2. Распространение сеньорий
2. Распространение сеньорий
И все-таки как далеко простиралось сеньориальное владение землями? И если, в самом деле, рабский труд в сеньориях был заменен свободным, то в зависимости от района и периода, в каком процентном отношении? Вопросы — и первый, и второй — нелегкие. Дело в том, что только сеньории, и в основном те, что принадлежали церкви, имели архивы, поэтому земли вне сеньорий оказывались землями вне истории. А если какой-то надел и упоминался в документе, то в определенном контексте: при констатации исчезновения данной единицы в качестве самостоятельной и объявлении, что отныне она входит в комплекс сеньориальных отношений. Словом, чем длительнее был процесс распространения сеньорий, тем дольше длится и период нашего неведения. Чтобы хоть как-то рассеять тьму, попробуем тщательно вычленить два вида обязательств: те, которые были связаны непосредственно с самим человеком и ложились только на него, и те, которые ложились на человека как на держателя земли. Будем при этом иметь в виду, что некоторые обязательства были взаимосвязаны, одни порой являлись следствием других. Однако в низших сословиях в отличие от вассалитета, где оммаж и феод зависели друг от друга, обязательства личные и обязательства, связанные с землей, сближались постепенно. О личных обязательствах мы будем говорить в следующей главе, а в этой займемся земельными зависимостями.
В тех странах, где римские нововведения наложились на старинные кельтские или италийские традиции, глубоко пронизавшие деревенскую жизнь, сеньории достаточно четко обозначились уже в царствование первых Каролингов. Думаю, что не сложно увидеть во франкских или италийских villae остатки тех наслоений, которые их сформировали. Среди держаний или «мансов», так называли большинство из них, поскольку их нельзя было делить, — некоторые именовались «рабскими»: это определение, равно как и самые тяжелые повинности, относившиеся к этим землям, напоминали о тех временах, когда владельцы латифундий часть распределяли среди рабов, отдавая ее в аренду и превратив таким образом рабов в крестьян, так как сами по себе обширные пашни приносили мало дохода. Раздел крупных землевладений привлек внимание и свободных земледельцев, что привело к сдаче земли на совсем иных условиях. Наделы, арендуемые свободными, стали называться «manse ingenuile» (надел свободнорожденных), что исключало всякую мысль о рабстве, напоминая о совершенно ином положении их первых держателей. При этом нужно отметить, что большинство наделов, называемых «наделы свободнорожденных», на самом деле были совершенно иного происхождения, их не отрезали от господской земли, уменьшая и дробя хозяйский надел, — они давным-давно находились во владении у крестьян, возможно, с тех самых пор, как зародилось земледелие. Поборы и повинности изначально обозначали зависимость владельца такого участка от деревенского старейшины, главы рода, вождя племени или патрона, которые мало-помалу превращались в настоящих сеньоров. Была и еще одна разновидность земельного владения — точно так же, как в Мексике, где вокруг каждой гасиенды группировались крестьяне-собственники, — вокруг господского поместья располагалась деревенская аристократия, владеющая целиком и полностью своей землей и избавленная от любых повинностей по отношению к сеньору.
На чисто германских территориях, например, на равнине, простирающейся от Рейна до Эльбы, мы также видим рабов, отпущенников и свободных крестьян, которые жили на землях богатых и власть имущих господ, платя им за это оброк или отрабатывая повинности. Надо сказать, что поначалу различие между зависимыми от сеньора и независимыми крестьянами была не столь велика, поскольку институт сеньории сам по себе только-только формировался, деревенские старейшины или богатые покровители деревни только становились сеньорами, а подарки, упоминаемые Тацитом, которые они получали по традиции, очень медленно преобразовывались в доход.
