ОЛИГАРХИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ОЛИГАРХИЯ

Преимущества роста… в последние два десятилетия в США, распределялись неравномерно: неравенство и в богатстве и в доходах возросло до уровня, невиданного во времена Великого Гэтсби[201].

П. Кругман{1428}

Рост неравенства, по словам Гринспена, начался с середины 1980 г.: «И хотя другие страны также сталкиваются с растущей концентрацией доходов{1429}, на сегодняшний день ее последствия куда менее значительны, чем в Соединенных Штатах. США явно выделяются среди мировых торговых партнеров»{1430}. «Американцы уже видели подобное, — продолжал Гринспен, — В последний раз доходы концентрировались в руках столь же узкого круга людей на короткий период в конце 1920-х годов и на более длительное время — непосредственно перед Первой мировой войной». «Двухуровневая экономика — обычное дело для развивающихся стран, однако американцы не сталкивались с таким различием в доходах с 1920-х годов»{1431}.

На факт роста неравенства указывают представители всех политических сил, но между ними существует принципиальное различие в оценке самой проблемы концентрации доходов. А. Гринспен воспринимает ее лишь как досадную помеху угрожающую «обычаям и стабильности демократических обществ. Боюсь, что неравенство может спровоцировать политически выгодный, но экономически разрушительный поворот»{1432}. Либеральная идеология отрицает сам моральный аспект проблемы. В лице Ф. Хайека она утверждает, что выражение «социальная справедливость» «лишено смысла» и «неприменимо к цивилизованному типу общества»{1433}. Нижние классы общества к людям вообще не относятся, «пролетариат — это дополнительная популяция…»{1434}.

Диаметрально противоположных взглядов придерживается один из реальных и вполне успешных героев книги М. Льюиса: «Будучи консервативным республиканцем, ты не задумываешься о том, что одни зарабатывают, грабя других… Я пришел к выводу, что вся сфера потребительских кредитов существует для того, чтобы снимать с людей последнюю рубаху»{1435}. «Высшие слои общества изнасиловали свою страну. Вы обманули ее жителей. Вы создали машину, обдирающую людей»{1436}. «На сегодняшний день на финансовых рынках почти каждый участник заявляет о своей невиновности. Все они утверждают, что всего лишь выполняли свою работу. Так оно и было, отмечает Стиглиц. Но их работа часто предусматривала эксплуатацию других или благоденствие за счет результатов такой эксплуатации»{1437}. На деле, полагает Стиглиц, «идеология свободного рынка оказалась лишь предлогом для применения новых форм эксплуатации»{1438}.

Не меньше различий и в определении источников роста неравенства. По мнению Гринспена, он стал следствием глобализации и технологического бума. Что объективно имело свое место. Глобализация и технологический бум повышают эффективность и соответственно доходы тех, кто в наибольшей мере связан с этими процессами, и наоборот. Противники этой версии утверждают, что рост неравенства обеспечил не столько рост экономики, сколько перераспределение уже существовавшего богатства внутри общества: после того, как «финансовые институты обнаружили, что в нижней части общественной пирамиды имеются деньги», они,.считает Стиглиц, «сделали все возможное… чтобы переместить эти деньги ближе к вершине пирамиды»{1439}.

Деньги внизу общественной пирамиды копились еще с окончания Второй мировой, почему же тогда финансовые институты начали их безудержное перераспределение только с начала 1990-х? По мнению канадской исследовательницы Н. Кляйн, причина этого крылась в том, что социальные «страны Запада возникли в результате компромисса между коммунизмом и капитализмом. Теперь нужда в компромиссах отпала…», «когда Ельцин распустил Советский Союз… капитализм внезапно получил свободу обрести самую дикую свою форму, и не только в России, но и по всему миру…»{1440}.

Процесс перераспределения демонстрирует снижение за 1979–2009 гг. реальной средней (median) зарплаты в США на 28%{1441}, на фоне роста реального валового внутреннего продукта на душу населения за тот же период почти на 60%{1442}. Куда же девался доход, если зарплата упала? Весь доход концентрировался на верхних этажах социальной лестницы. И если 30 лет назад оплата руководителя высшего звена превышала оплату труда работника средней квалификации приблизительно в 40 раз, то сейчас это соотношение составляет сотни и тысячи раз{1443}.

