Технологии власти: президент, «кланы», олигархия

Технологии власти: президент, «кланы», олигархия

Для внешнего наблюдателя и для «среднего украинца», интересующегося политикой, история украинской власти второй половины 1990-х — начала 2000-х сводилась к борьбе между двумя ветвями власти: исполнительной и законодательной, между парламентом и президентом, а также между действующей «властью» и «оппозицией». Своеобразным позитивным фоном этой борьбы служил процесс строительства институтов власти, начатый в первой половине 1990-х (появление новых институтов, например Конституционного суда, трансформация старых), а также перераспределение функций ее составляющих (например фракции и комитеты в Верховной Раде, формирование администрации президента), поиск баланса и оптимальных форм взаимодействия между ними (конституционный процесс), выстраивание системы отношений по линии власть- общество — гражданин и, наконец, формирование оппозиции.

Система исполнительной власти при формальном разделении ее на законодательную, исполнительную и судебную во второй половине 1990-х — начале 2000-х характеризовалась явным перевесом полномочий президентской власти, которая фактически подменила собою исполнительную власть, частично выполняла функции законодательной (в частности через президентские указы) и имела серьезные рычаги для давления на власть судебною.

Система президентской власти была строго иерархичной, вертикально организованной. На вершине иерархии находился президент, официально на уровне кадровой политики контролирующий силовые и фискальные ведомства (Министерство обороны, МВД, СБУ, Генеральная прокуратура). Несмотря на ряд конституционных норм, ограничивающих его всевластие в этой области, президент практически также контролировал кадровые назначения в правительстве (начиная с премьер-министра и министров и вплоть до глав комитетов, комиссий и служб, а также заместителей первых лиц в этих институтах власти).

За пределами центральных органов государственной власти личный контроль президента за системой исполнительной власти на региональном уровне обеспечивался через назначаемых (или смещаемых) им глав местных государственных администраций — от областных до районных и городских (кроме Киева и Севастополя). (В 1994 г. руководители местных структур исполнительной власти избирались на основе прямого голосования.) К концу 1990-х годов губернаторы и главы районных государственных администраций фактически или подменили собою органы местного самоуправления, или контролировали их. Назначения на должности руководителей местных администраций (и смещение) находилось в прямой зависимости не столько от административно-менеджерских способностей, сколько от способностей выполнять распоряжения центра. Самый наглядный пример — «волнообразные» увольнения губернаторов и глав районных администраций¹³⁴ президентом.

Таким образом, когда официально, а когда и «в явочном порядке» президент через находящуюся в его руках или контролируемую им систему кадровых назначений самолично контролировал всю вертикаль исполнительной власти в центре и регионах. Кроме того, он лично назначал треть судей Конституционного суда, половину состава Совета Национального банка и половину членов Национального совета по телевидению и радиовещанию. Президент имел право вето на законы, принимаемые парламентом, и к тому же мог возвращать их на доработку, если они хотя бы одной запятой не соответствовали Конституции.

Конечно, формально полномочия президента ограничивались парламентом, который утверждал премьера и правительство, имел право выражать недоверие правительству и Генеральному прокурору (что практически означало их отставку), имел влияние на кадровые назначения на высшие посты в силовых структурах, утверждал государственный бюджет и т. п. Именно это обстоятельство побуждало JI. Кучму, во-первых, к активному вмешательству в парламентские выборы, во-вторых, к ревизиям результатов этих выборов уже в стенах парламента, в-третьих, к популистским мероприятиям, направленным на подрыв общественного авторитета парламента (референдумы), в-четвертых, к борьбе за создание послушного ему большинства в парламенте, что по крайней мере дважды в 1998–2002 гг. привело к серьезным парламентским кризисам.

Формально-юридически Украина представляла собой президентско-парламентскую республику. Одни политологи довольно часто называют форму власти, сложившуюся к середине 1990-х годов в Украине, «полупрезидентской», подчеркивая этим термином некий перевес в пользу исполнительной власти. Другие с не меньшим основанием называли ее «суперпрезидентской»[193], что, видимо, ближе к реальному положению вещей.