В первый период формирования феодализма эволюция шла более или менее в одном направлении — в направлении расширения владений и прав сеньора. Слияние разных типов аренды, приобретение сеньорами новых возможностей и рост их власти, переход аллодов под руку сильных и могущественных — подобные явления происходили почти повсеместно. Повсюду, где отношения земельной зависимости поначалу были размытыми и отличались относительной свободой, они становились жестче, определеннее, и в результате возникали настоящие сеньории. Не будем думать, что возникали они самопроизвольно. Их формировали внешние влияния, завоевания и иммиграция. Так, например, в южной части Германии и Саксонии еще до Каролингов, а потом и во время их царствования епископы, аббаты и крупные землевладельцы, приехавшие из королевства франков, способствовали распространению социальных институтов своей родины, которые охотно принимала местная аристократия. То же самое, но с еще большей определенностью можно сказать об Англии. Другое дело, что ведущими там оставались англосаксонские и скандинавские традиции, поэтому отношения земельных взаимозависимостей были необычайно запутанными, и наличие сеньорий оставалось под вопросом, так как господская усадьба и многообразные держатели никак не могли образовать единую систему. Жесткий режим сеньорий установился в Англии только после 1066, благодаря политике насилия, проводимой иноземными правителями.
Честно говоря, в повсеместном распространении сеньорий немалую роль сыграло насильственное внедрение. Уже в официальных документах эпохи Каролингов часто встречаются жалобы на сильных и могущественных, которые подавляют слабых. Сильные не стремились лишить слабых земли: без рабочих рук земля теряла свою ценность, они стремились превратить их в работников на своих наделах.
Административная структура франкского государства оказалась для этого необычайно удобна. Все те, кто не имел своего господина и не зависел от него, зависел от короля, а точнее, от назначенных королем чиновников. Граф и его подведомственные призывали этих людей в королевское войско, судили их, обязывали нести всевозможные службы, разумеется, от имени короля. Что же отличало тех, кто был подвластен королевским чиновникам? Свободные граждане, находящиеся под покровительством королевских слуг, должны были и платить, и работать на короля и на этих слуг, но только как бы добровольно, чествуя их подарками или оказывая услуги. Очень скоро подобные злоупотребления, — сообщает капитулярий, — «сделались обычаем»{189}. В Германии, где долго сохранялись институты Каролингской империи, новые институты не вытесняли их, а действовали наряду со старыми, поэтому граф в качестве королевского чиновника пользовался ими в отношении людей, чьи владения не были поглощены сеньориальными землями. В тех местах, где власть графа дробилась между наследниками того, кто первым получил этот титул, помощниками графа и его вассалами, свободный владелец аллода, отныне обязанный платить оброк и отрабатывать повинность, в конце концов перестал отличаться от крестьян, служащих сеньору, и поля-аллоды стали считаться тоже держаниями.
Должность, предоставляемая королем, давала право законным образом использовать некоторую часть полученной от государства власти в своих целях и для своей пользы. В силу особенностей франкского иммунитета, который мы изучим позже, большинство князей церкви, равно как и немалое число могущественных светских князей, получали полномочия, хотя бы частичные, государственных судебных органов и, кроме того, право отчислять в свою пользу часть собираемых доходов. Безусловно, эти прерогативы относились только к тем землям, которые или уже находились в ведении королевских чиновников, или должны были перейти к ним в руки в ближайшем будущем. Таким образом, иммунитет укреплял власть сеньора, но не являлся основанием его власти. Надо сказать, что сеньория редко находилась в ведении одного владельца, почти всегда она включала еще несколько аллодов. Королевским чиновникам было трудно добраться до них. Иной раз государь был вынужден отдать их своей волей в распоряжение получившего иммунитет сеньора как в отношении суда, так и в отношении налогов. Но гораздо чаще хозяева аллодов сами поддавались неотвратимому искушению воспользоваться покровительством сеньора.
Хотя нередко хозяев аллодов принуждали присоединиться к сеньории насильственным образом. Так, например, в начале IX века в Лотарингии некая вдова, владелица аллода, жила на своей земле. Со смертью мужа она лишилась защитника, и дружинники соседнего сеньора попытались заставить ее платить за землю, что означало бы, что она находится в земельной зависимости от сеньора. В этом случае попытка присвоить аллод не удалась, так как женщина нашла себе покровителей в лице монахов{190}. А сколько других, имея столь же законные и определенные права, не преуспели в их защите! Domesday Book, представляющая собой историю земельной собственности в Англии, дает как бы два последовательных среза: один незадолго до нормандского завоевания, второй спустя восемь-десять лет после него, и мы видим, что за этот временной промежуток множество мелких свободных хозяйств без каких-либо особых процедур увеличили своими наделами сеньории или, если говорить юридическим языком англо-норманнов, «были присоединены к пограничным усадьбам». Если бы существовала французская или немецкая Domesday Book, то и там мы нашли бы точно такие же явления.
