Сталин «укрепляет единство» советского общества
Сталин «укрепляет единство» советского общества
Под предлогом растущего противостояния СССР с Западом Сталин полностью подчинил властный аппарат страны и ее элиты своей воле. После войны Сталин, мобилизуя советское общество, мыслил уже не столько классовыми, сколько этническими и имперскими категориями, выстраивал строгую иерархию старших и младших народов. Нагнетание международной обстановки давало ему повод не только жестоко карать провинившиеся малые народы, но и проводить русификацию советских руководящих кадров на всех уровнях. Как заметил историк Н. Наймарк, «война — удобное прикрытие для проведения властями этнических чисток», она «позволяет правителям расправляться с мятежными нацменьшинствами в условиях приостановки действия гражданского права»{233}.
Значительная роль в деле укрепления советского общества и всей страны отводилась «борьбе с космополитизмом». Так называлась развязанная государством антисемитская кампания. Еще до начала холодной войны Сталин резко переменил свое отношение к евреям: из полезной, легко мобилизируемой в интересах СССР международной диаспоры они превратились в потенциальную «пятую колонну» внутри советского общества. Вождю повсюду мерещились еврейские заговоры: внутри советского руководства, в еврейских организациях Соединенных Штатов, даже среди еврейской родни собственного ближайшего окружения. Еще с 1920-х гг. многие члены Политбюро, включая В. М. Молотова, К. Е. Ворошилова, М. И. Калинина и А. А. Андреева, были женаты на женщинах из еврейских семей, участниц и сторонниц большевистской революции. Теперь это обстоятельство приобрело в глазах Сталина новый зловещий смысл{234}. В 1946 г. Жданов разослал во все партийные организации инструкцию Сталина: ускорить процесс выявления и удаления «космополитических» кадров, а именно евреев, с государственных должностей, в том числе с ключевых постов в области пропаганды, идеологии и культуры. Первый удар в свете новых приоритетов был нанесен по Совинформбюро — всемирно известному органу советской пропаганды военных лет. Когда один из партийцев, направленных Ждановым «укреплять кадры» в Совинформбюро, не мог взять в толк, кто же там является врагомкосмополитом, Жданов сказал ему со всей откровенностью: надо «кончать с этой синагогой». Более двадцати лет многие евреи, коммунисты и беспартийные, верно служили советскому режиму, пополняя ряды профессиональной и культурной элиты страны. Теперь настала пора от них избавляться и продвигать русских, украинцев и представителей других народов советской империи{235}.
В течение осени 1947 и в начале 1948 г. группа известных деятелей сионистского движения уговаривала Москву прислать в Палестину «пятьдесят тысяч добровольцев» из числа советских евреев, чтобы они помогли им справиться с арабами и основать независимое еврейское государство. Взамен сионисты обещали учитывать советские интересы. В советском МИД специалисты по Ближнему Востоку с большим скептицизмом отнеслись к этой просьбе, равно как и к идее поддержки Израиля вообще: среди них преобладала та точка зрения, что приверженцы идеи сионизма в силу своей классовой сущности будут выступать, скорее всего, на стороне США, а не СССР. Как ни странно, несмотря на растущий антисемитизм и чистку аппарата от евреев внутри страны, Сталин отверг доводы скептиков. Весной 1947 г. постоянный представитель СССР в ООН Андрей Громыко выступил с поддержкой образования отдельного арабского государства — в то время как западные государства еще стояли за единую арабоеврейскую Палестину. Позже Сталин санкционировал массированную военную поддержку сионистам через территорию Чехословакии и одобрил разрешения, данные правительствами стран Восточной Европы, на эмиграцию евреев из этого региона на Ближний Восток. В мае 1948 г., когда в Палестине разразилась арабоеврейская война, Советский Союз, даже не дожидаясь ее окончания, признал государство Израиль де-юре, прежде чем это сделали Соединенные Штаты. В 1970-х гг. Молотов задним числом утверждал, что «все, кроме Сталина и меня», были против этого решения. Он пояснил, что отказ признать Израиль позволил бы врагам СССР изобразить дело так, будто Москва выступает против национального самоопределения евреев{236}.
