Заключение

Заключение

Завершающий этап всякого исторического исследования — формулировка выводов — в нашем случае заметно осложняется как отсутствием сопоставимых трудов по морской политике России предыдущего периода, так и предпринятым ради ограничения объема данной работы искусственным сужением ее хронологических рамок, не позволяющим до конца проследить развитие тех процессов, начало которым было положено в 1880-е годы. Тем не менее, представляемый материал дает основания для некоторых наблюдений.

Прежде всего следует отметить, что морская политика тех лет унаследовала многие черты политики предыдущего десятилетия. Прежде всего, она оставалась великодержавной, ориентированной на удержание страной того места в системе международных отношений, которое было ею занято к началу описываемого периода, а также на дальнейшее повышение ее статуса. С этой целью российское правительство содержало, главным образом на Балтике, достаточно крупный флот, способный, по его мнению, решать актуальные военно-политические задачи. Однако если в 1860 — начале 1870-х годов развитие последнего происходило в рамках концепции «двух флотов», предполагавшей сочетание береговой обороны с крейсерской угрозой торговым путям вероятных противников, преимущественно Англии, то уже к концу 1870-х годов обозначилось стремление к созданию сбалансированных морских сил.

Опробованная летом 1863 года, при обстоятельствах, исключавших объективную оценку результатов, концепция «двух флотов» в течение полутора десятилетий заставляла Морское ведомство пополнять корабельный состав прежде всего крейсерами и судами береговой обороны. Но техническая отсталость российской промышленности и недостаток финансовых средств, вместе с желанием ведомственного руководства произвести благоприятное впечатление на верховную власть, не раз приводили к поспешному строительству кораблей с ограниченными боевыми возможностями, примером чему служат «мониторные» и «миноносные» горячки времен Польского восстания 1863–1864 годов и войны с Турцией 1877–1878 годов[902]. Быстрый прогресс техники и вооружения за границей в короткое время совершенно обесценил большинство из этих судов. В итоге, к началу 1880-х годов Балтийский флот уже не мог ни защищать должным образом собственные берега, ни серьезно угрожать неприятельской морской торговле. На Черном море и в Тихом океане Россия располагала гораздо более ограниченными силами и не имела средств для заметного их увеличения.

Относительная слабость флота усугублялась проблемами с его личным составом. Разработанные в 1867–1869 годах, согласно указаниям великого князя Константина Николаевича и Н.К. Краббе, руководящие документы по управлению Морским ведомством, наряду со значительным сокращением министерского бюджета, вызвали сравнительное ухудшение положения строевых офицеров, значительный отток их на береговые должности, сократили плавание судов, чем сузили круг лиц, должным образом подготовленных к несению корабельной службы. Предпринятая в начале 1870-х годов попытка устранить отдельные недостатки управленческих структур не увенчалась успехом, преимущественно по финансовым соображениям.

Руководство Морским ведомством сознавало возникший разрыв между возможностями флота и требованиями, предъявляемыми к нему государством. Нарастание угрозы со стороны Турции и Германии, флоты которых значительно усилились в первой половине 1870-х годов, было признано генерал-адмиралом, великим князем Константином Николаевичем еще в 1873 году. Опыт Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, Кульджинского кризиса, морской демонстрации у Дульциньо указывал на важную роль мореходных броненосцев. В совокупности с крейсерами, такие корабли расширяли круг задач, решаемых флотом, и позволяли проводить более активную внешнюю политику. Именно броненосцы могли обеспечить равноправное участие России в акциях других великих держав, позволяли оказывать влияние на позицию враждебно настроенных государств, не доводя дело до открытого вооруженного столкновения, а в случае войны перенести борьбу не только в морские просторы, но и к берегам противника. Необходимость подобных действий в тот период обосновывалась напряженными отношениями с Китаем, Германией, а особенно обострением Восточного вопроса, побудившим российское правительство в конце 1870-х годов признать целесообразность Босфорской десантной операции.

