4. За пределами владений Каролингов: англосаксонская Англия и Астуро-Леонское королевство в Испании
4. За пределами владений Каролингов: англосаксонская Англия и Астуро-Леонское королевство в Испании
Варварские королевства на территории Англии за Ла-Маншем, который и в самые худшие времена продолжали пересекать корабли, находились вне влияния франков. Но восхищение, которое испытывали монархи острова перед Каролингским государством, похоже, доходило иной раз до попыток подражать ему. Свидетельствует об этом среди прочего появление в нескольких хартиях, а также в повествовательных текстах явно заимствованного слова «вассал». Но все факты подражания были поверхностными и оставались чужеродными. Англосаксонская Англия предоставляет историку драгоценнейший материал естественно развивающегося феодализма: общество с общегерманской структурой, развивающееся до конца XI века почти спонтанно.
Точно так же, как все другие их современники, бедные англосаксы искали и находили себе защиту у сильных, а сильные удовлетворяли своп амбиции, беря под защиту и распоряжаясь слабыми. Английская история до начала VII века лишена письменности и приоткрывается для нас с первыми письменными источниками, мы видим, что сеть зависимостей уже начала существовать, она будет расти и расширяться еще два века, но окончательно покрыть собой всю страну ей помешают датские набеги. С самого начала законы признают и регламентируют эти связи, называя их, если речь идет, в первую очередь, о подчинении низшего, знакомым нам латинским словом commendatio, a если речь идет о защите и покровительстве, предоставляемых господином, то германским словом mund. Начиная с X века, короли способствуют вассальным связям, считая их полезными для общественного порядка. Между 925 и 935 годами Этельстаи пишет следующее: если у человека нет господина и если подобная ситуация мешает применить к нему законные санкции, то семья обязана перед судебным заседанием найти ему лорда. Ну а если семья не может или не хочет этого сделать? Человек окажется вне закона, и любой, кто захочет, сможет убить его, как разбойника. Разумеется, это правило не распространяется на высокопоставленных особ, которые могут быть подчинены только королю, эти особы способны быть сами за себя ответчиками на суде. Мы не знаем, так ли жестко соблюдались эти правила на практике, но сами по себе они таковы, что ни Карл Великий, ни его преемники не могли и мечтать ни о чем подобном[33].
Короли в Англии тоже использовали вассальные связи в свою пользу. Их слуги-воины, которых они называли thegns, как и другие «домашние воины» во всем королевстве, вознаграждались по особому соглашению и несли по-настоящему государственную службу. История — мастерица на всевозможные нюансы, и если в Англии отношения вассальной зависимости до самого нормандского завоевания пребывали в том подвижном состоянии, которое было характерно для Галлии эпохи Меровингов, то причиной этому была не столько слабость королевской власти, силы которой без конца истощали войны с датчанами, сколько крепость изначальной структуры социума.
Среди зависимых, как, впрочем, повсюду, сразу же выделилась группа вооруженных воинов, верных короля или крупного сеньора. Назывались эти домашние воины в разное время по-разному, но каждое из названий свидетельствовало скорее об их не слишком почетном положении и о том, что они воспринимались как слуги. Назывались они сначала: gesith, как мы уже неоднократно отмечали, затем gesella, то есть дословно «сожитель», живущий в одной комнате, затем geneat дословно «однокашник», товарищ по еде, а также thegn, что означало собственно вассал, но происходило из греческого и изначально значило «юноша, мальчик»; knight того же корня, что и немецкий Knecht «слуга» или «раб». Начиная с правления Кнута, домашних воинов короля и крупных сеньоров стали охотнее называть на скандинавский лад housecarl — «домашние парни». Господин — чей, неважно: домашнего воина или «вручившегося» бедняка, ставшего почти что рабом, — назывался hlaford (откуда и произошло современное английское слово lord) — «раздатчик хлеба»; тогда как все живущие в доме люди, иными словами, челядь, назывались hlafoetan — «нахлебники». Но не был ли защитник одновременно и кормильцем? Любопытная средневековая поэма дает нам возможность познакомиться с жалобой дружинника, который после смерти своего господина вынужден странствовать по дорогам в поисках нового «распределителя благ»: душераздирающая жалоба социального изгоя, лишившегося разом и покровительства, и привязанности, и самых насущных радостей жизни. «Порой воину снится, что он обнимает и целует своего сеньора, кладет руки и голову ему на колени, как делал это когда-то, сидя возле высокого трона, откуда сыпались на него дары; потом воин просыпается и видит перед собой лишь темные и мутные волны… Где утехи пиршественного зала? Где увы! увы! — блистающая чаша?»