В системе президентской власти было еще одно звено, которое, наряду с вполне легальными институтами, предусмотренными Конституцией, фактически представляло своего рода параллельный центр власти — администрация президента.

Функции и сферы влияния президентской администрации постоянно расширялись. Первоначально, еще при Л. Кравчуке, она играла роль своего рода технической канцелярии, готовящей для президента проекты указов и обеспечивающей делопроизводство. Уже тогда наблюдались конфликты, связанные с вмешательством президентской администрации в сферы деятельности законодательной и исполнительной власти и уже тогда аппарат президентской администрации стремился к полномочиям, уместным более для исполнительной власти, а не для технической службы президента.

При Л. Кучме администрация превратилась в колоссального бюрократического монстра, влияющего на все ключевые сферы жизнедеятельности страны — от кадровых назначений до контроля над средствами массовой информации, от разработок стратегий развития страны до определения внешнеполитического курса. Некоторое представление о масштабах влияния администрации можно составить на примере ее «физического роста». При Л. Кравчуке президентская администрация состояла из 4 отделов, где работали 180 человек. В 1994 г., при Л. Кучме, администрация состояла уже из 6 управлений, 4 отделов и 4 вспомогательных единиц. В ее ведении находились также многочисленные советники президента. К 2000 г. в ведении администрации состояло 9 управлений, Служба президента, секретариат президента, отдельный аппарат Главы администрации, 18 структур, осуществлявших консультативные функции, Институт стратегических исследований и Академия государственного управления. В 2002 г. — 2 главных заместителя Главы администрации, 5 заместителей, пресс-секретарь президента, 5 постоянных представителей (в высших органах законодательной, исполнительной и судебной власти), 8 главных управлений, 9 управлений, 1 отдел, Секретариат президента. К 2004 г. в администрации президента работало около 2500 служащих[194]. Глава администрации президента, будучи по форме всего лишь руководителем «технической службы», обеспечивающей нормальную деятельность президентского офиса, в реальности превращался во второе лицо в государстве[195], иногда более влиятельное, чем спикер парламента или глава правительства.

Описание системы центральной власти была бы неполной без упоминания целой группы «теневых олигархов» или «теневых политиков», игравших крайне важную роль в организации взаимодействия президента с «внешним миром» — как с более-менее известными группами интереса/влияния, так и с теми группами, которые старались не обозначаться в публичной политике, но нередко преуспевали в политике теневой. Пожалуй, наиболее репрезентативные фигуры этой когорты — И. Бакай, С. Левочкин, А. Волков[196]. Люди, обеспечивавшие заинтересованным лицам и группам «доступ к телу», обеспечивали функционирование довольно цепкой системы патронажных отношений на самых верхах власти и содействовали становлению разветвленной сети клиентел и ситуативных лояльностей бизнес-структур и власти. Система патронажей и клиентел, возникшая в «верхах» (президентская администрация, правительство, министерства и ведомства), воспроизводилась на региональном, горизонтальном уровне. Эти горизонтальные сети связывались с центральной через аппарат президентской власти на местах и через фискальные и силовые структуры. В результате возник довольно специфический вариант патримониализма, не только создавший целую систему «семей» и бюрократических «кормлений», но и резко ограничивший доступ к власти и ресурсам всем, кто не попал в клиентельно-патронажные сети или выпал из них. Помимо этого, он привел к небывалому росту коррупции и стремительному обогащению высшей бюрократии центра и регионов.