Однако масштабы участия в международных делах ощутимо зависели от состояния государственной экономики, и в первую очередь финансов. Россия же к началу 1880-х годов оставалась страной преимущественно аграрной, с относительно низкими доходами бюджета. К тому же в предыдущие десятилетия она вела почти непрерывные боевые действия на Кавказе и в Средней Азии, воевала с Турцией, мобилизовывала силы в дни Кульджинского кризиса, что в совокупности с целым рядом глубоких реформ способствовало постоянным бюджетным дефицитам, ударявшим и по Морскому ведомству, в свою очередь зачастую нерационально расходовавшему отпущенные средства. В результате ведомственные сметы постоянно урезались Министерством финансов при поддержке Государственного контроля и с одобрения Департамента экономии Государственного Совета. Поэтому не могла быть реализована и новая судостроительная программа, подготовленная в 1876 году С.С. Лесовским и предполагавшая рост числа мореходных броненосцев, пригодных для наступательных действий против соседних стран.

Затрагивая практику использования морских сил в интересах внешней политики, нельзя обойти вниманием тот факт, что крейсерские демонстрации, такие как сосредоточение эскадры И.Ф. Лихачева у берегов Китая в 1860 году, эскадр С.С. Лесовского и А.А. Попова в портах США осенью 1863 года, аналогичные походы эскадр И.И. Бутакова и О.П. Пузино в 1876 году, экспедиция Л.П. Семечкина весной 1878 году, наконец, создание соединенной эскадры С.С. Лесовского в 1880 году, сохраняли характер импровизаций[903]. Лишь во время двух последних Л.П. Семечкиным и С.С. Лесовским были подготовлены более-менее подробные планы действий, послужившие отправным пунктом для дальнейших работ в этой области, однако основывались они на непроверенных предположениях, что ставило под сомнение возможность их реализации.

Очевидно, что главный начальник флота и Морского ведомства, великий князь Константин Николаевич, будучи одновременно и председателем Государственного Совета, не справлялся с обязанностями, налагаемыми на него двумя разными должностями. Уделяя основное внимание разнообразным делам, вносимым в Государственный Совет, он неизбежно отвлекался как от вопросов стратегии, всесторонней подготовки личного состава, развития военной техники, так и от повседневных нужд флота. С середины 1860-х годов Константин Николаевич перестал посещать заседания Адмиралтейств-совета, доверив председательство в нем, равно как всеподданнейшие доклады и значительную часть иных своих обязанностей, управляющему министерством. Вместе с тем, он продолжал распоряжаться ведомством, во многом основываясь на рекомендациях довольно узкого круга доверенных адмиралов, прежде всего А.А. Попова, которому часто принадлежала инициатива постановки тех или иных вопросов. При этом нередко утрачивалась взаимосвязь, последовательность и обоснованность решений. Такое положение наводило моряков на мысль о необходимости создания штабного органа, способного взять на себя некоторые функции генерал-адмирала, в первую очередь стратегическое планирование и организацию боевой подготовки. Более того, Морское ведомство в целом объективно нуждалось в обновлении.

Возможности для его радикального реформирования сложились с воцарением императора Александра III, сменившего верхушку ведомственного руководства. Главным деятелем при этом стал не новый генерал-адмирал, великий князь Алексей Александрович, а управляющий министерством, вице-адмирал И.А. Шестаков, перед которым были поставлены задачи существенного усиления флота и преобразования управленческих структур при одновременном упорядочении и сокращении расходов. Решались они в соответствии с положениями, выработанными особыми комиссиями, учитывавшими опыт подготовки аналогичных мер в предыдущий период. Проекты большинства реформ достаточно широко обсуждались моряками и в основном отвечали их пожеланиям, отрицательные же стороны некоторых, в первую очередь расхождение между замыслом и практикой применения закона о цензе и недостаточная оперативность единого хозяйственного учреждения, стали очевидными лишь впоследствии. Установившаяся при И.А. Шестакове организация министерства продержалась до Русско-японской войны, а восстановленный им принцип централизации управления сохранялся и позднее. Вместе с тем, организационными преобразованиями и введением такой формы боевой подготовки, как большие маневры, вплоть до 1885 года и ограничивались новации адмирала. Во всех остальных отношениях он являлся более или менее добросовестным и энергичным проводником мер, выработанных при его предшественнике, контр-адмирале А.А. Пещурове.

Как и следовало ожидать, со сменой царствования началась определенная смена приоритетов. Если при императоре Александре II, несмотря на официальные декларации, практических шагов по возрождению Черноморского флота не предпринималось, а все внимание было обращено на нужды Балтийского, и главным образом обеспечение предполагаемой крейсерской войны, то Александр III на первый план выдвинул задачу подготовки Босфорской экспедиции.

