ЕВРОПЕЙСКАЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЕВРОПЕЙСКАЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Эта система, столь грубо и преступно попирающая права людей, будет неизбежно уничтожена. И надо сказать, что она не только расточительная и бездарная, но также и грабительская система. Каждый изможденный бедняк… каждый малолетний преступник… каждый человек, желудок которого сводят голодные спазмы, страдает потому, что богатства страны разграблены теми, кто ею управляет.

Джек Лондон{418}

В. Белинский был потрясен первым своим посещением Европы в 1847 г.: «Только здесь я понял ужасное значение слов пауперизм и пролетариат. В России эти слова не имеют смысла. Там бывают неурожаи и голод местами… но нет бедности… Бедность есть безвыходность из вечного страха голодной смерти. У человека здоровые руки, он трудолюбив и честен, готов работать — и для него нет работы: вот бедность, вот пауперизм, вот пролетариат!»{419}

«Каждый, кто знаком с крупными промышленными центрами в Англии и за границей, — отмечал в конце XIX в. Хаксли, — знает, что большая и все увеличивающаяся часть населения живет там в условиях, которые французы называют «la misere». В этих условиях человек лишен самого необходимого для нормальной жизнедеятельности его организма: пищи, тепла и одежды. В этих условиях мужчины, женщины и дети вынуждены ютиться в каких-то звериных логовах, жизнь в которых несовместима с понятием о приличии; люди лишены всяких средств для поддержания здоровья, а пьянство и драка — единственно доступные для них развлечения. Голод и болезни многократно увеличивают страдания, усугубляют физическое и нравственное вырождение, и даже упорный, честный труд не помогает в борьбе с голодом, не спасает от смерти в нищете»{420}.

Ф. Гаррисон в те же годы приходил к выводу: «Есть достаточно оснований сказать, что современный общественный строй едва ли представляет шаг вперед по сравнению с рабовладельческим или крепостным строем, если навсегда сохранится то положение, которое мы наблюдаем: девяносто процентов фактических производителей материальных благ владеют правом на свой угол только до конца недели, у них нет ни клочка земли, ни даже собственной комнаты и никаких ценностей вообще, за исключением домашнего хлама, целиком умещающегося на одной ручной тележке; они не уверены даже в своем скудном недельном заработке, которого едва хватает, чтобы поддержать душу в теле; они живут чаще всего в таких местах, где хороший хозяин не стал бы держать лошадь; они никак не застрахованы от нужды, ибо один месяц безработицы, болезни или любое другое несчастье приводит их на грань голода и нищеты… Если такое положение есть норма для рядового рабочего города и деревни, то еще хуже приходится огромной массе отщепенцев — безработных, этому резерву промышленной армии…; для этих людей нормальное положение — полная обездоленность. Если такое устройство современного общества закрепится навсегда, мы должны будем признать, что цивилизация несет проклятие огромному большинству человечества»{421}.

Пораженный картинами Англии начала XX века Джек Лондон писал: «Сомнений нет. Цивилизация увеличила во сто крат производительные силы человечества, но по вине негодной системы управления люди в условиях Цивилизации живут хуже скотов. У них меньше пищи, меньше одежды, меньше возможностей укрыться от непогоды, чем у дикаря иннуита на крайнем севере, жизнь которого сегодня мало чем отличается от жизни его предков в каменном веке, десять тысяч лет тому назад»{422}. Американский писатель восклицал: «Цивилизацию нужно заставить служить интересам простого человека»{423}.

Однако все экономические авторитеты того времени утверждали, что обнищание неизбежно, оно является платой за цивилизацию. Нищета трудящихся логически вытекает из экономической теории Д. Рикардо. Т. Мальтус и Г. Спенсер биологически обосновывали социальное неравенство, трудности существования и вымирание нижних слоев населения. Они считали, как и Дж. Ст. Милль, что преобразование капитализма возможно лишь в результате компромисса между различными социальными группами в отдаленном будущем. Н. Сениор утверждал, что зарплата должна быть низкой и скорее всего и далее будет понижаться. «Рабочий получает… ровно столько, сколько необходимо для сохранения его в качестве действующей рабочей машины», — отмечали К. Маркс и Ф. Энгельс[52]. Но последние относили этот факт не к объективным законам развития, а к издержкам (преступности) существовавшего либерального общественного строя.

Впрочем, либеральные экономисты середины XX века, отвергали подобные утверждения. Они утверждали, что средний класс и даже бедняки жили в то время совсем неплохо. Так, по мнению Ф. Хайека, разговоры об ухудшении положения рабочего класса на начальных стадиях индустриализации в Англии были ошибочны{424}. Н. Розенберг и Л. Бирдцелл были еще более категоричны: «Реакция английского среднего класса на все это являет нам образцовый пример социальной патологии… значительная часть английского среднего класса восприняла фабричную систему не как существенный социальный прогресс, но как безжалостную эксплуатацию бедняков… Буквально вся Англия разделяла точку зрения среднего класса и ремесленников. Нельзя было придумать худшей карикатуры на действительность»{425}.

Эти заявления были направлены против тех социальных и политических преобразований, которые стали происходить в странах Запада, после Русской революции. Пастыри либерализма пытались доказать, что право на существование имеет только их идеология, что только она одна и обеспечивает прогресс, и развитие человечества, что глубинные социальные преобразования не нужны, и что они спровоцированы лишь «заразой» русского большевизма. Тем не менее, в течение несколько десятилетий после Русской революции в человеческой цивилизации произошли такие социально-экономические изменения, для которых прежде требовались столетия. Это была эпоха европейских социалистических революций.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.