Борьба Л. Кучмы за сосредоточение максимума власти в своих руках является одной из центральных тем политической истории Украины второй половины 1990-х — начала 2000-х годов. Можно предположить, что первоначально стремление президента к концентрации полномочий было вызвано необходимостью быстрой мобилизации сил и оперативного распоряжения ресурсами в условиях непрекращающегося социально-экономического кризиса и неустойчивого баланса между ветвями власти, который все время нарушался. Неплохой иллюстрацией могут послужить мемуары директора Национального института стратегических исследований, советника Л. Кучмы по вопросам экономики Анатолия Гальчинского, посвященный одному из критических эпизодов второй половины 1990-х: «В 1997–1998 гг., после финансового кризиса, каждый понедельник у Президента собирались 5–6 человек /…/ и в оперативном режиме решали, как удержать экономику, чтобы не свалиться опять в ту безумную инфляцию, которую мы пережили в 1993 году… Президенту нужно было иметь сильную волю, сжатую в кулак. По сути, Президент был тогда и главой государства, и главой правительства, и руководителем Нацбанка. Все решалось в его кабинете»[197]. Речь в этом отрывке идет о кризисной ситуации, однако кризис был нормой жизни во второй половине 1990-х. Соответственно, президент был кризис-менеджером, постоянно требующим дополнительных полномочий, и в итоге сам становился заложником этих полномочий.

На рубеже 1990-х — 2000-х гг. режим «ручного управления» экономикой и отчасти — общественными процессами, сложившийся как средство выхода из кризиса, стал функциональной сутью исполнительной вертикали — она уже не могла существовать вне этого режима хотя бы потому, что была создана под него. Этот режим приобрел собственную логику и самодостаточность. Учитывая иерархичность и функциональные особенности управленческой вертикали, созданной Л. Кучмой и создающей его самого, можно понять целиком естественную потребность в накоплении все большего объема полномочий в ее верхах.

Однако к началу 2000-х годов эта тенденция вошла в конфликт со все более очевидной тенденцией к децентрализации. Смена форм собственности, расширение сферы рыночных отношений, формирование экономических и общественных механизмов и структур, способных к высокой степени саморегуляции, появление новых общественных групп требовали нового качества власти, новой системы ее взаимодействия с обществом и не в последнюю очередь — ее децентрализации. Не случайно в конце 1990-х гг. активизируются дискуссии об административной реформе и неэффективности государственной машины. Однако ответ на эти вызовы был неадекватным, хотя и вполне соответствовал природе созданной Л. Кучмой пирамиды власти: это были требования дальнейшего расширения контроля центра и все более детальной бюрократической регламентации деятельности ее институтов при возрастающей неспособности этой системы к саморегуляции. Фигура, находящаяся на вершине этой иерархии, была в каком-то смысле трагической — созданная при ее участии система превращала Л. Кучму в своего заложника. «Сегодня я работаю не в нормальном режиме президента, — говорил Л. Кучма в конце 2003 г., — практически нет времени, чтобы сесть и обдумать серьезно все, посоветоваться со всеми по той или иной проблеме. Сотни вопросов, которые президент не должен решать, а решать приходится. Так уж сложилось. /…/ Просто такую систему когда-то завел, а потом от нее отказаться уже сложно»¹⁴⁰.

Во второй половине 1990-х — начале 2000-х в системе построения и функционирования иерархий власти, а также взаимодействия ее ветвей появился новый и весьма активный актер, организованные группы интереса/влияния. Именно на этом этапе в общественно- политическом лексиконе появляется термин «кланы»[198], которым, собственно, и обозначаются данные группы и очерчиваются их территориальные контуры. «Кланы» включали в себя аморфный конгломерат бизнесменов, публичных политиков, представителей власти (бюрократии, силовых и фискальных структур, судов), объединенных экономическими, политическими и даже родственными связями. «Клановая» система предполагала наличие целой иерархии клиентел и патронажных отношений между властью и бизнесом, нередко построенных на патримониальных общественных привычках и инстинктах.