Вероятно, Сталин решил, что поддержка сионистского движения в Палестине может помочь ослабить влияние Великобритании на Ближнем Востоке. К тому же он, должно быть, рассчитывал на то, что новорожденный Израиль будет хронически слаб и зависим от внешней помощи и что разногласия между англичанами и американцами, многие из которых выступали против поддержки отдельного еврейского государства в Палестине, обострятся. Не исключено, что вождь рассчитывал обрести в Израиле советскую базу на Средиземноморье — еще одна попытка после неудачного ультиматума туркам и провала затеи с североафриканскими колониями{237}.
К удивлению Сталина, еврейские вооруженные силы быстро разгромили войска нескольких арабских государств и одержали решительную победу в войне. Помощь советской техникой и людьми сыграла в этом не последнюю роль. Но, как и предсказывало большинство экспертов, Израиль отказался стать советским сателлитом, предпочитая опираться на поддержку администрации Трумэна и правительства Эттли, а также на помощь американского и британского еврейства. Кремлевский вождь увидел, какую бурную радость вызвало появление государства Израиль среди евреев в самом Советском Союзе. Даже жена Ворошилова, Екатерина Давыдовна (Голда Горбман), фанатичная большевичка, в день, когда было объявлено о создании государства Израиль, сказала своим близким: «Вот теперь и у нас есть родина». К этому времени Еврейский антифашистский комитет (ЕАК) превратился, по мнению Сталина, в «центр антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию органам иностранной разведки». Сталин стал подозревать все старшее поколение евреев, ассимилировавшихся в русскую культуру и принявших коммунистический режим, в сионизме и связи с сионистскими кругами Соединенных Штатов и Израиля. Сталину было хорошо известно, что многие советские евреи считают Соломона Михоэлса, выдающегося актера, возглавлявшего ЕАК, своим неофициальным лидером. В конце войны руководство ЕАК обратилось к Молотову через его жену Полину Жемчужную, а также к Ворошилову и Кагановичу с просьбой рассмотреть вопрос о создании еврейской советской республики в Крыму. Израиль еще не существовал, а Сталин уже начал принимать меры для пресечения сионистского заговора, который, как ему мнилось, зреет внутри Советского Союза. В январе 1948 г. по приказу кремлевского вождя Михоэлс был убит сотрудниками МГБ. Чтобы скрыть убийство, была инсценирована автокатастрофа. В конце 1948 г. были арестованы и допрошены остальные руководители ЕАК. Им, помимо прочего, было предъявлено обвинение в том, что они якобы планировали превратить Крым в сионистско-американскую базу на территории Советского Союза. В январе 1949 г. МГБ арестовало С. А. Лозовского — заместителя Молотова, бывшего главу Совинформбюро и политического куратора ЕАК. Жена Молотова тоже была арестована. Молотов голосовал за арест. Потом он вспоминал, что когда на заседании Политбюро Сталин «прочитал материал, который ему чекисты принесли на Полину Семеновну, у меня коленки задрожали». Были арестованы еврейские жены и других высокопоставленных лиц — «всесоюзного старосты» Михаила Калинина и Александра Поскребышева, личного секретаря Сталина{238}. Это оказалось всего лишь началом широкомасштабной кампании, направленной на искоренение «сионистского заговора». Апогей этой компании настал незадолго до смерти Сталина, во время арестов по «делу кремлевских врачей». Было объявлено, что арестованные врачи, лечившие высших советских руководителей и членов их семей, по указке американского сионистского центра «Джойнт» намеревались физически уничтожить партийное и военное руководство страны. Многие советские евреи, включая высокопоставленных государственных служащих и выдающихся деятелей культуры, жили под страхом неминуемого ареста или депортации в Сибирь{239}.