Между тем сеньории продолжали расширяться, но не потому, что поглощали аллоды, а благодаря другому, на первый взгляд, гораздо более законному процессу — процессу соглашений. Мелкий аллодист отдавал свою землю — впоследствии мы увидим, что иной раз и вместе с самим собой, — с тем чтобы получить ее обратно, но уже в качестве «держания» или «аренды», как поступал в свой час и дружинник, превращая свой аллод в феод, и, надо сказать, из тех же самых соображений: желая найти себе покровителя и защитника. Подобные соглашения, все без исключения, были добровольными. Но так ли это было на самом деле и всегда ли было именно так? Определение «добровольный» желательно употреблять с большой осторожностью. Безусловно, у сильного могло найтись множество возможностей навязать свое покровительство слабому, например, начать его преследовать. К тому же первоначальные условия соглашения редко когда соблюдались. Выбрав в качестве покровителя некоего соседа-юнкера средней руки, жители Вохлена в Германии обязались поначалу платить только чинш, то есть арендную плату, но очень скоро их уподобили всем остальным арендаторам того же господина, принудив к барщине и ограничив в пользовании лесом{191}. Словом, стоило протянуть палец, как откусывали всю руку. Но не будем обольщаться и считать завидным положение независимого человека, не имеющего хозяина. Крестьянин из Фореза, который только в 1280 году превратил свой аллод в «держание» с условием, что с этих пор будет «обеспечен охраной, защитой и гарантиями» своих новых хозяев монахов-госпитальеров из Монбризона, «точно так же, как все остальные слуги этого дома», несомненно считал, что сделал выгодное для себя дело{192}. А это время было куда более мирным по сравнению с начальным периодом феодализма. Бывало так, что под руку сеньора просилась целиком вся деревня. Чаще всего это происходило в Германии, поскольку именно там, когда процесс формирования сеньорий только начинался, было самое большое число деревенских коммун, которые не подпадали под власть сеньора. Во Франции и Италии, где начиная уже с IX века сеньории распространились достаточно широко, традиционные акты передачи земли носили индивидуальный характер. Но это не значит, что желающих заключить подобное соглашение было меньше. Так, около 900 года четырнадцать крестьян вместе со своими наделами, свободными от повинностей, отдали их под покровительство одного из аббатств Брешии{193}.
Но если говорить о существе дела, то и факты откровенного принуждения, и факты добровольного согласия свидетельствуют об одном: о слабости независимых крестьян. Мы не будем вести здесь речь об экономических трагедиях. Но можем ли мы забыть, что сеньории успешно развивались и ширились не только в сельскохозяйственных областях, что почти все романские поселения, во всяком случае, большая их часть, — поселения, которые, находясь под властью Рима, разумеется, не знали ничего подобного, — тоже начинают жить по примеру античных сельских villae, используя держания с присущими им повинностями? Однако не стоит уподоблять процессы, касающиеся больших владений, процессам, происходящим в малых, подобие получится весьма сомнительным. Дело в том, что сеньория представляла собой, в первую очередь, объединение небольших зависимых хозяйств. Что же касается аллодов, то даже если его хозяин становился держателем и принимал на себя новые обязательства, они ничего не меняли в условиях эксплуатации аллода. Хозяин, которого искали или терпели аллодисты, должен был компенсировать несостоятельность других социальных институтов, семейной солидарности, например, или деятельности государственных властей. Явственнее всего свидетельствует об этом пример жителей Вохлина, которые, став жертвами тирании, решили пожаловаться королю, но, оказавшись в большой толпе жалобщиков на очередном судебном выездном заседании, не смогли довести до судей суть своей жалобы, так как их деревенский язык не был понят. Безусловно, слабость государственных учреждений была связана еще и с отсутствием денежного обмена. Невозможность решить свои проблемы с помощью денег влекла за собой и ослабление сопротивляемости у крестьян. Но экономические факторы влияли на социальную драму крестьянства опосредованно. Суть этой драмы была та же, что и на более высокой ступени социальной лестницы, где она подвигала людей торопливо завязывать узлы вассальной зависимости.