Алкуин. описывающий в 801 году, вооруженную свиту архиепископа Йоркского, отмечает, что «благородные воины» и «воины низкорожденные» живут бок о бок; свидетельство это говорит как о пестроте, свойственной каждому такому отряду, так и о том, что в этой среде уже наметились отчетливые различия. Англосаксонские документы оказывают нам великую услугу, обнаруживая причинную связь, которую не могли обнаружить скудные свидетельства эпохи Меровингов: различия изначально заложены в любом социуме, но в данном случае этим различиям сильно способствовал распространявшийся все шире и шире обычай помещать своих дружинников на землю. В зависимости от заслуг и услуг воинов договоры о сроках и условиях, на которых земля предоставлялась в пользование, были разными, закрепляя тем самым и делая более явственными социальные различия. Изменения в терминологии свидетельствуют о многом. Из приведенных выше обозначений воинов одни со временем совсем вышли из употребления, другие повысились в своем значении, третьи понизились. В начале VII века слово geneat обозначало именно воина и весьма значительного человека; в XI — скромного арендатора, который отличался от простых крестьян только обязательством служить своему господину и исполнять его поручения. Слово thegn, напротив, стало со временем обозначать гораздо более почтенную категорию военных. По мере того как все больше воинов получали земельные наделы, возникла необходимость как-то именовать вооруженных домашних слуг, которые сменяли наделенных землей в свите господина. Их стали именовать knight, и мало-помалу ничего от раба в этом слове не осталось. Более того, обычай вознаграждать за службу землей настолько укоренился, что незадолго до нормандского завоевания многие knight были в свою очередь наделены землей.
То, что различие между этими словами было зыбким, говорило, в первую очередь, о том, что зыбкими были границы между социальными слоями. Другим свидетельством той же зыбкости были акты подчинения: на всем протяжении средневековья, вне зависимости от социальной значимости вассала, они то включали обряд вложения рук, то не включали его. Во франкской Галлии последовательно осуществляемый принцип разделения привел в конце концов к тому, что вассалитет воинов и крестьянское арендаторство разделились окончательно, разделение это имело двоякие последствия. Во-первых, это различие образа жизни и обязательств — с одной стороны, воинская служба, с другой — землепашество, — а во-вторых, различие зависимости: у вассала свободно выбранная пожизненная связь, у крестьян — наследственная зависимость, исключающая свободный выбор. В англосаксонском обществе не было такого жесткого разделения.
Agrarii milites, «воины-крестьяне», подобное словосочетание мы уже встречали в Германии, и точно таким же пользуется английский летописец, перечисляя в 1159 году традиционные для Англии войска, которые она, не слишком изменившись и после завоевания, поставляла своему чужеземному королю{152}. В эту эпоху воины-крестьяне были своеобразным пережитком, век назад весьма распространенным явлением. Кем же были в самом деле эти geneat и radmen, чьих наделов было так много в X веке? Солдатами, пашущими землю, крестьянами, исполняющими обязанности свитских и посыльных? Возможно, кое-кто из thegns выполнял наряду с военными обязанностями и черные крестьянские работы? Похоже, что так оно и было. В Англии существовало немало причин, которые способствовали подобному смешению: в ней не было того социального субстрата с готовым разделением на классы, который продолжал работать в Галлии, зато была противоположная традиция дружинного общежития, свойственная северным странам; особенно ощутима она была в северных графствах, полностью скандинавизированных, где, наряду со знакомыми нам уже drengs, встречались и крестьяне — thegns. Еще одной особенностью Англии была меньшая заинтересованность в лошадях. Дело не в том, что англосаксонские феодалы обходились без них в хозяйстве, дело в том, что англичане преимущественно сражались пешими. В битве при Гастингсе потерпела поражение пехота, ее одолело смешанное войско, в котором кавалерия поддерживала маневры пехотинцев. До нормандского завоевания в Англии не существовало, как это было во Франции, совмещения понятий «вассал» и «всадник» (chevalier), и если слово knight после прихода нормандцев стало в конце концов не без колебаний обозначать именно всадника, то скорее всего потому, что рыцари-всадники, которых привезли с собой нормандцы, были в основном, как и большинство knights, безземельными. Постоянные упражнения и тренировки, которых требовало умение вести конный бой, искусство владения тяжелым оружием, сидя на лошади, — для чего они были нужны крестьянину, который добирался на лошади только до места сбора?