Наглядную картину перераспределения дает график роста совокупных доходов по группам домохозяйств за последние десятилетия. Как правило, в США доходы рассчитываются по квинтилям — 5 групп от беднейшей 1/5 до богатейшей 5/5. Самая богатая группа делится по процентам от 10 до 0,01%. Последняя представляет примерно 14 000 богатейших семей США.

Рост доходов социальных групп в США за 1979–2004 гг., в %{1444}

Приведенный график подтверждает расчеты профессора университета Беркли Е. Сайза, согласно которым 2/3 национального дохода за последние годы пришлись всего на 1% богатейших домохозяйств. Доход этого 1% рос в 10 раз быстрее, чем остальных 90% домохозяйств. По мнению Сайза, к настоящему времени США достигли самого высокого уровня концентрации доходов с 1928 г.{1445}

Оценивая результаты неолиберальных реформ, Дж. Стиглиц приходит в итоге к радикальным выводам: то, что происходило в США на протяжении более четверти века, было «созданием государства корпоративного благосостояния»{1446}. Да, речь идет о том самом корпоративном государстве, в котором на смену родовой аристократии к власти должна была прийти финансовая аристократия («привилегированная каста»{1447}) неофеодального стиля. Том самом корпоративном государстве, о котором мечтали в начале 1930-х канцлер Германии Ф. Папен и стальной магнат Ф. Тиссен, «нанявшие» Гитлера для защиты своих привилегий, когда они оказались под угрозой. Превращение Соединенных Штатов Америки в Корпоративные Штаты наглядно демонстрирует сравнение показателей социального неравенства и наследственной преемственности богатства европейских стран и США.

Корпоративные Штаты Америки[202],{1448},[203] 

Процесс превращение Соединенных Штатов в Корпоративные отмечают множество исследователей этого вопроса. Так, американский социолог Р. Лахманн, приводя факты небывалой концентрации богатства в руках немногих, приходит к выводу, что в последние три десятилетия правительство США и крупнейшие американские корпорации оказались под контролем олигархии{1449}. Д. Харви, в свою очередь, полагает, что именно передача власти олигархии и являлась истинной целью неолиберальной политики Запада{1450}.

«Новый курс» Буша носил исключительно корпоративный характер, считает и Н. Кляйн. «Вся 30-летняя история чикагского эксперимента — это история масштабной коррупции и корпоративистского сговора между государством и крупными корпорациями…»{1451}, «роль правительства в корпоративистском государстве — работать конвейерной лентой для передачи общественных денег в частные руки{1452}.

На «повсеместную практику защиты правительством интересов крупных американских компаний»{1453}, указывает и Р. Райх. Он же отмечает, что «лоббистская деятельность становится все более прибыльной. В 1970-х вашингтонскими лоббистами становились примерно 3% бывших членов конгресса, в 2009 г. эта цифра достигла уже 30%»{1454}. Повышение эффективности лоббизма является отражением соответствующего роста коррупции в высших эшелонах американского истеблишмента.

Коррупция становится неизбежным следствием роста неравенства. Требуя привилегий для себя «привилегированный класс» вынужден делиться с теми, кто эти привилегии создает для тех, кто участвует в процессе создания или обслуживания интересов «привилегированного класса вымогательство, за исключением случаев чистого криминала, подсознательно становится средством восстановления экономической и социальной «справедливости» в отношении лично себя, пускай и за счет других. Но такие правила игры установлены самим «привилегированным классом», не желающие принимать в ней участие превращаются в париев и опускаются на «дно».

Чувство справедливости также присуще человеку, как и чувство эгоизма. Это чувство справедливости базируется не на зависти к богатым, а на чувстве собственного достоинства. В классовом обществе, разделенном на расу господ и расу рабов, борьба за справедливость становится борьбой за право называться человеком. Это чувство свойственно как русским крестьянам, восставшим в 1917 г. «за право считаться людьми», так и современным американским профессорам, в лице, например, Р. Райха, по мнению которого «ни один американец не сможет жить спокойно и счастливо в стране, где малая доля получает все более крупную часть национального дохода, а то, что остается большинству, постоянно уменьшается»{1455}. «Когда мы поймем, что экономическая игра ведется нечестно, — предупреждает Р. Райх, — положение может стать взрывоопасным»{1456}.

