Трещины в оси Берлин-Рим
Трещины в оси Берлин-Рим
Чем упорнее становилось сопротивление советских войск на восточном фронте и призрачнее победоносное для фашистского блока окончание войны, тем более выявлялась непрочность хищнической основы этого блока. Провал планов молниеносной войны против Советского Союза, которые так широко рекламировались гитлеровской пропагандой в 1941 году, заставил Гитлера и его сообщников призадуматься над дальнейшими перспективами войны.
Завершение создания коалиции антигитлеровских государств во главе с СССР, США и Англией, обладавшими огромными материальными и людскими ресурсами, не сулило ничего хорошего участникам фашистского блока. Было ясно, что как только эти ресурсы будут в полном объеме и эффективно пущены в действие, поражение гитлеровской Германии и ее союзников станет неотвратимым.
Это понимали, видимо, и заправилы фашистской Германии. Заметно изменились в 1942 году содержание и характер переговоров, которые Гитлер вел с другими фашистскими главарями. Если в 1941 году в сентенциях Гитлера звучали исключительно бравурные ноты, а его собеседники, поддакивая фюреру, спешили заручиться своей долей при будущем разделе добычи, то после поражения германских войск под Москвой Гитлер все настойчивее требовал более активного участия своих союзников в боях на советско-германском фронте. Он все еще бахвалился, расточал обещания, но все чаще и чаще прибегал к угрозам, запугиванию. Так, в одной из бесед с фашистским диктатором Румынии Антонеску он прямо заявил, что существует лишь одна альтернатива – полная победа или полное поражение[219].
В первой половине 1942 года гитлеровская верхушка все еще питала надежду на возможность завершения войны против Советского Союза крупным наступлением на восточном фронте. В этот период Гитлер продолжал предаваться иллюзиям о слабости советских вооруженных сил. Он заверял своих военачальников, что «с русскими покончено – у них ничего не осталось, чтобы бросить против нас»[220]. Однако по мере того, как становилась очевидной тщетность надежд на быструю победу, настроение главарей гитлеровской Германии заметно менялось. Так, министр вооружений гитлеровского «рейха» Шпеер в своих мемуарах вспоминает, что после двух месяцев тяжелых боев на советско-германском фронте летом 1942 года выражение на лицах участников ежедневных трапез у Гитлера становилось все угрюмей и «Гитлер также начал терять свою самоуверенность»[221].
Что касается союзников Гитлера, то и в 1942 году их войска вели бои на многих участках советско-германского фронта, а экономика в значительной мере работала на нужды Германии. Однако делали они это порой с оглядкой, стараясь переложить ббльшую ношу военного бремени на других. Стали предприниматься даже попытки взвалить ответственность фашистского блока за поражения и неудачи на советско-германском фронте исключительно на военное руководство Германии и на самого фюрера.
Этими чертами характеризовалась вся довольно активная дипломатическая деятельность фашистских государств в 1942 году, и прежде всего германо-итальянские отношения.
В начале 1942 года германское посольство в Риме с беспокойством сообщало в Берлин о том, что в различных итальянских кругах довольно откровенно й безбоязненно высказывают критику и недовольство германским руководством войной. Итальянский посланник в Дании Канинно, например, открыто выражал пораженческие настроения и заявлял о своем неверии в германскую победу, за что, по требованию немцев, был отозван из Копенгагена[222].
Гитлер был встревожен этими сообщениями и предложил Муссолини встретиться. Переговоры двух фашистских главарей состоялись в Зальцбурге 29 и 30 апреля 1942 г. В который уже раз повторилась знакомая картина. Присутствовавший на встрече диктаторов Чиано записал в своем дневнике: «Гитлер говорит, говорит, говорит. Муссолини, который привык сам говорить, а здесь был вынужден почти все время молчать, страдал. На второй день после завтрака, когда уже все было сказано, что можно было сказать, Гитлер проговорил непрерывно 1 час 40 мин. Он ничего не упустил, он говорил о войне и мире, религии и философии, искусстве и истории. Муссолини машинально посматривал на свои часы и думал о своих делах»[223]. Оснований же для печальных размышлений у дуче было более чем достаточно – сообщения о низких боевых качествах итальянских войск на советско-германском фронте, тревожные вести из самой Италии о быстро растущем антифашистском движении итальянского народа.
За всей многословной тирадой Гитлера крылось его желание оправдаться в глазах своего партнера по оси за поражения и неудачи в зимнюю кампанию на советско-германском фронте. Гитлер договорился даже до того, что расценил провал немецкого наступления под Москвой как несомненное «счастье», так как это «позволило сократить коммуникации, растянутость которых в условиях суровой зимы создавала большую опасность и могла привести к катастрофе»[224].
