Большой передел: приватизация и «прихватизация»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Большой передел: приватизация и «прихватизация»

Начало процессов приватизации, как уже упоминалось, было не слишком впечатляющим. С одной стороны, полностью отсутствовали опыт в этой области, инфраструктура, кадры. В 1992–1993 гг. разрабатывались модели приватизации, просчитывался экономический эффект, создавались ее законодательные основы. С другой — отсутствовали общественные предпосылки: по социологическим опросам в 1994 г., 38,4 % респондентов негативно относились к приватизации крупных предприятий, а 34,2 % не знали, что ответить[118]. В парламенте консолидировалась мощная оппозиция приватизации, в которой слились идеологические противники приватизации и те, кто тормозил ее, исходя из соображений личной выгоды (рантье). В 1992–1993 гг. было приватизировано всего около 3,5 тыс. предприятий.

Начало реальной приватизации было положено усилиями реформаторов периода первого президентства Леонида Кучмы. Осенью 1994 г. была обнародована программа приватизации на 1995 г., согласно которой планировалось передать в частную собственность 8 тыс. средних и крупных и около 20 тыс. мелких предприятий[119]. Однако уже в декабре 1994 г. парламент под диктовку «левых» фракций утвердил список 6 тыс. крупных и средних предприятий, не подлежащих приватизации[120], а в конце 1995 г. добавил к нему еще 2,4 тыс. Таким образом, фактически за пределы программы «большой приватизации» было выведено больше половины объектов оборонной промышленности, энергетики, транспорта, пищевой и обрабатывающей промышленности, телекоммуникаций.

Торможение приватизации «левыми» фракциями было вызвано отнюдь не радением об интересах государства и его граждан. Почти половина всех государственных предприятий к 1994 г. пребывала в «аренде» с правом последующего выкупа — они не подлежали приватизации, однако фактически находились в собственности их руководства, непосредственно присутствовавшего в парламенте или имевшего там своих лоббистов. До реформ 1995–1996 гг., а в немалой степени и до начала 2000-х, государственные предприятия оставались прекрасным средством получения дотаций и субсидий, львиная доля которых также присваивалась их руководством. Приватизацию тормозил и парламентский мораторий, действовавший до мая 1995 г., и намеренное затягивание принятия целого пакета законов о приватизации (в результате она регулировалась фактически президентскими указами)[121].

Тем не менее реформаторам в правительстве удалось разработать и внедрить целый комплекс мер, позволяющих активизировать и упорядочить приватизацию: была разработана стандартная, обязательная для всех процедура оценки и продажи предприятий с четко установленными сроками (для малых предприятий устанавливалась упрощенная процедура), подготовлена и запущена программа сертификатной приватизации, создана сеть из более чем тысячи приватизационных аукционов и более чем полутысячи представительств Фонда государственного имущества (ФГМ) отвечавшего за техническую реализацию приватизационных мер. Была разработана программа сертификатной приватизации, в идеале позволявшая при отсутствии денежных средств у населения вовлечь его в приватизационные процессы и таким образом распределить часть государственной собственности в его пользу. В значительной степени приватизационная активность стимулировалась международными финансовыми институтами (МФВ, Мировой банк).

Впрочем, создание юридических и организационных предпосылок не означало их немедленную реализацию на практике. План приватизации 1995 г. не был выполнен (как впоследствии не выполнялись и все другие программы и планы приватизации). В частную собственность перешло 1,8 тыс. предприятий из запланированных почти 8 тыс. Больше чем в половине «приватизированных» крупных и средних предприятий доля государства составляла более 50 % (то есть они, по сути, оставались государственными). В целом программа приватизации на 1995 г. была выполнена на 28,4 %[122], при этом она гораздо быстрее шла в строительстве, торговле и сфере общественного питания (то есть там, где прибыль напрямую была связана с быстрым оборотом средств).

К сопротивлению в центре добавилось сопротивление на местах — местные органы власти, ведомства или препятствовали приватизации, или имитировали ее по уже упомянутым причинам, или осуществляли ее методами, крайне далеким от честной конкуренции. Поскольку в регионах переход предприятий в частные руки происходил через систему разрешений местной власти, бюрократия не могла не воспользоваться этим шансом для собственного обогащения.