Наиболее популярными методами перераспределения капитала, за исключением чисто финансовых (ипотечных, кредитных и т.п.) махинаций, в США стали:

Государственные контракты: «Сотни миллиардов долларов ежегодно из общественных средств переходили в руки частных компаний. Это происходило на основе контрактов, многие из которых заключаются в тайне, без конкуренции», — отмечает Н. Кляйн[204]. Как писала в феврале 2007 г. газета New York Times, в США, «без каких-либо публичных обсуждений или формальных процедур подрядчики фактически заняли положение четвертой ветви власти»{1457}.

Приватизация общественных секторов экономики, таких, как пенсионное и медицинское обеспечение, национальная оборона и т.д.

Соединенные Штаты переняли чилийский (времен правительства Пиночета) опыт приватизации пенсионной системы и создания частных пенсионных фондов{1458}.[205] В частных фондах доминирует накопительная пенсионная система с фиксированными взносами, которые инвестируются в ценные бумаги. Безусловно, частный бизнес дает несравнимо более высокое качество услуг, чем государственно-бюрократический, беда лишь в том, что это «счастье» не для всех, а только для тех, кто может за него заплатить[206]. В отношении пенсий, таких в США нашлось около половины работающих, но и из них сделать достаточные пенсионные накопления смогли весьма немногие. Но не это самое главное, а то, что большая часть средств частных пенсионных фондов пошла на строительство той самой финансовой пирамиды, о которой говорилось выше. Рухнет она, рухнут и пенсии. Показательным примером в этом отношении стал кризис 2008 г., когда частные пенсионные фонды США показали отрицательную доходность на уровне 26%{1459}. Некоторые корпоративные фонды оказались еще в более худшей ситуации. Например, обязательства одной из крупнейших корпораций мира «Дженерал моторс» (GM) перед пенсионерами в 2008 г. более чем в два раза превысили рыночную стоимость самой компании. Если бы не десятки миллиардов долларов государственной помощи, более полумиллиона пенсионеров, имевших корпоративную страховку GM, могли потерять ее полностью[207].

Приватизация здравоохранения привела к тому, что в США самые высокие в мире расходы на здравоохранение на душу населения, и эти расходы растут опережая инфляцию. При этом в США самый высокий среди всех индустриально развитых стран уровень детской смертности, а предполагаемая продолжительность жизни ниже, чем в 40 других странах включая Иорданию и Каймановы острова. США единственная богатая страна, которая не обеспечивает медицинское страхование всем своим гражданам; на 2010 г. медицинской страховки не имели почти 45 млн. человек{1460}.

«Приватизация» системы национальной безопасности США осуществляется в соответствии с доктриной «нового курса» Буша, где все вспомогательные функции по обеспечению национальной безопасности должны быть возложены на частные фирмы. Последние становятся ежегодными получателями десятков миллиардов бюджетных долларов от министерства обороны, ЦРУ и других силовых ведомств{1461}. Эта реформа породила «целую армию фирм-лоббистов, предлагающих связать новые компании с нужными людьми на Капитолийском холме. В 2001 г. в сфере безопасности было всего две такие фирмы, а к середине 2006 г. их насчитывалось 543.{1462}

Снижение верхней ставки подоходного налога — является одним из наиболее эффективных механизмов концентрации доходов. Об этом наглядно говорит, например, график сравнения ставки налогов и доходов 0,5% богатейших налогоплательщиков США. На самом деле из-за большого количества исключений «эффективная (реальная) налоговая ставка» снизилась еще ниже номинальной, как по размеру, так и по степени прогрессии{1463}.

Изменение верхней ставки подоходного налога в США и доли 0,5% богатейшей части населения, в общих доходах американцев, за 1917–2008 гг., в %{1464}

По мнению богатейшего человека мира У. Баффета, в последние 20 лет налоги в США были слишком выгодными для состоятельных людей, что позволяло «супербогатым» становиться еще богаче: «Изменения налогового законодательства очень благоприятствовали этой группе, в которую вхожу и я. В течение этого времени среднестатистический американец в экономическом плане никуда не двигался. Он шел на месте по беговой дорожке, в то время как супербогатые были на космическом корабле»{1465}.

Впрочем, дальнейшее снижение ставки налога уже не играло принципиальной роли, поскольку после накопления капитала в дело вступают проценты, которые перераспределяют собственность еще эффективнее, чем снижение налогов.

Причем проценты в США, как это ни странно, облагаются по в два раза меньшей ставке налога (15%), чем доход, полученный от реальной деятельности (35%). В результате четыреста наиболее высокооплачиваемых налогоплательщиков 2007 г., получающих средний доход более чем в 300 млн. долл. каждый, заплатили налоговой службе всего 17% своего общего годового дохода, поскольку преобладающую часть доходов проводили по графе «доход от вложенного капитала»{1466}.