Общность интересов не исключала возможности внутренних распрей, не говоря уже о «межклановых» конфликтах, решаемых в лучшем случае неформальным арбитражем первого лица в государстве, в худшем — физическим устранением нарушителей равновесия¹⁴². Политологи обычно упоминали три крупнейших «клана»: «донецкий» (две крупнейшие финансово-промышленные группы — Индустриальный союз Донбасса и System Capital Management), «днепропетровский» (представленный сначала «Едиными энергетическими системами Украины» П. Лазаренко, а после его падения и разгрома ЕЭСУ — В. Пинчуком («Интерпайп») и конкурирующей с ним группой «Приват» И. Коломойского); и, наконец, «киевский» (так называемая «великолепная семерка» или «холдинг СДПУ(о)», возглавляемые В. Медведчуком и Г. Суркисом)¹⁴³.

Упоминались также региональные «кланы», как правило, менее известные — «харьковский» (здесь крупнейшая группа интереса/ влияния, оформившаяся как «Укрсиббанк», также первоначально опиралась на мощную поддержку региональной власти), «одесский» и «крымский».

Конфигурация (бизнес — публичные политики — бюрократия) воспроизводилась на местном уровне в виде местных «кланов», группировавшихся около местных центров власти (как правило, назначаемых Л. Кучмой губернаторов) и материальных ресурсов. Японский исследователь Кимитака Мацузато назвал эти группы «мезоэлитами»[199]. Уместно будет сказать, что по крайней мере четыре из пяти упомянутых крупнейших групп интереса/влияния, вышедших на уровень влияния на центральную власть и слияния с ней, зарождались именно как «мезоэлиты» — в регионах. Обе донецкие группы вырастали и прирастали собственностью под протекторатом губернаторов — сначала В. Щербаня, потом В. Януковича. Днепропетровский «клан» в разных его ипостасях добивался процветания и власти под покровительством сначала губернатора, а затем премьер-министра П. Лазаренко.

К началу 2000-х годов значительная часть «мезоэлит» превратилась в своего рода «региональные подразделения» более крупных «кланов»: самый яркий пример — доминирование СДПУ(о) в Закарпатской области. Присутствие представителей региональной власти в «клановых» структурах было обязательным условием их успешной жизнедеятельности, поэтому «клановая» система власти (экономической и политической) на региональном уровне оказалась тождественна олигархии на центральном.

В становлении системы украинской власти с точки зрения ее взаимодействия с группами интереса/влияния («кланами») можно выделить приблизительно четыре этапа.

Первый: 1992–1994 гг. Связан с процессом адаптации старых государственных структур к новым условиям и их трансформации в новые. На этом этапе наибольшее влияние на процесс формирования и функционирования власти имеют лоббистские группы, связанные с эксплуатацией государственной собственности (рентой). Важной особенностью этого этапа является наличие и влияние идеологий на формирование власти: еще сильны позиции партий, претендующих на звание «идеологических», — коммунистов, Руха, радикальных националистов. На этом этапе еще существовал баланс сил между президентом и парламентом, который периодически нарушался в чью-то пользу. «Кланы» еще не были сформированы.

Второй: 1994–1997 гг. Здесь наблюдается все более ощутимый перевес президентской власти, основой которого является более высокая мобильность президентских структур. Президент практически руководил правительством, а иногда подменял не только его, но и законодательную власть. Именно, в этот период налаживается взаимодействие президента и его центральных структур с региональными бизнес-группами («мезоэлитами»), которые трансформировались в крупные группы интереса/влияния в связи с масштабным перераспределением собственности.

Президент в этот период переходит к модели личного контроля за распределением ренты, в то время как стремительное первоначальное накопление капитала приводит к образованию групп интереса/влияния, не подконтрольных ему и стремящихся к самостоятельной роли во власти и политике. Именно тогда произошел конфликт за контроль над исполнительной властью между стремительно растущими региональными группами (днепропетровской и донецкой), закончившийся отстранением премьеров Е. Марчука и П. Лазаренко, опиравшимися на эти группы и стремившимися играть самостоятельную роль.