Что же касается сложностей, которыми так пли иначе оказались чреваты пожизненные вассальные союзы, то в Англии они не успевали проявиться. Причина в том, что отношения зависимости здесь, за исключением рабства, было очень легко разорвать. Законы запрещали вассалу оставлять своего господина без его на то соизволения. Но господин не мог отказать в нем вассалу, если он возвращал назад полученную землю и за ним не числилось никаких невыполненных обязательств. Постоянно возобновляемый «поиск лорда? был неотъемлемой привилегией свободного человека. Этельстан предупреждает, что «ни один сеньор не имеет права чинить преграды вопреки праву». При этом, безусловно, условия частных договоров, местные или семейные обычаи, власть сильного оказывались порой влиятельнее, нежели закон: многие из нижестоящих попадали в пожизненную, а значит, и наследственную зависимость. Но в то же время множество зависимых, весьма среднего достатка, тем не менее пользовались своим правом, как говорит Domesday Book, «уйти к другому господину». Но и самый твердый и четкий регламент для земельных отношений становился регламентом для отношении человеческих. Среди земель, которые сеньоры жаловали своим верным — точно так же, как на континенте в самом начале, — было много таких, что отдавались в полное владение, были и другие, с временным сроком пользования: срок владения на них кончался вместе с верностью. Земли, отданные во временное пользование, чаще всего назывались так же, как в Германии: аренда (laen, a по-латыни praestitum). Но мы не наблюдаем, чтобы отношения: бенефиций — вознаграждение с обязательным возвратом сеньору после смерти получателя, были бы тщательно юридически проработаны. Епископ Уорчерский в начале XI века, раздавая бенефиции, разом требовал клятвы верности, оброка и военной службы. При этом он назначал срок по старинному церковному обычаю: на три поколения. Бывало даже, что клятва верности и жалование земли были разными процедурами и не имели друг к другу отношения, так при Эдуарде Исповеднике некий князь церкви пожаловал некоего мужа землей сроком на три поколения и в то же время разрешил «на протяжении всего этого срока искать с этой землей господина, какого пожелаешь», иными словами, разрешил быть вассалом другого сеньора, вручив ему себя и полученную землю; во Франции в эту эпоху, по крайней мере среди знати, двух хозяев у одного вассала быть не могло.
Со временем в англосаксонской Англии отношения покровительства стали играть весьма важную роль в социуме, но прошло немало времени прежде, чем именно они вытеснили другие подобные связи. Господин публично отвечал за своих людей. Но кроме поддержки господином своих слуг, существовали и другие древние, мощные коллективные поддержки с тщательно разработанными законами: родовые узы и соседские отношения. Точно так же военные обязательства каждого находились в прямой зависимости от его благосостояния. Проследим, как изменялось значение слова «тэн», понятия, которые оно в себе объединяло, скажут нам о многом. Королю служили два типа полностью вооруженных воинов: тэн, более или менее соответствующий французскому вассалу, и просто свободный состоятельный человек. Эти две категории частично совпадали, тэны, как правило, были отнюдь не бедны. К X веку королевскими тэнами — они обладали определенными привилегиями — стали называть всех свободных подданных короля, даже не принесших ему вассальную клятву верности, но обладавших большими земельными владениями, полученными, например, благодаря такому почтенному занятию, как выгодная торговля за морем. Таким образом, одно и то же слово «тэн» обозначало и положение человека, принесшего клятву личной верности, и принадлежность к определенному имущественному классу; эта двойственность значений могла существовать и сосуществовать только потому, что связь человека с человеком не воспринималась тогда как непреложность, не поддающаяся разрыву.
Полагаю, что не будет ошибкой видеть в крахе англосаксонской цивилизации крах общества, которое изжило старые социальные институты, но не сумело заменить их новой системой зависимостей, строгой иерархией отношений.