Превращению американского капитализма в неофеодальное корпоративное государство способствовало и «эффективное» снижение максимальной ставки налога на наследство более чем в два раза, с 45 до почти 20%{1467}. Правда республиканцы считают, что и этого недостаточно, и требуют полной отмены налога на наследство. Тем временем доля собственности 1% богатейших американцев, в общем богатстве страны, выросла за последние 30 лет почти в 1,8 раза с 20% в 1979 г., до 35% в 2007 г.{1468}.

Рост неравенства Соединенных Штатов, все в большей мере приобретает корпоративистские черты и в бытовой сфере, все ярче подчеркивая разделение американцев на две социальные расы. Британское правительство для описания данного явления ввело даже специальное понятие «социальное отчуждение», которое значительно шире и глубже, чем обычное понятие неравенства{1469}.

Признаки «социального отчуждения» проявляются, например, в том, что «по всей стране наиболее состоятельные американцы отделяются от прочих и образуют собственные сообщества, налоговые базы которых могут обеспечить обслуживание на гораздо более высоком уровне. Этот класс обитает в бизнес-парках и поселках за шлагбаумами, вместо обычной полиции окружает себя охранниками…»{1470}. По мнению Н. Кляйн, в США уже возникло «вполне сформировавшееся (корпоративное) государство в государстве, которое обладает силой и имеет огромные возможности, тогда как настоящее государство стало хрупким и немощным»{1471}. Корпоративное государство за счет общественного обзаводится даже собственными корпоративными армиями. Примером может являться фирма Blackwater, создавшая на базе госконтрактов собственную частную армию из 20 тысяч наемных солдат{1472}. Правый американский журнал назвал Blackwater «Аль-Каидой» для хороших парней»{1473}.

Несмотря на то что видимое богатство растет и за пределами «зеленых островов» корпоративного государства (площадь типичного американского дома в 1977 г. составляла 550 кв.м., в 2007 г. — 700, типичная свадьба в 1980 г. обходилась в 11 тыс. долл., в 2007–28 тыс., с учетом инфляции){1474}, картина там диаметрально противоположная.

Там за поддержание своего социального статуса на фоне снижения почасовых ставок борются более 90% американцев. Двухнедельный отпуск является для них нормой, у европейцев для сравнения — 5 недель. По данным ОЭСР, среднегодовой фонд рабочего времени американца с 1970 по 2006 г. сократился с 1900 до 1800 часов, немца — с I960 до 1440, француза — с 1940 до 1680; англичанина и итальянца — с 1870 до 1590{1475}. По данным же американских исследователей, количество часов, отработанных за год средним американцем, не сократилось, а наоборот, выросло за счет сверхурочных работ и совместительства до 2200{1476}. Фонд рабочего времени американской семьи вырос еще больше — на 26%, за счет увеличения количества работающих женщин, имеющих детей за 1966–2000 г. с 20 до 60%{1477}.

А работать необходимо еще больше, поскольку нужно оплачивать долги, которые с 1970-х по 2007 гг. выросли с 55% (долг средней американской семьи (включая долги по ипотеке)) до 138%{1478}. По данным исследователей, для того, чтобы уделять больше времени работе американцы по ночам стали спать на один-два часа меньше, чем в 1960-х г. (Подобное ограничение породило абсолютно новую отрасль. В 2007 г. американцы потратили громадную сумму в 23,9 млрд. долларов на товары и услуги, связанные со сном){1479}. А каждый десятый американец принимает годичный курс антидепрессантов, вследствие чего антидепрессанты стали наиболее часто прописываемым лекарством в стране и даже в истории{1480}.

Между тем, несмотря на кажущуюся осознанную последовательность действий по концентрации богатства, рост неравенства является не столько целью, сколько сущностью неолиберальной доктрины, настаивающей на абсолютной эластичности заработной платы, что на другом конце социальной лестницы подразумевает такую же абсолютную эластичность доходов. Т.е. бесконечное снижение заработной платы на одном конце подразумевает такое же бесконечное увеличение доходов на другом.