По мнению императора, ликвидация проблемы черноморских проливов более соответствовала государственным интересам, нежели другие направления морской политики. Однако созванное по его повелению Особое совещание министров 21 августа 1881 года в своих постановлениях хотя и подчеркнуло приоритетность развития сил на Черном море, но одновременно высказалось за сохранение и даже расширение задач флота на Балтике и в Тихом океане. Учитывая ограниченные экономические возможности России, слаборазвитость ее дальневосточной окраины, относительную географическую изоляцию морских театров, удаленность их друг от друга, усугубляемую недостатком путей сообщения, такой подход грозил безрезультатным распылением ресурсов. Тем не менее, рискованные решения, определявшие перспективные цели морской политики, были приняты. И.А. Шестакову оставалось приложить все усилия к скорейшей их реализации.

Настояв на выделении необходимых средств, адмирал положил начало возрождению Черноморского флота, созданию на Балтике броненосцев, способных бороться с германскими и совершать экспедиции к берегам Китая, а также продолжил строительство крейсеров. Следуя решениям заседавшей в конце 1881 года комиссии адмиралов под председательством Алексея Александровича, вполне соответствовавшим его собственным взглядам, управляющий отверг дальнейшее экспериментирование с «поповками» и, учитывая отсутствие у российских конструкторов достаточного опыта, потребовал при разработке новых проектов воспроизведения лучших отечественных и зарубежных прототипов. Однако И.А. Шестаков вскоре отошел от предписанного программой 1882 года числа судов, предназначавшихся для Черного и Балтийского морей, а также от первоначально предполагавшихся типов.

Рост водоизмещения броненосцев и других кораблей, закладывавшихся на верфях Севастополя, Николаева и Петербурга, стоимости их вооружения, брони, механизмов по сравнению с расчетными цифрами, увлечение миноносцами и быстроходными крейсерами в Англии, Франции, Германии, Италии, заставили управляющего в 1885 году изменить программу в духе теорий французской «молодой школы», с увеличением в ней минных сил за счет сокращения броненосных. Тем не менее, к 1889 году в постройке и строю находилось 64 новых корабля общим водоизмещением до 139 000 т — по тоннажу почти на 10 % больше, нежели планировалось, и втрое больше, нежели в семилетие 1875–1882 годов. Правда, многие крупные корабли, в основном из-за рассрочек в платежах, отставания поставок комплектующих частей и частых переделок, были введены в строй позднее намечавшихся сроков, рост же числа малых судов стал возможен лишь вследствие дополнительных ассигнований на нужды Черноморского флота, производившихся ради обеспечения Босфорской операции.

Планы ее проведения, обсуждавшиеся десятилетиями, приобрели близкую к окончательной форму в 1879–1882 годах Тогда же началась и предварительная подготовка, заключавшаяся в детальном изучении театра предстоявших военных действий и проверке осуществимости быстрой переброски и высадки войск. Осенью 1885 года, отчасти под впечатлением обострения отношений с Англией из-за границ Афганистана, но преимущественно ввиду изменившихся с объединением Болгарии перспектив решения Восточного вопроса, перед Военным и Морским министерствами была поставлена задача завершить подготовку в возможно короткие сроки. На следующий год армейцы заключили с РОПиТ контракт на перевозку войск, закупили необходимые материалы, моряки же заказали в Германии шесть миноносцев и приступили к спешному строительству шести канонерских лодок.

Однако так как окончание постройки лодок, наряду с броненосцами, задерживалось, да и результаты ежегодных учебных десантов оставляли желать лучшего, то не допускавший в этом деле риска И.А. Шестаков настоял на отсрочке операции до полной готовности, так при нем и не достигнутой. Между тем, возрождение Черноморского флота с одной стороны заставляло Турцию прислушиваться к пожеланиям России, с другой же — беспокоило султана и толкало его в объятия Тройственного союза. Более вероятным становилось и проникновение через проливы английской Средиземноморской эскадры, способной при содействии турок поставить Черное море под свой контроль.