Бредовые обвинения Сталина в адрес ЕАК в намерении отделить Крым от СССР были отзвуками навязчивых мыслей вождя о безопасности южных рубежей. Он, похоже, не мог примириться с тем, что ему не удалось «додавить» Турцию и Иран. Турция, получившая в течение 1947-1948 гг. финансовую и военную помощь от американцев, превратилась в ключевого союзника Соединенных Штатов на Средиземноморье и Балканах. Иран продолжал балансировать между великими державами. В то же время Сталин не сдержал обещаний, данных народам Южного Кавказа, и эти неоплаченные векселя осложняли обстановку в регионе. Руководители компартий Грузии, Армении и Азербайджана, все до единого назначенцы Сталина, продолжали подковерную борьбу, вели себя словно сварливые соседи по коммунальной квартире. После того как мечта о возвращении «земель предков», находившихся во владении Турции, не осуществилась, руководители Грузии и Армении начали плести интриги против Азербайджана. Первый секретарь компартии Армении Григорий Арутюнов посылал в Москву жалобы на то, что ему негде размещать и нечем кормить репатриантов, которых пригласили из расчета новых территорий (правда, вместо предполагаемых 400 тыс. в Советскую Армению вернулось лишь 90 тыс. армян). В качестве выхода из создавшегося положения Арутюнов предложил переселить в Азербайджан примерно такое же число крестьян-азербайджанцев, живших на территории Армении. Кроме того, он выступил с предложением вывести из состава Азербайджана Нагорный Карабах, давний предмет спора между армянами и азербайджанцами, и включить его в состав Советской Армении. Багиров в ответ выдвинул возражения и встречные требования. Азербайджанцы, а также грузины жаловались в Москву на рост «армянского национализма»{240}.
В декабре 1947 г. Сталин согласился с предложением Арутюнова о выселении азербайджанских крестьян за пределы Армении. Однако перекраивать границы республик он не захотел. Вместо этого кремлевский вождь решил «почистить» Южный Кавказ от подозрительных элементов. В сентябре 1948 г. на круизном лайнере «Победа» (германском трофее), перевозившем армянских репатриантов из-за рубежа в Армению, возник пожар. Известие об этом крайне насторожило Сталина. Находясь на своей черноморской даче, он телеграфирует Маленкову: «Среди армянских репатриантов есть американские агенты, которые подготовили диверсию на теплоходе "Победа"». На следующий день Маленков шлет ответную телеграмму: «Вы, конечно, правы. Примем все необходимые меры». Тут же Политбюро издало секретное решение о прекращении армянской репатриации{241}. В апреле — мае 1949 г. вышло постановление Политбюро о том, что все «армянские националисты» (в которые был зачислен ряд репатриантов, прибывших со всех концов света), а также все «бывшие турецкие граждане» из Армении, Грузии и Азербайджана должны отправиться на поселение в Казахстан и Сибирь. Подверглись депортации и черноморские греки. Всего в 1944-1949 гг. с территории Южного Кавказа были депортированы 157 тыс. человек{242}. Подобная «чистка» не покончила с напряженностью в межнациональных отношениях. Тем не менее Сталину удалось снова взять под контроль политическую жизнь в регионе, где бушевали националистические страсти, подогретые его зарубежными авантюрами.