Широко использовался и метод симулятивной приватизации. Часть предприятий, особенно крупных, становилась собственностью «трудовых коллективов», то есть де-факто переходила в руки руководства этих предприятий — так называемая «коллективная собственность» стала фиговым листочком, использовавшимся для прикрытия реальной сути происходящего: установления полного контроля за финансовыми потоками со стороны руководства предприятий при формальном отсутствии у них права собственности. Более того, это право собственности со временем могло наступить — нередко такие предприятия объявлялись их руководством нерентабельными (и даже намеренно доводились до такого состояния), их активы обесценивались, а затем скупались теми же руководителями или их структурами. По мнению аналитиков, теневая приватизация такого рода применялась практически на всех крупных предприятиях Украины. В 1997 г. приватизация через аренду с выкупом была остановлена, однако к этому времени практически все, что можно было присвоить таким способом, уже было присвоено.

Особую проблему представляла приватизация в сельскохозяйственном секторе (предприятия сельского хозяйства составляли более половины из тех, что были запланированы к приватизации) — помимо того, что идея приватизации земли вызывала жесткое противостояние «левых», сама собственность сельскохозяйственных предприятий (колхозов и совхозов, перерабатывающих предприятий) с огромным трудом переходила в частные руки отдельных собственников, фермеров (в конце 1995 г. фермерские хозяйства обрабатывали 1,5 % угодий[123]). В сельском хозяйстве «прихватиза- ция» осуществлялась через создание так называемых «коллективных сельскохозяйственных предприятий» (КСП) — чаще всего под их прикрытием новоявленные «лэнд-лорды» присваивали имущество колхозов, совхозов и сельскохозяйственных предприятий — так же, как и в промышленности, здесь процветала «аренда с выкупом». Из 3,7 тыс. сельскохозяйственных предприятий, запланированных к приватизации в 1995 г., в частную собственность (преимущественно в собственность КСП) перешло чуть больше половины — значительная часть новых владельцев еще предпочитала снимать сливки под привычной колхозно-совхозной вывеской за счет государственных дотаций, «продавливаемых» их лобби через парламент.

Торможение приватизации как в центре, так и на местах имело смысл в двух главных случаях — когда «арендуемые» предприятия, номинально оставаясь государственными, практически были собственностью их руководства, или когда их еще можно было использовать для выкачивания из государства дотаций, субсидий и дешевых кредитов (сочетание этих двух вариантов также не исключается). При первом варианте методы обогащения реальных владельцев были более разнообразны — от бесчисленных субаренд до примитивной распродажи имущества и оборудования, невыплаты зарплат и т. п. Второй предполагал более примитивные схемы, но требовал более крепкого прикрытия и связей «наверху». Оба варианта провоцировали возникновение разветвленных коррупционных схем, в которые втягивались государственные чиновники, правоохранительные органы и сами приватизационные органы.

Учитывая колоссальный правовой вакуум в этой сфере, искусственно созданный противодействием новых раньте и части «левых», возникала ситуация практической безнаказанности для тех, кто присваивал себе колоссальные средства, паразитируя на государственной собственности. При этом чем значительнее были масштабы злоупотреблений, тем сложнее было найти и наказать виновных, если такое желание и возникало (а это происходило лишь в двух случаях — при нежелании делиться или при попытке играть в самостоятельные политические игры). С другой стороны, можно предположить, что взимание ренты позволяло наиболее дальновидным рантье аккумулировать средства для денежной приватизации — однако это предположение нуждается в специальном исследовании.

Благодаря многочисленным «дырам» в законодательстве создавались и благоприятные условия для злоупотреблений в самом процессе приватизации. Одним из наиболее распространенных способов «прихватизации» было занижение реальной стоимости приватизируемых объектов и сговор с целью их покупки. В Киеве, например, объявленная балансовая стоимость недвижимости в 1994 г. доходила всего до $ 2 за метр[124]. Возникали ситуации, когда объекты приватизировались по цене, в десятки и сотни раз уступавшей их реальной стоимости. Это позволяло скупать приватизируемые объекты за бесценок.

Нередко использовался метод фальшивого банкротства. Руководители предприятий, контролируя их финансы, начинали дело о банкротстве, после чего предприятие подлежало «санации» и последующей продаже за бесценок. При этом инициатором банкротства был кредитор, в роли которого выступала структура, созданная самими же руководителями предприятий, а покупателями «обанкротившегося» предприятия — структура, созданная теми же руководителями или их доверенными лицами. Весьма симптоматично, что всплеск дел о банкротстве предприятий в 1990-е годы совпадает со всплеском приватизации: если в 1993 г. в арбитражных судах находилось 38 исков о банкротстве, а в 1994 г. — 194, то уже в 1995 г. — 2 тыс., в 1996 г. — 2,8 тыс., а в 1997 г. — 6,7 тыс.[125] Разумеется, нельзя утверждать, что все эти дела относились именно к специфической форме приватизации, однако можно предположить, что это имело место и не как одиночные случаи, а как распространенная практика.

