заставам интервентов, стоявшим на проезжих дорогах, тут им вообще не было равных!
Приближались последние сражения освободительной войны.