Еще одним последствием Афганского кризиса стала попытка управляющего придать большее значение подготовке к борьбе с Англией крейсерами, базирующимися на Владивосток. Считая, что угроза крейсерской войны в Тихом океане может заставить англичан уступить России в интересующих ее внешнеполитических вопросах, он в 1886 году решил усилить Тихоокеанскую эскадру, финансовые же ограничения заставили его сделать это за счет упразднения отряда судов в Средиземном море, несмотря на сопротивление Министерства иностранных дел и диаметрально противоположные предложения контр-адмирала Н.И. Казнакова, доказывавшего большое значение крейсерства у Дарданелл и в Архипелаге. Составленный вслед за тем лейтенантом М.К. Истоминым план содействия Босфорской операции атаками английской эскадры и турецких войсковых транспортов миноносцами на подступах к Дарданеллам был в целом одобрен, но никаких мер к обеспечению его реализации в течение нескольких лет не принималось. В Средиземном море, к некоторому ущербу для внешней политики, остался единственный станционер.

Тихоокеанская же эскадра, с 1887 года постепенно увеличивавшаяся в полном соответствии с расчетами И.А. Шестакова, к концу 1880-х годов достигла намеченной им численности, однако параллельное усиление английской эскадры, китайского и японского флотов, в составе которых появились достаточно мощные броненосцы, свело все усилия российского Морского министерства на нет. Выдвинутый было управляющим в 1887 году, но весьма мало обоснованный план высадки десанта в английских колониях, после его смерти не получил развития. Да и в целом этот второстепенный, по сравнению с европейским, театр, даже в случае достижения господства на нем, не позволял существенно влиять на внешнюю политику Англии, а тем более стран Тройственного союза, что и было учтено преемником И.А. Шестакова, вице-адмиралом Н.М. Чихачевым.

На протяжении 1880-х годов, при обострении ситуации на дальневосточных границах империи, возможность которого связывалась главным образом с военно-политической активизацией Пекина, планировалось по примеру прошлых лет посылать в Тихий океан балтийские эскадры. Другие варианты развития событий практически не рассматривались, хотя возможное столкновение с Японией поставило бы российский флот в трудные условия, а исход его в значительной мере зависел бы от позиции Англии, в руках которой были сосредоточены средства ремонта и снабжения судов в прилегающих к Японии водах.

Что касается Балтики, то руководящие круги морского ведомства считали достаточными имевшиеся средства обороны Петербурга с Кронштадтом, Свеаборга и финляндских шхер. Сверх того, на совещаниях 1881 года положения разработанных в 1854–1855 и уточнявшихся в 1863–1864 и 1877–1878 годах оборонительных планов были объединены с общим указанием на необходимость активных действий и отвлечения германского флота крейсерскими операциями в океане. Опасность высадки десанта на берега Княжества Финляндского и прибалтийских губерний, отличавшихся прогерманскими симпатиями влиятельных слоев населения, осознавалась, но первоначально не рассматривалась. Впрочем, сближение с империей Гогенцоллернов в 1881 году, казалось, устраняло угрозу столкновения в ближайшем будущем,

Тем не менее, И.А. Шестаков прислушался к доводам Н.М. Чихачева, призванного им на пост начальника ГМШ, и согласился дополнить систему базирования Балтийского флота опорным пунктом в Либаве, позволявшим выводить корабли в открытое море даже зимой. Правда, управляющий не признал возможным устроить там крупный военный порт, что ставило решение Особого совещания 21 августа 1881 года относительно борьбы с германским флотом на более твердую почву, а полагал достаточным иметь только морскую станцию», едва отвечавшую потребностям крейсерской войны.

Зато адмирала увлекла мысль дополнить оборону побережья Финского залива устройством передовой позиции для миноносцев в Моонзунде, подсказанная ему капитаном 2 ранга Ф.В. Дубасовым. Однако реализовать этот замысел, предполагавший некоторое смещение рубежа постоянно контролируемых Балтийским флотом вод на запад и юг, за пределы Финского залива, но оставлявший без должной защиты большую часть Курляндского побережья на фланге войск, располагавшихся вдоль границы с Германией и прикрывавших стратегическое развертывание армии, И.А. Шестаков не успел. Сменивший его Н.М. Чихачев, с одной стороны считавший необходимым базирование на незамерзающий порт броненосной эскадры, способной оспаривать у немцев господство на театре или угрожать коммуникациям вторгшихся на Балтику англичан, а с другой — крейсеров большого водоизмещения, пригодных для длительных действий в Атлантике и Индийском океане, на основных путях британской морской торговли, предпочел обустроить Либаву, где уже реконструировался коммерческий порт и намечалось сооружение крепости.