Историку феодализма, ищущему на Иберийском полуострове материал для изучения и сравнения, не стоит обращать взор к северо-восточной Испании. Каталония, пограничная область Каролингской империи, отделившись от нее, сохранила общественное устройство, сходное с общественным устройством франков. То же самое можно сказать и об Арагоне, хотя влияние на него было более опосредованным. Совершенно оригинальным представляется общественное устройство Астуро-Леонского королевства, включающего в себя Астурию, Леон, Кастилию, Галисию и впоследствии Португалию. К сожалению, его изучение находится в начальной стадии, и мы можем лишь в нескольких словах обозначить его особенности{153}.
Первые его короли и знать, наследники Вестготского королевства, оказавшись в условиях, общих для всего Запада, поощряли отношения личной зависимости. Князья, точно так же, как во всей остальной Европе, имели личные вооруженные отряды, воинов которых они называли «criados», дословно «нахлебники», именно их в некоторых текстах называют еще и вассалами. Но слово «вассал» было заимствованием, употребляли его достаточно редко, и мы упоминаем об этом только для того, чтобы показать, что и эта достаточно автономная часть Иберийского полуострова тем не менее тоже испытывала, и с нарастающей силой, влияние феодального строя Франции. Но могло ли быть иначе, если столько французских рыцарей, ученых людей и чиновников постоянно двигалось туда и обратно по узким ущельям? Встречается в документах и слово «оммаж», и вместе с ним и сам ритуал. Но исконный жест преданности здесь был другим: в знак верности целовали руку, и этот поцелуй не был так уж тесно связан с определенным обрядом, его повторяли достаточно часто, и со временем он стал просто знаком вежливости. Хотя слово criados прежде всего вызывает в памяти верных домашних слуг, которых в «Поэме о Сиде» называют еще и спутниками героя, теми, «кто ест его хлеб»; тенденция заменить раздачу хлеба и подарков жалованием земли, общая для всей Европы, складывалась и здесь, другое дело, что возможность раздавать землю была ограничена, раздавалась только та, которая была отвоевана у мавров. Со временем и здесь сформировалось достаточно отчетливое понятие земельной аренды в обмен на услуги с возвращением земли, если служба прекращается. Несколько документов, по примеру иноземных, а возможно, составленные французскими писцами, используют слово «феод» в его латинской форме. В разговорном языке для обозначения того же понятия нашлось совсем другое слово: prestamo, и, что интересно, совершенно совпадающее по значению с немецким lehn и англосаксонской арендой.
Но практика жалования землей никогда не поведет в Испании к той всемогущей системе вассально-феодальных отношении, которые во Франции охватили не только всю страну, но и все слон общества. Два весьма существенных обстоятельства накладывают свой отпечаток на историю астуро-леонского королевства. Реконкиста и заселение отвоеванных территорий. На обширных территориях, отвоеванных у мавров, сеньоры размещали крестьян с обязательствами колонов, функции непосредственной службы сеньору у них практически отсутствовали. Но эти крестьяне по-прежнему оставались воинами, служа своеобразными пограничными войсками. Результатом этого было следующее: с одной стороны, в Испании крестьяне-арендаторы, платящие оброк и исполняющие все работы, не могли содержать такого большого количества вассалов, какое содержали крестьяне во Франции, с другой, вооруженный профессиональный воин не был здесь единственной военной силой, более того, всадниками были не только профессиональные воины и знать. Наряду с кавалерией criados существовала и «крестьянская кавалерия», составленная из самых богатых свободных земледельцев. Власть короля-военачальника более ощутимой и деятельной была на юге Пиренеев. К тому же и королевства тут были гораздо меньшей величины, поэтому их повелителям было гораздо легче непосредственно общаться с большинством своих подданных; таким образом, не возникало смешения и путаницы между иерархической лестницей вассалов и соподчинением чиновников, между феодом и должностным местом. Но там не существовало и четкой вассальной лестницы — от ступеньки к ступеньке — от мелкого конного рыцаря до короля, существовали разрозненные группы верных, часто наделенные землями, которыми оплачивали их услуга. Слабо связанные между собой, эти группы не могли создать единой общественной и государственной структуры. Из всего вышеизложенного становится ясно, что для завершенного феодального общества характерны и необходимы два фактора: своеобразная монополия воинов-профессионалов и исчезновение всех других социальных и общественных связей, кроме вассальных.