Жертвами сталинских чисток стали и представители русского народа — по официальной версии, ведущего титульного народа СССР. Сталин нанес смертельный удар по «ленинградцам», т. е. по тем партийным и государственным деятелям Российской Федерации, в основном русских, выдвиженцев из Ленинграда, кто за годы войны и блокады приобрел популярность в городе своими организаторскими качествами и личным мужеством. Эти представители партийно-хозяйственной номенклатуры полагали, что Сталин и впредь будет опираться на них, теперь уже в вопросах послевоенного хозяйственного строительства. Лидерами «ленинградцев» был председатель Госплана СССР Николай Вознесенский, председатель Совета министров РСФСР и член Оргбюро Михаил Родионов, секретарь ЦК ВКП(б) и член Оргбюро Алексей Кузнецов, а также первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) Петр Попков. Все они были людьми Жданова, и Сталин первоначально их продвигал. Берия и Маленков, видевшие для себя угрозу в возраставшем влиянии этой группы, делали все возможное, чтобы скомпрометировать «ленинградцев» в глазах вождя. Вскоре им предоставился удобный случай. В феврале 1949 г. Сталин санкционировал расследование по «ленинградскому делу», а также по «делу Госплана» против Вознесенского. Обуреваемый подозрениями диктатор снял Родионова, Кузнецова, Попкова, а затем и Вознесенского со всех занимаемых ими постов. Не прошло и полгода, как все четверо были арестованы органами МГБ, вместе с ними арестам подверглись еще 65 человек из числа руководящих работников, а также 145 членов их семей и родственников. Сталин поручил Маленкову организовать специальную тюрьму для партийных кадров. «Следствие» длилось больше года, арестованных жестоко истязали, добиваясь нужных следователям показаний. Сталин заставлял членов Политбюро, включая Маленкова и министра обороны Николая Булганина, лично проводить допросы. 1 октября 1950 г. Вознесенский, Родионов, Кузнецов, Попков в числе 23 советских и партийных руководителей были тайно казнены и захоронены в безымянных могилах. Примерно в это же время расстреляли и арестованных генералов, среди них Гордова, Рыбальченко и маршала Григория Кулика{243}.
Всего за какие-то несколько лет Сталин, по сути, украл у народов Советского Союза — подлинных победителей во Второй мировой войне — все лавры и плоды победы. Диктатор так и не позволил своим подданным насладиться счастьем мирного времени. Разумеется, вряд ли кремлевский вождь смог бы добиться этого без поддержки десятков, сотен тысяч добровольных помощников как среди военных, так и гражданских высших кругов. Ветераны войны, большинство русского народа не были готовы к борьбе за гражданские свободы, рассуждали по принципу «сила солому ломит», и вновь опустились до положения послушных «винтиков» в механизме государственной машины. Многие из них приветствовали и активно поддерживали превращение СССР в мировую империю, ракетно-атомную сверхдержаву. Пробудившееся в начальстве и народе за годы Отечественной войны национальное самосознание выродилось в шовинизм, в обществе воцарилась внушенная пропагандой убежденность в агрессивных происках «империалистического Запада», якобы готовящегося к войне против Советского Союза. Оставаясь во власти этих представлений и настроений, миллионы советских граждан не сомневались в мудрости Сталина и, несмотря на голод и жестокие трудовые и жизненные условия, обожествляли своего лидера{244}. Многие ветераны стали считать, что советский контроль над Восточной Европой — естественное и необходимое следствие их победы, компенсация за поруганные мечты о хлебе насущном, счастье и благополучной жизни после войны. Постоянные авралы, накачки, проработки оправдывались внешней опасностью, страхи репрессий вытеснялись из сознания страхом будущей войны, возмещались культом непобедимой советской военной мощи, воинствующим антиамериканизмом и враждебностью Западу в целом. Подобное мировоззрение на долгие годы станет основной отличительной чертой большинства русских людей в СССР{245}.
К ужасу и смятению идеалистов-интернационалистов в партии и комсомоле, советская печать и радио беззастенчиво разжигали настроения великорусского шовинизма и одновременно обрушивались с площадной руганью на «безродных космополитов», занимаясь «разоблачением» деятелей культуры, скрывавших свою еврейскую «национальность» под русскими псевдонимами. Настоящий погром произошел в университетах. На заседании истфака МГУ, во время которого профессоровевреев травили и изгоняли с работы, молодой историк, член партии и ветеран войны Анатолий Черняев услышал от своего друга-партийца такое объяснение: «С еврейским засильем идет борьба. Партия очищается от евреев. Им никакого доверия. Никакого ходу в общественную жизнь». Лишь немногие, в их числе молодые ветераны войны, осмеливались выступать открыто против антисемитской кампании. Они тут же исключались из партии и исчезали из университетов{246}. Антисемитам из числа профессоров и аспирантов эта кампания, направляемая по линии партийных органов с самого верха, внушила такое же чувство всевластия и бесконтрольности, которое ощущали рядовые нацисты при Гитлере. Вот как еще один свидетель описывал таких людей: «Война дала им вкус к власти. Они были не способны критически мыслить. Они учились, чтобы стать хозяевами жизни»{247}.
