2. Ненависть вышла из берегов

2. Ненависть вышла из берегов

Для начала, еще пока Наполеон разбирался в дрязгах королевской семьи, вспыхнуло восстание в Мадриде. Мюрат применил для его подавления старый наполеоновский инструмент — картечь. И бодро сообщил, что «мятеж ликвидирован». Рано радовался. Это было только первым всполохом. А дальше полыхнуло вовсю. Через несколько дней восстания начались почти во всех крупных городах. Затем дошла очередь до провинции. Эти выступления никто не готовил. Они возникали сами по себе, ниоткуда. Пришлось посылать туда дополнительные силы. Закаленные французские солдаты под предводительством опытных генералов столкнулись с плохо вооруженными крестьянами и горожанами. Повстанцев расстреливали во множестве, восстания подавлялись, но они вспыхивали снова. Еще после подавления первого восстания в Мадриде Мюрат высказывал удивление: он стрелял картечью в толпу, а та не расходилась. Во время карательных операций французы столкнулись с еще более бешеным упорством. Повстанцы сражались до последнего патрона, а потом бросались с ножом или кулаками. На французов нападали по ночам, стреляли из лесных зарослей… Французов убивали все — от мала до велика. Где могли и как могли. Кто не имел сил стрелять и не владел ножом, — подкидывал отравленные продукты. Известен случай, когда французы, найдя в доме припасы, заставили женщину и ее ребенка предварительно их попробовать. Они поели, затем на еду набросились и голодные солдаты. Умерли все.

Крестьяне уничтожали посевы и убивали скот, в горах один за другим появлялись партизанские отряды. Так началась герилья — партизанская война. Французов повсюду встречала выжженная земля, на которой из-за каждого поворота подстерегала смерть. И эта пустыня, в которую превращали страну ее собственные жители, была пострашнее пуль и ножей. Французская армия привыкла, что «война сама себя кормит». Поэтому войска не очень заботились о том, чтобы заранее запастись продовольствием и фуражом для лошадей. Отсутствием многочисленных обозов и объяснялась во многом быстрота передвижения наполеоновских войск. Но тут эта тактика обернулась против них. Потому что грабить было нечего.

Первоначально Наполеон не придал этому значения. Он презрительно назвал повстанцев «оборванцами». К тому же император не мог понять: в чем дело? За сто лет до него Людовик XIV провернул то же самое, что и он. И после войны за испанское наследство король-солнце посадил на трон в Мадриде своего внука. Который и стал родоначальником испанских Бурбонов. И все прошло без сучка, без задоринки. Наполеон не учел, что севший на трон Филипп Бурбон мигом забыл про французское происхождение и постарался стать для испанцев своим. Потому и удержался. А в этот раз солдаты Наполеона еще во время похода на Португалию повели себя как захватчики. Их захватчиками и считали. И относились к ним соответственно.

Но стоит ли об этом думать? В самом деле, разве лучшие в мире войска, разбившие всех, кого только можно, не справятся с кое-как вооруженным мужичьем?

И это было фатальной ошибкой. Впрочем, Наполеона можно понять. С чем-то подобным он сталкивался лишь в Африке. Но там масштабы были куда меньше. В других покоренных странах он встречал только покорность. В Берлине ему вынесли ключи от города и робко просили не учинять особого беспредела. А в Мадриде сражались за каждый дом и падали только мертвыми.

Наполеон привык мыслить категориями королей и полков. С королями можно было договорится, вражеские полки разбить. А в Испании он встретил самое страшное, что может ожидать захватчика — тотальную партизанскую войну.

Но пока что для Бонапарта это были досадные мелкие неприятности. И вот тут…

Наполеон получил известие об этом в Бордо. И с ним случился один из немногих диких приступов ярости. Он метался по комнате, бил и ломал все, что попадалось под руку. Причина его ярости была в полученном донесении. Из него следовало, что один из лучших его генералов, Пьер Дюпон, пошел на завоевание Южной Испании. По пути он встречал только выжженную землю, а со всех сторон его дивизию то и дело тревожили партизанские отряды. Герильеро становилось все больше, в конце концов, число их стало невероятным. А у Дюпона кончилось продовольствие, да и вообще он не представлял, что делать в сложившейся ситуации. В результате 23 июля, под городком Байлен, Дюпон поднял руки вверх. Испанцы взяли в плен восемнадцать тысяч французов. Большинство на родину вернутся не сумели, погибли в плену.

Это было уже чересчур. Сдаться, и кому! Плохо вооруженным и неорганизованным крестьянам! Это и ввергло императора в ярость.

— Он опозорил наши знамена, опозорил армию. У меня здесь несмываемое пятно, — говорил Наполеон и показывал на свою грудь. Оказалось, что «оборванцы» кое на что способны…