1. Жизнь под прицелом

1. Жизнь под прицелом

Какая же диктатура, да без репрессий! Были они и при Наполеоне. Другое дело, что репрессии эти не идут ни в какое сравнение с тем, что происходило на «ниве имперского строительства» при последователях Наполеона.

Быть диктатором — занятие не только трудное, но и опасное. Речь не идет о боях и прочих сражениях. Человека, обладающего такой властью и отравляющего жизнь стольким политикам, обязательно кто-нибудь попытается убить. И Наполеон не был исключением. Пожалуй, Бонапарт — первый в новой истории государственный деятель, за которым террористы повели планомерную охоту.

Первыми за дело взялись недобитые якобинцы. Они мыслили как истинные революционеры. Диалектически. Когда сами пришли к власти, — тут же установили диктатуру. Да такую, что Наполеону и не снилась. Когда это сделал другой, — тут же завопили о «гибели республики». Так вот, «тирана» решено было убить.

9 октября 1800 года в театре Оперы четверо отморозков с кинжалами в руках пытались прорваться в ложу первого консула. Когда их повязали, они не скрывали своей цели — «убить тирана». Через месяц после того, как их взяли, полиция накрыла еще одного якобинца. Тот изготавливал взрывное устройство. Тоже не с целью рыбу глушить.

Но это была лишь разминка. 24 декабря Наполеон снова направлялся в театр. На одной из улиц под каретой грохнул взрыв. Было убито 22 человека и ранено более 60-ти. Бонапарта опять спасла его «звезда». Снова! Кучер гнал карету быстро — и взрыв произошел с секундным опозданием. Двигайся экипаж помедленнее — и Наполеон предвосхитил бы судьбу Александра II.

Бонапарт и тут проявил изрядное самообладание. Он счел нужным все же приехать в театр. Появившись в ложе, он ничем не выдал своих чувств. С точки зрения пиара, это было великолепно. Слух о происшествии долетел быстрее кареты. Так что при появлении Наполеона зал устроил ему овацию.

Бонапарт, конечно, сильно обиделся на такое отношение к себе бывших партайгеноссе, (то есть якобинцев, в клубе который он когда-то состоял). И приказал министру полиции Фуше составить списки леваков, подозреваемых в том, что они продолжают свою деятельность. А потом, согласно спискам, выслать их подальше да поюжнее. Понятно, не в Ниццу. Фуше подсуетился. Он ведь тоже в свое время был якобинцем. Так что постарался теперь законопатить всех, кого только можно. Для того, чтобы и на него вдруг чего не подумали.

Прокатилась волна репрессий. Подозреваемых в революционной деятельности отправляли в Гвиану — африканскую колонию, где белые долго не заживались. Впрочем, якобинцам обижаться не приходилось. Это все равно было куда мягче их собственного «декрета о подозрительных». Каждому — по делам его. Выслали примерно сто двадцать человек. Не так уж и много, если по меркам XX века…

Впрочем, как выяснилось, здесь Наполеон погорячился. Начальник полиции продолжал копать. Он-то как раз догадывался, что к последнему взрыву его «бывшие товарищи» отношения не имеют. А доводить дело до второй попытки он уж никак не хотел. И Фуше оказался прав. Последний теракт организовали люди совсем с другой стороны.

С момента захвата власти Наполеоном роялисты тешились некоторое время иллюзией, что Бонапарт сделал это лишь для того, чтобы вернуть престол «законному королю». Вскоре после того, как Наполеон стал первым консулом, брат казненного короля, граф Прованский, тоскливо околачивавшийся на территории Российской империи под громким именем Людовика XVIII, даже прислал письмо с таким предложением. Ага, делать было Наполеону больше нечего! Он тогда уже сам метил в императоры. На первое послание Бонапарт просто не ответил. Луи не унимался и написал вторую цыдулю. «Вы не должны желать возвращения во Францию; вам пришлось бы пройти через сто тысяч трупов», — ответил на это Наполеон. В общем, все стало яснее ясного. До Наполеона роялисты верили, что когда Республика окончательно прогниет, дорога им будет открыта. А теперь, когда во главе страны стоял сильный человек, перспектива вернуть трон предков отодвигалась в туманную даль.

Но вот тогда и роялисты пошли по пути террора. Они-то и образовали обширный заговор, участники которого и подготовили взрыв. Когда это дело раскрылось, масштабы его неприятно Наполеона поразили. Он решил покончить с этим делом раз и навсегда. Теперь вешать и ссылать стали уже роялистов. Якобинцев, правда, Наполеон из ссылки не вернул. Так, на всякий случай. Оно спокойнее будет. Но и на этом дело не кончилось.

В 1801 году завершилась война с Англией. Но мир продлился всего два года. В 1803 году всё началось снова. Ну не могла Британия примириться с тем, что Франция становится хозяйкой Европы.

С началом войны, правда, англичане слегка погорячились. Они привыкли отсиживаться на свом острове и обделывать дела чужими руками. Но на тот момент союзников не нашлось. А Наполеон стал готовить десантную операцию против Англии. Этого британцы боялись во все времена. Потому как настоящей армии у них никогда не было (так же они тряслись потом, когда похожую операцию готовил Гитлер).