Гитлер убеждал своих итальянских собеседников, что в ближайшее время германские войска захватят все нефтяные источники Советского Союза на юге и что этим самым будет предрешено поражение СССР в войне. После этого будут предприняты меры, которые заставят капитулировать Англию. Что же касается Америки, то она, по мнению фюрера, не представляла серьезной опасности. Однако разглагольствования Гитлера в Зальцбурге произвели на Муссолини и его спутников значительно меньшее впечатление, чем раньше.
Во время этих переговоров рассматривались также предстоявшие операции в районе Средиземного моря, вопросы согласования политики Германии и Италии в отношении Турции, Индии и арабских государств. По утверждению Гитлера, «Турция медленно, но верно двигалась по направлению к оси». Несмотря на широкий круг вопросов, рассмотренных во время переговоров в Зальцбурге, они не сыграли важной роли ни в политическом, ни в стратегическом руководстве войной со стороны фашистского блока.
Сознавая, что сила находится на стороне гитлеровской Германии, итальянская дипломатия пыталась уравновесить положение фашистской Италии в оси Берлин – Рим различными политическими маневрами. К числу последних следует отнести заигрывание Муссолини с японцами.
Муссолини неоднократно подчеркивал в беседах с Чиано и другими своими приближенными желательность итало-японского сотрудничества, давал высокую оценку политике Японии, всячески преувеличивал значение ее военных успехов и т. д.
Главные надежды на восстановление престижа фашистской Италии в оси Муссолини все же возлагал на военные успехи итальянской армии, в частности на Африканском континенте, где итало-германские войска возобновили в первые месяцы и летом 1942 года наступление. Как отмечалось выше, в результате наступательных действий итало-германские войска вытеснили англичан на территорию Египта и достигли в начале июля рубежа к югу от Эль-Аламейна.
Муссолини был в восторге от новостей, поступивших из Африки, и всячески силился преувеличить роль итальянских частей в этой кампании. В середине июля Муссолини совершил поездку в Африку, где принял парад войск. Он демонстративно оставил там свой личный багаж в качестве гарантии своего быстрого возвращения в Африку после полного завоевания Египта. Вся эта буффонада имела, однако, обратный результат: авторитет Муссолини упал еще более, так как с его африканским вояжем совпало прекращение наступательных операций итало-германских войск. Вскоре же после этого, осенью 1942 года, английские войска перешли в контрнаступление, которое в конце концов окончилось полным изгнанием фашистских войск из Африки.
Успешная операция англичан у Эль-Аламейна и высадка американских войск в Марокко и Алжире в ноябре 1942 года застигли державы «оси» врасплох. Чиано был срочно вызван на переговоры в Мюнхен, где он вместе с Гитлером и Риббентропом обсуждал создавшееся положение. Интерес представляло заявление Гитлера о том, что высадка союзных войск в Африке в целом облегчила стратегическое положение Германии и Италии, опасавшихся открытия второго фронта в Европе. «Тепер.ь нет необходимости, – говорил Гитлер, – держать большое количество войск на огромном фронте, в отношении которого не было известно, в каком месте произойдет нападение». Сообщив Чиано, что в связи с возможностью высадки союзников в Европе немецкое командование сосредоточило во Франции 52 танковые и пехотные дивизии, Гитлер заявил: «В настоящий момент, когда стало ясно, что угроза больше не существует, можно будет рассредоточить эти сконцентрированные войска»[225].
Во время мюнхенских переговоров Гитлер изложил Чиано планы полной оккупации Франции и высказал свои предложения относительно участия Италии в этой операции. Собеседники согласились с тем, что Корсика, в частности, будет оккупирована Италией. Чиано сообщил Гитлеру мнение Муссолини,, который считал необходимым «с величайшей внимательностью следить за развитием событий» и «быть готовым к любым неожиданностям», хотя в целом ни в коей мере не расценивал обстановку как трагическую[226].
На мюнхенские переговоры был затребован и глава вишистского правительства П. Лаваль, которому было сообщено решение гитлеровцев оккупировать всю территорию Франции. Было принято также решение создать предмостные укрепления в Тунисе и Бизерте и с их помощью добиться разгрома англо-американских войск. Однако в условиях, когда Сталинградская битва вступала в решающую фазу и приковывала к себе львиную долю всех вооруженных сил фашистского блока, проведение крупных военных операций против союзных войск в Африке оказалось делом невозможным.