Попытки критики существующей системы, по словам Стиглица, привели к тому, что представители администрации (Клинтона) «обвинили нас в том, что мы способствуем разжиганию классовой борьбы. Если уж наши спокойные попытки обуздать то, что с высоты сегодняшнего дня (времен президента Буша) кажется небольшими эксцессами[208], воспринимались так резко и получали столь решительный отпор, какой реакции можно ожидать при прямой атаке на беспрецедентную перекачку денег финансовому сектору Америки»{1481}. «Эта раздача денег на самом деле оказалась одним из самых крупных в истории перераспределений богатства за столь короткий промежуток времени. (Почти наверняка еще более крупной можно признать (только) проведенную в России приватизацию государственного имущества)», — отмечает Дж. Стиглиц{1482}.

Концентрация богатства в руках немногих сама по себе разделяет общество на классы, порождает напряжение между ними и в конечном итоге приводит к классовой борьбе. Классовая борьба никогда не возникает сама по себе, а только как ответная реакция на социальный расизм верхов, выражающийся, в экономических отношениях, главным образом в чрезмерном росте неравенства.

Каких бы идеологических установок ни придерживались стороны, все они признают необходимость срочного решения проблемы. По мнению А. Гринспена: «Если мы не займемся этой проблемой и не обуздаем рост неравенства доходов, наблюдающийся в последние 25 лет, то культурные связи, которые скрепляют наше общество, могут нарушиться. Вероятные последствия — рост недовольства, разложение власти и даже серьезные проявления насилия — создают угрозу основам цивилизованности, от которой зависит развитие экономики»{1483}. Однако Гринспен не дает решения этой проблемы, и не способен дать, поскольку либеральная идеология, ставящая во главу угла «личность, стремящуюся к своей выгоде»[209], не имеет собственных позитивных идей на этот счет.

Решение пока предлагается только из-за другой стороны баррикад. В устах Дж. Стиглица оно звучит следующим образом: «Кому-то придется заплатить по счетам. Даже если эти счета будут распределены между всеми гражданами страны пропорционально, для большинства американцев последствия этого станут катастрофическими… у нас нет выбора, если мы хотим хотя бы в какой то мере чувства справедливости, вся тяжесть корректировки должна лечь на тех представителей верхушки общественной пирамиды, которые за последние три десятилетия очень много выиграли благодаря созданному положению дел, и на финансовый сектор, действия которого так дорого обошлись остальной части общества»{1484}.

Помимо восстановления справедливости решение проблемы неравенства, по мнению Стиглица, должно помочь решить и экономическую проблему: «Чтобы восстановить общий объем американского потребления, следует осуществить масштабное перераспределение доходов… Более прогрессивное налогообложение… не только позволит добиться желаемого результата, но и поможет стабилизировать экономику»{1485}.

Однако подобные предложения остались без ответа. «Финансовый сектор не желает расплачиваться за совершенные им промахи… они усердно пытаются переложить свою вину на других, включая и тех, кто пострадал от их действий», — констатировал Стиглиц год спустя{1486}. В частности, под давлением республиканцев (имеющих большинство в Сенате), Обама был вынужден продлить налоговые льготы для наиболее состоятельных американцев. Сравнивая политику демократа Обамы и республиканца Буша, Стиглиц пришел к выводу, что при смене власти практически не произошло никаких изменений. Это привело к «распространению мнения о том, что нынешняя администрация (Обамы) оказалась в руках тех же сил, которые породили этот кризис»{1487}.

Б. Обама оказался заложником тех самых сил, о которых писал еще Д. Харви: «Союз сил, которые нам удалось консолидировать, и большинство, которое нам удалось возглавить, оказались настолько сильны, что последующие поколения политиков не смогут игнорировать это наследство. Возможно, самое большое проявление их успеха состоит в том, что как Клинтон, так и Блэр находились в ситуации, в которой оставленное им пространство для маневра оказалось так мало, что они не слишком много могли сделать и, вопреки собственному верному инстинкту, обязаны были поддерживать процесс восстановления правящего класса»{1488}.

Следующий акт драмы начнется в первые месяцы 2011 г. По всей стране власти штатов, столкнувшись с дефицитом бюджета, начали законодательную атаку против работников государственных и муниципальных коммунальных служб, стремясь урезать или полностью отменить права на коллективные сделки, ревизии подверглись также госрасходы на образование и здравоохранение. В ответ почти половину штатов: от огромной Калифорнии до крохотного Массачусетса — охватили массовые акции протеста{1489}. В апреле 2011 г. был задержан даже мэр Вашингтона В. Грей, который вместе со своими сторонниками перекрыл улицу у здания сената и скандировал лозунги протеста против сокращения социальных расходов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.