Впрочем, до конца 1880-х годов российский флот, постепенно увеличивавшийся, продолжал опираться практически на прежнюю, все более устаревавшую систему военных портов: на Дальнем Востоке — плохо оборудованный Владивосток, на Черном море — Николаев и расширявшийся с 1884 года, но еще не вполне обустроенный Севастополь, на Балтике — надолго замерзавшие и удаленные от границ Германии Кронштадт, Свеаборг и Ревель. Эта система, позволявшая решать отдельные задачи береговой обороны и обеспечить Босфорскую операцию, не удовлетворяла потребностям войны с Германией или Англией. Последнюю Шестаков считал главным противником России. Однако, хотя она была уязвима лишь в океанах, на торговых коммуникациях, Морское ведомство не сумело расширить возможности для ведения успешной крейсерской войны. У него по-прежнему отсутствовали угольные станции, равно как и система снабжения и осведомления крейсеров в целом, не было достаточного числа кораблей с большой автономностью, высокой скоростью и сильным вооружением.

Правда, поиски мест для устройства легальных или секретных опорных пунктов в дальних морях продолжались на протяжении всех 1880-х годов, но успеха не имели. Кроме того, министерство весьма неспешно обновляло состав морально и физически устаревавших крейсеров, поэтому они становились оружием скорее психологическим, нежели боевым, что во многом подтвердилось в дни Афганского кризиса. Наконец, все более сомнительной становилась сама идея крейсерской войны, особенно с Англией — одним из важнейших, наряду с Германией, торговых партнеров России. Даже кратковременная приостановка экспортно-импортных операций могла отозваться неприемлемо высокими экономическими потерями, далеко превосходящими ожидаемые военно-политические приобретения. Заметно осложнились бы и внутрихозяйственные связи, так как в силу географического положения страны важнейшие морские пути дальнего каботажа легко блокировались.

Но именно крейсера, как и в предыдущий период, оставались единственным инструментом морского ведомства, использовавшимся для решения внешнеполитических задач. Несмотря на пребывание в Средиземном море броненосца «Петр Великий», крейсера обеспечивали присутствие российского флага в египетских водах во время кризиса 1882 года. Они же в 1886 году были посланы к берегам Болгарии и участвовали в международной морской блокаде Греции, правда, учитывая специфику российско-греческих отношений, не проявляя излишней активности. Следует отметить, что количественная и качественная неравноценность представлявших Россию корабельных соединений иностранным лишь подчеркивала ограниченность находившихся в ее распоряжении средств воздействия на международную политику. Тем не менее, благодаря подобным акциям Петербургу удавалось сохранять свое место среди великих держав.

Развитию коммерческого судоходства российское правительство уделяло сравнительно мало внимания, ограничиваясь содержанием Добровольного Флота и субсидированием нескольких пароходных обществ, приносившим, правда, определенную пользу. Неоднократные предложения разных предпринимателей о создании при помощи государства крупных частных судостроительных и судоходных фирм по экономическим соображениям не встречали сочувствия, главным образом у Министерства финансов, Государственного контроля и Департамента экономии Государственного Совета. Следует отметить, что достаточно глубокую заинтересованность в судьбах мореходства, прежде всего на русском Севере, проявляла верховная власть. Однако результаты ее вмешательства в объективные процессы становления отечественного торгового мореплавания были довольно скромными. Поэтому коммерческий флот не мог достойно служить военному резервом личного состава и материальных средств и лишь со значительным напряжением обеспечивал последний вспомогательными судами.

Немногим больший эффект имели попытки императора Александра III распоряжаться военным флотом. Основываясь на здравом смысле и определенных познаниях, он с первых же дней своего царствования принял ряд разумных решений. Но ограниченность познаний и перегруженность делами правления не позволяли монарху эффективно контролировать Морское ведомство, вынуждая во многом полагаться на генерал-адмирала и управляющего министерством. Данное обстоятельство оставляло И.А. Шестакову известный простор для толкования как высочайшей воли, так и постановлений Особых совещаний и комиссий по многим вопросам. В свою очередь, адмиралу приходилось считаться не только с желаниями вышестоящего начальства, позицией других министров, но и с мнениями некоторых подчиненных, сумевших в той или иной мере повлиять на решения И.А. Шестакова.