На ученом совете истфака в МГУ в марте 1949 г., во время которого должны были осудить профессоровкосмополитов (среди них был и дед автора этой книги Лев Израилевич Зубок), историк Сергей Сергеевич Дмитриев поинтересовался у своего коллеги Бориса Федоровича Поршнева, что лежит в основе этой кампании. И услышал в ответ: «Война. Готовить нужно народ к новой войне. Она близится»{248}. Наступление холодной войны, вначале ставшее досадным сбоем во внешних планах, стало в какой-то момент подспорьем для планов Сталина внутри страны: внешняя угроза помогала оправдать и антисемитскую кампанию, и депортацию армян, азербайджанцев и греков, и подобные же депортации из Западной Украины и Прибалтики. Холодная война помогала сплачивать великорусское ядро созданной им «социалистической империи». Кроме того, страхи перед новой войной помогали искоренять недовольство и разногласия среди руководящей верхушки. Большинство в госаппарате, армии и госбезопасности были убеждены, что Запад готовится напасть на Советский Союз и что надо готовиться к отпору агрессору.
Эта убежденность еще более окрепла, когда в июле 1946 г. Соединенные Штаты провели в присутствии международных наблюдателей испытания двух атомных бомб на атолле Бикини в Тихом океане. Испытания проводились спустя лишь две недели после того, как американцы обнародовали свой план, который касался «международного контроля» атомной энергии, к тому же накануне мирной конференции в Париже (с 29 июля по 15 октября 1946 г.), созывавшейся с целью обсудить условия мирных договоров с Германией и ее сателлитами. Свидетелями атомных испытаний стали двое советских наблюдателей, которые сообщили об их результатах кремлевскому руководству. Один из них, генерал-майор НКГБ Семен Александров, профессор-геолог и специалист по поиску урановых месторождений для советского атомного проекта, привез в Москву отснятый им во время испытаний фильм и показал его в Кремле, а также у себя дома друзьям и коллегам{249}.
В советских политических кругах не сомневались, что атомная монополия США служит инструментом американской послевоенной дипломатии и угрожает безопасности СССР. Даже самые образованные и проницательные члены советской элиты разделяли сталинские представления о послевоенном устройстве мира. Писатель Константин Симонов, прослуживший военным корреспондентом всю войну — от начала трагического отступления советской армии летом 1941 г. и до взятия Берлина в 1945 г., — причислял себя к «поколению победителей». В начале 1946 г. по решению Политбюро его в составе небольшой группы, куда входили другие журналисты и писатели, послали в Соединенные Штаты с пропагандистской миссией. Зрелище достатка и сытости Америки после советской разрухи поразило Симонова. Он был также обеспокоен ростом антисоветских настроений, которые наблюдались в американском обществе. По возвращении на родину Симонов доложил о своих впечатлениях Сталину и, по совету вождя, написал пьесу «Русский вопрос», в которой американские политики и газетные магнаты замыслили развязать войну против Советского Союза и настраивают против него простых американцев. Главный герой пьесы, прогрессивный американский журналист, жаждет разоблачить этот политический заговор. Он едет в Советский Союз и собственными глазами убеждается, что русские не хотят новой войны. Несмотря на заказной и неприкрыто агитационный характер пьесы, нет сомнений в том, что Симонов страстно верил в то, о чем писал. Как может Советский Союз угрожать кому-либо, когда сам он понес такие огромные потери? Симонов был убежден, что если Советский Союз не восстановит народное хозяйство и если его народ не пойдет на новые жертвы, то гибель страны неизбежна. Сталину пьеса Симонова понравилась. Отрывки из нее были напечатаны и читались по радио. Пьеса была включена в постоянный репертуар многих театров Советского Союза и стран Восточной Европы. По ее мотивам режиссер Михаил Ромм снял фильм, который смотрели миллионы советских зрителей. Даже годы спустя Симонов продолжал считать, что выполнил важную задачу: в 1946 г. Советский Союз стоял перед суровым выбором — либо отмобилизоваться перед лицом внешней угрозы, либо погибнуть{250}.