На этом же этапе и возникает модель сращивания исполнительной власти с группами интереса/влияния. Исполнительная власть, точнее, находящийся на ее вершине президент, устанавливает контроль над наиболее крупными источниками взимания ренты (импорт/ экспорт энергоносителей и «большая» приватизация). Парламент превращается в главный тормоз приватизации не по идеологическим причинам, а из-за присутствия в нем групп интереса/влияния, составленных или из рантье старого образца, предпочитающих эксплуатировать государственные субсидии и получать госзаказы, и тех, кто не получил желаемого объема доступа к распределению ренты или лишился его. Тогда же окончательно оформляются основы модели фасадной демократии, в которой институты представительной власти, политического представительства и волеизъявления народа (Верховная Рада, партии, выборы) превращаются в инструмент реализации интересов крупнейших «кланов».

Третий период: 1998–2002 гг. характерен, с одной стороны, все более тесным взаимодействием президентской власти и самых крупных групп интереса/влияния, складывающихся в результате «большой» приватизации и трансформирующихся в финансово-промышленные группы. Их союз взаимовыгоден — большой капитал оказывает финансовую поддержку президенту в его борьбе за концентрацию власти, президент осуществляет руководство распределением источников ренты[200], позволяя этим избежать крупных конфликтов и бизнес-войн. В то же время группы интереса/влияния, как те, что связаны общими интересами с президентом, так и те, что конфликтуют с ним, начинают поход в законодательную власть. Это вызвано тремя главными причинами: разворачивающейся «большой приватизацией» (заканчивался срок моратория на приватизацию крупнейших промышленных предприятий и здесь нужны были решения парламента), желанием обеспечить депутатскую неприкосновенность ключевым фигурам бизнес-структур, особенно тем, что по разным причинам оказались в отдалении от президента, и необходимостью лоббирования интересов, уже выходящих за региональный уровень. Крупнейшие группы интереса/влияния создают или скупают политические партии[201], создают, скупают или присваивают средства массовой информации.

Отчуждение центральной власти от общества достигло на этом этапе высшей точки, поскольку она взаимодействовала с обществом не столько посредством законов, сколько через коррумпированный бюрократический аппарат и сросшиеся с ним «кланы» разных уровней.

Наконец, в 2001–2002 гг. начинается четвертый этап в процессе структурирования власти и ее взаимодействия с «кланами», продолжающийся до сих пор. Самыми знаковыми событиями этого периода стали акции «Украина без Кучмы!», «Восстань, Украина!» и выборы в Верховную Раду, происходившие по смешанной системе.

Внешняя сторона событий на этом этапе — возрастание роли политических партий, появление и структурирование политической оппозиции и нарастание отчуждения высшей власти от общества. Внутреннее содержание видимых на поверхности процессов и конфликтов заключается в том, что, с одной стороны, наиболее крупные группы интереса/влияния («кланы») приобрели известную экономическую и политическую самодостаточность, позволяющую им переориентироваться с борьбы за доступ к президенту (в бюрократическом сленге получившую богатое на контексты название «доступ к телу»), на борьбу за доступ к представительской власти, скупку политических «брэндов» и прямое или опосредованное участие в публичной политике через «олигархические» партии и фракции в парламенте. На этом этапе было окончательно поделено медиа-пространство, здесь единственной сферой, остававшейся вне безраздельного влияния «кланов» и сросшейся с ними государственной бюрократии был Интернет.

Борьба за власть в этот период практически превращается в конкуренцию как между самыми мощными группами интереса/влияния, так и в конфликты между ними и внеплановыми группами интереса/ влияния на уровне публичной политики — через купленные или организованные ими партии[202]. С другой стороны, появились альтернативные группы влияния/интереса, еще не ставшие «кланами» и не имеющие центрального доступа к ренте или утратившие его, но претендующие на самостоятельную роль во власти. Именно эти группы составили экономическую основу «новой» оппозиции существующей системе власти, персонифицированной JI. Кучмой.