Многочисленные факты «дешевых распродаж» государственного имущества послужили прекрасным поводом для контрмер со стороны противников приватизации — упоминавшийся мораторий, в частности, был введен именно под предлогом неконтролируемого разбазаривания и неравномерного распределения государственной собственности при переходе в частные руки — и довод этот был неопровержимым.

В 1995 г. началась массовая сертификатная приватизация. Ее идеология заключалась в равномерном распределении государственной собственности в руках новых, частных собственников, которыми, собственно, должны были стать все граждане страны. Если ранее участие в приватизации обеспечивалось открытием депозитных приватизационных счетов в Сберегательном банке Украины, то теперь было принято решение о переходе к «бумажной» приватизации. Было изготовлено около 50 млн имущественных приватизационных сертификатов. Согласно правительственному плану, конечной датой получения приватизационных сертификатов должен был стать июнь 1996 г. В средствах массовой информации развернулась масштабная просветительная кампания — с целью пояснить суть и механизм сертификатной (ваучерной) приватизации.

Население, пассивно наблюдавшее за интенсивным процессом присвоения государственной собственности, скептически отнеслось к предложению стать собственниками с помощью сертификатов. Процесс их получения проходил медленно, поэтому пришлось перенести заключительную дату их выдачи на январь 1997 г. В дополнение к именным приватизационным сертификатам с середины 1996 г. стали выдаваться компенсационные сертификаты — в счет денежных сбережений населения, «сгоревших» в Сберегательном банке СССР зимой 1992 г. В отличие от ваучерных сертификатов их можно было продавать. К концу 1996 г. было выдано около 80 % приватизационных сертификатов. 5,3 млн украинцев вообще не обратились за ними, и 2,5 млн их не использовали[126].

Сертификатная (ваучерная) приватизация, по сути, не достигла декларированной цели — миллионы украинцев не превратились в «акционеров» приватизированных предприятий. Цена ваучера на черном рынке (легально продавать сертификаты запрещалось) была смехотворной — она никогда не превышала $ 10, а чаще всего составляла около $ 2[127]. Сертификаты в массовом масштабе скупались финансовыми посредниками, которые, формально беря на себя обязательства по «управлению» сертификатами, на самом деле осуществляли многоступенчатые махинации, в результате которых собственниками приватизируемы предприятий становился кто угодно, но не держатель сертификата. О «цене вопроса» говорит тот факт, что к 2001 г. за сертификаты было продано 47 % собственности крупных и средних предприятий.

Сертификатная («ваучерная») приватизация вылилась в дальнейшую «прихватизацию», которая вела к масштабным нарушением прав предполагаемых мелких собственников и еще большей поляризации в распределении общественного богатства. По подсчетам аналитиков, 25 % имущества крупных и средних предприятий попало в руки 80 % собственников сертификатов, не работающих на этих предприятиях. Это означало, что 75 % их имущества оказалось в руках 20 % собственников сертификатов, формально или реально являющихся членами «трудового коллектива». О правах этих членов говорить не приходится — они, как правило, нарушались новым руководством акционированных предприятий самыми брутальными способами.

В результате сертификатной приватизации формально в Украине появилось 19 млн акционеров, реально же подавляющее большинство из них не имело никакого доступа к собственности, приватизированной с помощью их сертификатов: право собственности на акции, как правило, документально не оформлялось (вследствие юридической безграмотности населения), уставные документы и даже имена собственников акционированных и приватизированных таким способом предприятий часто оставались тайной за семью печатями32. Практиковался и примитивный силовой захват «акционированных» предприятий, и скупка за бесценок акций работников предприятий.

Такое «обобществление» предприятий фактически означало сосредоточение прав собственности в руках их руководства — по подсчетам аналитиков, к 2001 г. 58 % приватизированных предприятий относилось к этой категории[128]. Ограбление мелких «акционеров» и перераспределение имущества в пользу крупных происходило также через создание трастовых «пирамид», через намеренное обесценивание акций путем фиктивных банкротств предприятий, находившихся в «корпоративной» собственности, и просто элементарным игнорированием права держателей акций на часть доходов.