Сталин ставил своей целью создание «социалистической империи» — несокрушимой, защищенной со всех флангов. Однако сама эта империя покоилась на уязвимом фундаменте. История человечества знала процветающие и долговечные империи, такие как Афины и Рим, персидская, китайская и британская. Эти империи строились с помощью военной силы, но также и с помощью законов, финансовых рычагов, и также за счет блеска своих элит, их умения демонстрировать свое культурно-цивилизационное превосходство над «варварами». Эти империи в лучшие периоды своего существования умели кооптировать и цивилизовать элиты захватываемых территорий, проявлять терпимость к религиям покоренного населения, развивать торговлю, строить разветвленную инфраструктуру — иными словами, убеждали миллионы своих подданных в преимуществах большого, мощного, культурного государства{251}. Сталинская «Социалистическая империя» исповедовала интернационалистические принципы марксизма-ленинизма, популярные в определенной части европейской интеллигенции. Но в странах, только что освобожденных от нацизма, советские власти начали внедрять «новый порядок» по большевистско-сталинским лекалам: уничтожение традиционных элит, включая интеллигенцию и церковь, и строительство тоталитарной системы в экономике и общественной жизни. Сталинская империя лишила население подчиненных ей стран Восточной Европы гражданских свобод и имущества, свободы совести, права на достойную, зажиточную жизнь, свободную информацию и общение с внешним миром — всего, чем многие в этих странах уже привыкли пользоваться. Эта империя лишала людей чувства собственного и национального достоинства, предлагая взамен лишь пародию на социальную справедливость. Кроме того, с точки зрения многих восточноевропейцев, империя Сталина несла им не новую высшую цивилизацию, а азиатское варварство.
Советское государство, построенное на крови миллионов людей всех национальностей, спекулировало на национальных чаяниях и умножало народные страдания. Эта империя расширялась и укреплялась не только на штыках, но и за счет веры в коммунистическую идеологию среди интеллектуалов, образованной молодежи средних классов и подверженной шовинистической пропаганде части рабочих и бедняков, проживавших на обширной территории Европы и Азии. В странах, где побеждали коммунисты, марксистско-ленинское учение подменяло собой религию. Вершину имперской пирамиды, возведенной на вере людей в призрачное светлое будущее, венчал культ самого Сталина, непогрешимого вождя всех времен и народов. Вождя, который на деле оказался простым смертным: кончина Сталина неминуемо должна была вызвать громадный кризис всей его империи и борьбу за право на престол между его преемниками.
Главное, что на Западе Советскому Союзу противостоял уверенный в себе, большой, богатый и энергичный соперник. США, используя свою финансовую и экономическую мощь, помогли послевоенному возрождению и до известной степени перерождению стран Западной Европы и Японии. Там удалось воссоздать или создать заново либерально-демократические ценности на основе стремительного развития капиталистической экономики и общества массового потребления. Вместо борьбы каждого против всех западные капиталистические демократии, прежде всего Соединенные Штаты и Великобритания, начали сотрудничать: вначале в военно-политической сфере — против советской и коммунистической угрозы, а затем в сфере торговли и экономики, постепенно формируя всемирный капиталистический рынок. Борьба с таким обновленным и солидарным Западом в долгосрочной перспективе не оставляла Сталину никаких шансов на победу. Впервые со всей болезненной для советской стороны очевидностью это проявилось в Германии, где Кремль попытался превратить советскую зону оккупации в основной стержень своей империи в Центральной Европе и передовой край в противоборстве с западными союзниками. Вместо этого Советский Союз приобрел для себя в лице Восточной Германии тяжелую экономическую обузу и постоянный источник геополитической конфронтации.