И тогда англичане решили действовать испытанным способом — организовать политическое убийство. Два года назад они с успехом проделали это в России — устранили Павла I, который склонялся к союзу с Наполеоном. Теперь дело дошло и до Бонапарта. Правда, здесь все обстояло сложнее, нежели в Петербурге. Не находилось исполнителей. Обратились к Бурбонам — и те подогнали подходящего человека из числа своих приспешников. Это был уже знакомый нам крестьянин-фанатик из Вандеи Жорж Кадудаль. Во время встречи с Наполеоном вождь шуанов не убил первого консула, поскольку, как и другие монархисты, питал иллюзии насчет «реставраторских планов» Бонапарта. Теперь, осознав свою ошибку, он был готов ее исправить.

Деньги в это дело были всажены немеряные. Кадудаль и его братва должны были похитить Наполеона во время его верховой прогулки, увезти и ликвидировать.

Ох, и намучились с ним британцы! Кадудаль был человек простой и бесхитростный. А говорить о политическом убийстве прямо тогда не было принято. Задание излагали намеками. Как и в случае с Павлом I: «предложить императору отречься»… Но там убийцами были образованные дворяне, которые такой язык понимали. А тут — крестьянин, которому никак не втолкуешь, что «похитить» — это и значит «завалить».

На все эти увертки шуан отвечал, наверное, так:

— Похитить? А чего его похищать-то? Задушить гада — да и дело с концом!

— Нет, понимаете, во время похищения могут случиться разные неожиданности…

— Дык, зачем похищать? Говорю — прибить его надо!

Но в конце концов Кадудалю все-таки втолковали, чего от его ждут, и он увлеченно принялся за дело.

В этой истории есть один очень любопытный штрих. Кроме непосредственного исполнителя, англичанам был нужен человек, который после убийства возглавил бы «правительство переходного периода». Им стал генерал Моро, который люто ненавидел Наполеона. И знаете, за что? За то, что сам мечтал сделать то же самое, что и Бонапарт! То есть совершить переворот. У каждого успешного человека есть своя «черная тень» — тот, кто ненавидит счастливца, потому что ему самому подобное не удалось…[7]

Ну, так вот. Пока шли переговоры с Моро (тот хотел работать на себя, а не на Бурбонов) ребята Фуше тоже не дремали. Заговор был раскрыт. Для Наполеона это было уже чересчур. Он прекрасно понимал, кто стоял за убийством Павла I, и совершенно не желал повторить его судьбу. Дело осложнилось тем, что Кадудалю долго еще удавалось скрываться, хотя вся полиция буквально стояла на ушах. Жить под постоянной угрозой покушения — это, возможно, потруднее, чем ходить в бою под пулями. В общем, Наполеон разозлился по-настоящему. А в состоянии подлинного, не наигранного гнева он совершал крупные ошибки, Так вышло и на этот раз.

Талейран в разговоре с Наполеоном бросил фразу:

— Бурбоны, очевидно, думают, что ваша кровь не так драгоценна, как их собственная.

И Бонапарт решил показать сторонникам короля, что «здесь вам не тут».

Под горячую руку попал один из членов королевской фамилии, герцог Энгиенский. Он мирно жил в Бадене, маленьком немецком государстве, и вообще не интересовался политикой. В ночь с 14 на 15 марта 1804 года французская «группа захвата» ворвалась на территорию чужой независимой страны и похитила герцога. Тут же над ним провели суд и быстренько расстреляли.

Уже после казни герцога Наполеон получил его предсмертное письмо. Никто не знает, что там написано. Но Бонапарт уверял: получи он его пораньше, — герцог остался бы жить. Ему просто не повезло…

Просчет Наполеона здесь был, прежде всего, вот в чем. Эта «некорректная» акция привела к тому, что Наполеон нажил себе смертельного и опаснейшего врага. Александра I. Русский император через посла передал Наполеону ноту протеста: нехорошо мол, поступил. По приказанию Наполеона Талейран дал ответ — публично и официально. В переводе с языка дипломатического на обычный, суть его была следующая: а ты-то сам кто? Убил собственного отца и еще выступаешь!

Оскорбление было смертельным — и Александр никогда его не простил. Главное же было в том, что именно в этот момент Наполеон прилагал огромные усилия, чтобы «подружиться» с Россией. В союз предполагалось затащить и Пруссию. И тогда Бонапарт мог бы тихо и спокойно раздавить непримиримого врага — Англию. Возможно, случись это, вся европейская история пошла бы иным путем. Но не сложилось.

Вся эта чехарда с покушениями, несомненно, сильно сказалась на характере действий Наполеона. О чем разговаривать с такими противниками? Давить, давить и давить! «Звезда» ведущая его по жизни, в этом поможет. Наполеон снова показал свой характер азартного игрока. За два года без войны он, казалось многим, остепенился. Вел себя как нормальный хитрый политик. Используя свои выдающиеся способности, играл в сложную дипломатическую игру. Словом, вроде бы, начал вести политику, рассчитанную на долгие годы. Но после казни герцога Энгиенского всё пошло по-старому. Наполеон опять стал играть ва-банк. Всё или ничего. И немедленно! Как всегда водится в азартной игре, ставки постоянно росли. Можно сравнить численность войск и соответственно — убитых и раненых. Всё больше и больше. Наполеон стал захватывать мелкие немецкие княжества просто потому, что ему так хотелось. Водрузил на себя еще одну корону — итальянскую. В общем, большие батальоны всегда правы.