Подобное явление было свойственно и другим министерствам, участвовавшим в решении вопросов морской политики, отчего она становилась плодом коллективного творчества достаточно широкого круга лиц. Этим, наряду с переменами в составе ведомственного руководства, зачастую обуславливалась противоречивость мероприятий правительства. Причем столкновение разных точек зрения по вопросам судостроения, базирования флота, использования его в интересах внешней политики, финансирования конкретных программ и другим нередко приводило не к приемлемому компромиссу, а к упорной борьбе, результаты которой зависели от совокупности различных, в том числе случайных обстоятельств. Отрицательно сказывалась «континентальность мышления» подавляющего большинства российских государственных деятелей, не связанных с морем ни впечатлениями детства, ни характером своей службы. Флотом, разумеется, не пренебрегали, однако не оказывали ему должного внимания. Недаром в 1880-е годы интерес правящих кругов к нуждам Морского ведомства по-прежнему живо проявлялся лишь в моменты обострения международного положения, как то имело место в 1880 и 1885–1886 годах.

Весьма серьезное противоречие было заложено в фундамент морской политики самим Александром III, с одной стороны требовавшим всемерной экономии средств, с другой же — согласившимся на создание мощного флота, способного решить широкий круг задач на разных, отстоящих друг от друга на многие тысячи миль морских театрах. В экономически отсталой стране, сравнительно недавно освоившей большую часть пригодных для рентабельной эксплуатации приморских районов, при неразвитом машиностроении и продолжительных финансовых затруднениях успешно разрешить это противоречие было невозможно. Конечно, руководство Морским министерством пыталось выйти из положения. Так, И.А. Шестаков требовал разработки проектов более дешевых малых броненосцев, практиковал закупку за границей сравнительно недорогих механизмов, оборудования, отдельных судов и целых серий миноносцев, настаивал на копировании западных образцов, избегая расходов на строительство кораблей заведомо, в тот период, неудовлетворительных отечественных конструкций.

Однако выигрывая в одних случаях, министерство проигрывало в других, часто из-за произвольного отношения руководящих лиц к вопросам судостроения или оборудования портов, из-за потерь на ремонт ненадежной отечественной техники, высокой стоимости изделий российских предприятий, особенно при штучных заказах. В итоге ему приходилось, латая тришкин кафтан, усиливать Тихоокеанскую эскадру за счет упразднения Средиземноморской, сокращать продолжительность плавания кораблей, мириться с затягиванием сроков их строительства, пополнением флота боевыми единицами, уступавшими кораблям вероятных противников и так далее. В 1880-е годы были заложены диспропорции в числе офицеров, количестве вспомогательных судов, оборудовании портов, являвшиеся не только результатом ошибок И.А. Шестакова, но также следствием его стремления решить те задачи, на которые указало Особое совещание 21 августа 1881 года, одновременно с сокращением отдельных расходов по указаниям финансового и контрольного ведомств и Государственного Совета.

Такое стремление, несомненно, во многом определялось личными качествами адмирала, желанием доказать, что постигшая его в 1860 — 1870-е годы опала была несправедливой, готовностью изыскать возможность возрождения и усиления флота наперекор гнетущим экономическим реалиям. Однако взявшись вывести морское ведомство из того тупика, в который оно попало при великом князе Константине Николаевиче и Н.К. Краббе, И.А. Шестаков сам двинулся практически по тому же пути, лишь отчасти модифицировав теорию «двух флотов» и крейсерской войны с Англией. Попытка же в неотвратимо менявшейся после образования Германской империи международной обстановке, при едва заметно прогрессировавшей экономике обеспечить решение усложнявшихся задач прежними методами не могла привести к успеху. Поэтому к концу 1880-х годов наметившийся ранее разрыв между объективными экономическими возможностями государства и стремлением правительства проводить активную внешнюю политику, а также между обширными внешнеполитическими задачами и скромными возможностями флота как инструмента их решения так и не был преодолен.

Санкт-Петербург, 1998 — 2003