Несмотря на описанные трудности и серьезные социальные издержки, 1995–1997 гг. стали переломными в процессе приватизации, он стал необратимым, в него включались (пусть и весьма своеобразно) даже те, кто поначалу его сдерживал. В этот период несколько ускорился процесс «большой» приватизации — как благодаря энергичным и настойчивым действиям правительства по ликвидации субсидий и дотаций (как всегда, не доведенным до логического завершения), так и вследствие поддержки международных финансовых институтов (предоставивших кредит на приватизацию в $ 300 млн). К середине 1997 г. фактически была завершена «малая» приватизация — в частную собственность перешло 95 % (46 тыс.) малых предприятий, предназначенных для приватизации[129]. Произошел «приватизационный всплеск» в сельском хозяйстве — если на конец 1994 г. было приватизировано 8,9 % земель (3,7 млн га), то на конец 1997 г. — 65,5 % (27,4 млн га) — эта цифра оставалась почти неизменной до начала 2000-х годов[130].

В 1998–2003 гг. в среднем приватизировалось 5–6 тыс. предприятий в год, при этом в ход пошли крупные предприятия, областные энергетические компании, транспортные предприятия. 2003–2004 гг. охарактеризовались политикой, по аналогии с «большим прыжком» названной журналистами «большой хапок». Это была так называемая «целевая» приватизация, исключавшая реальную соревновательность заинтересованных сторон за счет установления произвольных квалификационных требований к участникам приватизационных конкурсов. Как правило, эти требования формировались правительством и Фондом государственного имущества с учетом интересов заранее определенного участника.

Наиболее показательными можно считать следующие (но далеко не единственные) истории.

Весной 2003 г. был продан 25-процентный пакет акций Никопольского завода ферросплавов (НЗФ). Единственным реальным участником конкурса оказался небольшой банк, принадлежащий зятю президента Л. Кучмы. Контрольный пакет акций завода был продан за 405,5 млн гривен консорциуму, контролируемому «Интерпайпом» (при том, что ближайший конкурент, днепропетровская группа «Приват», предлагал больше 1 млрд)[131], вдобавок консорциум получил право на управление государственным пакетом акций (25 %), который в этом же году был им выкуплен.

Через год, в июне 2004 г., состоялась еще одна «сделка века», наглядно иллюстрирующая суть украинской большой приватизации: контрольный пакет (93,02 %) крупнейшего в Европе металлургического комбината «Криворожсталь» был куплен «вскладчину» акционерными обществами, владельцами которых были В. Пинчук и Р. Ахметов — за $ 802 млн. Через год с небольшим, в октябре 2005 г., после «оранжевой революции», «Криворожсталь», возвращенную в государственную собственность, продадут еще раз, уже на действительно открытом конкурсе — за $ 4 млрд 792 млн — почти в 6 раз дороже…37

В 2004 году на основе специального закона, принятого Верховной Радой в 2003 г., была приватизирована Государственная акционерная компания «Укррудпром». Участвовать в конкурсе получили право только те инвесторы, которые уже имели в собственности пакеты акций компании размером более 25 %. В результате лакомый кусочек поделили Б СМ, группа «Приват» и российская компания «Смарт-груп»38.

В 2003–2004 гг. методами «целевой» приватизации перешли в собственность или под контроль наиболее мощных ФПГ крупнейшие добывающие, металлургические и химические предприятия стратегического значения: чемпионом тут была 5СМ — ей досталось восемь предприятий и одно («Криворожсталь») было приобретено вместе с «Интерпайпом». Индустриальный союз Донбасса разбогател натри металлургических завода, «Интерпайп» — на четыре, группа «Приват» добавила к своей коллекции два горнообогатительных и один железорудный комбинат39.

Каковы же итоги приватизации 1990-х — начала 2000-х? В 1992–2003 гг. в Украине было приватизировано 90 449 предприятий государственной и коммунальной формы собственности, причем 52,4 тыс. (58 %) перешли в руки частных собственников в 1994–1997 гг.40 К 2003 г. в государственной собственности осталось 15 % предприятий (в основном крупных)[132]. К началу 2000-х предприятия, находившиеся в государственной собственности, производили 23,8 % (в 1995 г. — 50,8 %), предприятия, стыдливо названные в официальной статистике «коллективной собственностью», — 75 %. В сельском хозяйстве удельный вес частного сектора в общем объеме продукции в 1995–2000 гг. возрос с 29,4 % до 64,7 %[133]. К 2005 г. в промышленности удельный вес объектов, находящихся в частной собственности, составлял 95,2 %[134].