Попробуем изучить тот многообразный опыт, который предоставляет нам Европа по части сеньориальных связей. Например, мы видим общество, где в эпоху средневековья на первом плане были не столько феодальные, сколько сеньориальные связи, — таким обществом была Сардиния. И это не удивительно, потому что на этом острове, испытавшем на себе влияние всех процессов, происходивших на континенте, как ведущий, несмотря ни на что, сохранился древний институт сельских старейшин, отрегулированный и упорядоченный во времена римского владычества; они помешали местной аристократии воспринять и освоить особую форму земельных отношений, закрепившуюся у франков. Зато мы не знаем ни одной страны, где бы при отсутствии сеньорий закрепился бы вассалитет. Свидетельство тому большая часть кельтских обществ на островах, Скандинавский полуостров, да и в самой Германии низменные земли, примыкающие к Северному морю: Дитмаршен, расположенный над бассейном Эльбы, и Фризия от Эльбы до Зуидерзее. Во всяком случае, в этой последней области сеньории отсутствовали вплоть до XIV–XV веков, но на протяжении именно этого времени над массой свободных крестьян возвысилось несколько кланов «вождей» («вождь» наиболее точно передает фризское слово hoveling). Обладая земельной собственностью, нажитой не одним поколением предков, эти деревенские тираны содержали воинские отряды и с их помощью присвоили себе право осуществлять некоторые общественные функции, тем самым, хоть и поздно, но создав некое подобие сеньорий в зачаточном состоянии. Случилось это тогда, когда древние основы фризского социума, основанного, в первую очередь, на кровных связях, стали разрушаться.
Разумеется, в эпоху расцвета феодальных институтов в этих окраинных по отношению к Западу социумах существовала зависимость мелких фермеров, рабов, отпущенников и свободных людей от могущественных и сильных собственников, равно как существовала и преданность соратников по отношению к принцу или главе военных походов, но вместе с тем там отсутствовала общественная структура в виде строгой иерархии, требовавшей от крестьян полного подчинения, а от воинов полной преданности, которую мы и называем феодализмом.
Считаем ли мы, что причиной слабого развития феодализма в этих областях послужило отсутствие закрепившихся франкских традиций (даже во Фризии административные структуры, созданные Каролингами, очень быстро исчезли)? Безусловно, эта причина очень важна, но еще более существенной причиной нам представляется другая: в этих областях дружинные отношения так и не преобразовались в вассальные. Базовые факторы всегда берут верх над привнесенными. Там, где свободный гражданин, кем бы он пи был, продолжал оставаться воином, готовым к несению военной службы, и ничем существенным в своем вооружении не отличался от профессиональных элитных воинов, крестьянин легко избегал сеньориальной зависимости, а из дружин не формировался особый класс рыцарей с узкой специализацией и особым юридическим статусом sui generis. Там, где люди любого сословия могли найти поддержку и опереться на что-либо иное, нежели личное покровительство, — во Фризии это были родственные отношения, в Дитмаршене и у кельтов кроме родственных отношений еще и государственные институты, близкие по типу к германским и скандинавским, там ни отношения соподчинения, характерные для сеньории, ни оммаж с феодом не становились главными в социальной жизни.
Больше того, сеньориальный режим, точно так же, как феодальная система в целом, достиг полного развития лишь в тех странах, куда был ввезен. В Англии во времена нормандских королей не терпели не только рыцарских аллодов, но и крестьянских. На континенте и те, и другие сохранялись гораздо дольше. По правде говоря, и во Франции на территории между Маасом и Луарой, а также в Бургундии в XII–XIII веках аллоды были уже редкостью; скорее всего, на этих протяженных пространствах они исчезли полностью. Зато значительное количество аллодов сохранилось на юго-западе Франции, в некоторых провинциях центральной части Европы, таких, как Форез, Тоскана, но больше всего в Германии, особенно в Саксонии. В этих краях удивительным образом сосуществовали аллоды старейшин, держания, объединившиеся вокруг усадеб, и должности управляющих, за которые не нужно было приносить никаких оммажей. Деревенские сеньории были куда древнее возникающих уже в начальный период феодализма структур, характерных именно для этой формации. Однако и широкое распространение сеньорий, и их разрушение объясняются — мы находим тому множество подтверждений — теми же самыми причинами, что и успехи и неуспехи вассалитета и института феодов.