С этих пор и до самого конца правления Наполеона война в Европе не прекращалась ни на один день.

А что же собственная власть?

Выстроенная Наполеоном система была уже империей в самом что ни на есть чистом виде. Вот и следовало довести дело до логического конца. Первый консул — это все-таки звучало несерьезно. Другое дело — Император. Наивно было бы объяснять решение Наполеона надеть на голову корону обыкновенным тщеславием. Чем-чем, а страстью к побрякушкам он не страдал никогда. Да и особого уважения к монархической идее самой по себе Наполеон не испытывал. Смысл здесь глубже.

Положение Первого Консула не обеспечивало преемственности власти. Мы не знаем точно, насколько Наполеон заботился о том, что будет после его смерти. В то время у него еще не было наследника. Но в любом случае, человека, который потратил столько сил на создание фактически нового государства, вряд ли может радовать мысль, что после его смерти все пойдет прахом. К тому же «официальная» империя позволяла создавать и новую аристократию. Это Наполеон не тешился чинами и званиями. А вот его приближенные, в большинстве выходцы из низов, совсем не прочь были сделаться герцогами и графами. И ведь сделались!

Второй момент — это желание получить на власть санкцию Ватикана. В католической крестьянской стране это было важно. И еще одно. В следующей главе речь пойдет о покушениях на Наполеона. Они тоже сыграли свою роль. Коронация обеспечивала большую законность его положения.

Переходу к империи сопутствовал грандиозный раздрай в клане Бонапарта. Его родственнички отчаянно грызлись друг с другом. Каждый хотел себе всего, и побольше. Хотя никакими особыми талантами братья и сестры Наполеона не отличались. Однако они буквально доставали будущего императора: «дай, дай, дай». Особенно отличились в этом деле сестрички. Им до смерти хотелось сделаться принцессами. Впрочем, это понятно. Думается, такая мечта сидит в глубине души если не каждой девушки, то каждой второй — точно. Сестричек очень обижало, что Жозефина находится по положению выше их. Они бесконечно интриговали против нее и друг против друга. Словом, еще не став императором, Наполеон получил в подарок от родни знатный гадюшник под названием «августейшая фамилия».

Надо сказать, что, несмотря на веселые похождения женушки, на то, что она уже стремительно теряла красоту, Наполеон продолжал свою жену любить. Да, она была весьма пустой особой, более всего на свете любившей транжирить деньги. Но, как уже упоминалось, ума в женщинах Наполеон не ценил, а денег у него теперь было, что грязи.[8]

Тут же вышла у императора и вторая крупная ссора с матерью. Она была обижена за своих младших сыновей, которых Наполеон отдалил от себя. По причине их бесполезности. Летиция сочла это изменой клановому единству и смертельно обиделась. Настолько, что не появилась на торжествах по случаю коронации. Знаменитый художник Жак Луи Давид, запечатлевший праздник, вынужден был пририсовывать ее на картине дополнительно. Наполеон ценил талант Давида, он отлично понимал: уже потому, что картина написана этим художником, сцена коронации будет запечатлена на века. Поэтому Наполеону очень хотелось, чтобы все было, как положено. Но великий художник сумел-таки отразить реальное положение дел. Посмотрите на репродукцию, на выражение лица Летиции — все станет ясно.

2 декабря 1804 года в соборе Нотр-Дам состоялась церемония помазания Наполеона. Ее проводил сам Римский папа Пий VII.

В этой истории много забавного. Дело в том, что даже «легитимных» католических европейских монархов папы давно не короновали. Последним такой чести был удостоен основатель французского государства Карл Великий в 800 году. Это был человек, создавший империю, почти совпадавшую в момент максимального расцвета с наполеоновской. Но Карл, по крайней мере, сам поехал в Рим. А Наполеон потребовал от папы, чтобы «гора пришла к Магомету». Тем самым он всем давал понять, кто хозяин в Европе.

Требование было неслыханное. Но что оставалось делать папе? Он уже испытал хватку французского хищника, и потерял при этом лучшие земли. Теперь же он прекрасно понимал: стоит Наполеону лишь нахмурить брови — и он потеряет все остальное (что, впрочем, через некоторое время и случилось). Наполеона сан примаса не остановил бы. Так что пришлось ехать…

Во время коронации произошел широко известный случай. Папа должен был возложить корону на голову Императора. Однако Наполеон внезапно выхватил ее из рук примаса и надел сам. Бонапарт был актером. И хорошо понимал значение такого эффектного жеста: «Не меня возвели на престол. Я сам себя возвел!» Началось время Империи. «Звезда» Наполеона засияла ослепительным светом.

— Если бы сейчас нас видел наш отец, — сказал Наполеон брату Жозефу Бонапарту после церемонии.