Государственный бюджет за десять лет приватизации получил сумму, вызывающую тягостное недоумение — 6 млрд гривен ($ 1200 млн). Первый вице-премьер в правительстве В. Януковича, бывший глава государственной налоговой администрации Николай Азаров, назвавший эту цифру, так оценил ее: «Выходит, полэкономики страны оценили в 1 миллиард долларов? Это уже говорит о том, что приватизация осуществлялась по схемам, далеким от тех, по которым должна осуществляться по закону. Мы не смогли сделать ее инструментом развития экономики. Она не соответствует даже фискальным оценкам»[135]. В данном случае «открытие», сделанное Н. Азаровым, выглядело несколько комичным: как бывший глава налогового ведомства, тем более используемого не только с фискальными, но и с политически-репрессивными целями, он не мог не знать масштабов «прихватизации». Впрочем, такой способ выражения мыслей был характерен для всего высшего эшелона власти — Л. Кучма периодически точно так же на публике «открывал» для себя неприятные вещи. Уже закончив свою политическую карьеру, он сам достаточно своеобразно подвел итог «большого передела». В одном из интервью зимой 2006 г. на вопрос, можно ли утверждать, что большинство объектов были приватизированы честно, экс- президент честно ответил: «Безусловно, нет! А в какой стране вы видели честную приватизацию?»[136].

Приватизация превратилась в одно из самых эффективных средств развития «дикого капитализма» и одновременно — в наиболее показательный пример украинского варианта капитализма государственного, при котором приватизация становится не только средством обогащения государственных чиновников, но и приводит к сращиванию государства с частным бизнесом и их нелегальному взаимодействию. Она привела к созданию узкого круга крупных собственников, монопольно владеющих и распоряжающихся наиболее прибыльной частью собственности. Мечта о создании прототипа среднего класса путем равномерного распределения государственной собственности осталась неосуществленной.

Если говорить об экономической стороне, то можно заметить, что в любом случае переход средств производства в частные руки и формирование основ рыночной экономики даже в таком изуродованном виде, как это случилось в Украине, привел к более эффективному хозяйствованию по сравнению с периодом «общенародной собственности» и особенно по сравнению с «эпохой рантье». Экономические результаты большой приватизации стали очевидными в начале 2000-х, когда усилилась роль рыночных механизмов в развитии экономики и начался подъем производства. Тогда же стала более явной тенденция к легализации созданных в ходе «прихватизации» капиталов, что можно считать позитивной тенденцией для экономики.

В социальном плане она была крайне несправедливой. Она не только не способствовала формированию слоя мелких собственников, но и привела к крайне несправедливому перераспределению общественного богатства, его поляризации. Методы ее проведения способствовали колоссальной деморализации общества, породили стереотипы социального поведения, представляющие угрозу не только для общества в целом, но и для самих новых частных собственников, поскольку собственность, не имеющая общественной (а часто и юридической) легитимности, долго остается объектом экспроприаторских настроений и конфискационных инстинктов как со стороны отдельных лиц, так и со стороны государства. Согласно социологическим опросам, проводившимся в 1992–2006 годах, удельный вес респондентов, негативно относящихся к приватизации крупных предприятий, вырос более чем вдвое — с 31,6 % до 67,2 %, к приватизации малых предприятий — в такой же пропорции — с 13,6 % до 28,6 %. Отрицательное отношение к приватизации земли изменилось еще более радикально — с 13,9 % до 52,8 %[137]. Согласно другому опросу, проведенному центром «Социс» и Институтом социологии Национальной Академии наук Украины летом 2007 г., 70 % опрошенных поддерживали идею реприватизации47.

Помимо всего прочего, сверхобогащение нескольких бизнес-груп в ходе приватизации и уход в теневой сектор доходов от нее с последующими мизерными поступлениями в бюджет были одним из косвенных факторов падения жизненного уровня категорий населения, живущих на государственные зарплату, пособия и пенсию (в первую очередь учителей, врачей, студентов, пенсионеров). Впрочем, социальные издержки приватизации — это только часть масштабной и не слишком оптимистичной картины изменений в социальной жизни украинского общества конца 1990-х — начала 2000-х.