Калокагатия, или В человеке все должно быть прекрасно
Калокагатия, или В человеке все должно быть прекрасно
Повторяя знаменитое чеховское «в человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли», мы вряд ли задумываемся, что русский классик всего лишь облек в короткую формулу эталон, утвердившийся примерно за двадцать пять веков до написания «Дяди Вани». У эллинов известно сложное слово «калокагатия», которое можно перевести как «прекрасная доброта» (иногда переводят «великодушие»). Возникло оно, скорее всего, в период распада первобытно-общинного строя и расслоения общества и поначалу употреблялось исключительно для того, чтобы подчеркнуть нравственное превосходство знати над безликой массой. Таким образом, калокагатия была присуща только вождям и их близкому окружению. Но постепенно этим словом стали обозначать некий этико-эстетический идеал, в котором «все прекрасно», и достоинства — душевные и телесные, — приправленные образованием, пребывают в гармонически совершенном сочетании. И этот идеал стал доминировать в общественном сознании, отодвигая на второй план трудолюбивых, но не очень образованных и совсем не героических Персов.
До нас слово «калокагатия» дошло через философию Платона (428 или 427–348 или 347 до н.э.) и Аристотеля (384–322 до н.э.), которые использовали его как философский термин, означающий нераздельную гармонию внутреннего и внешнего в человеке. «…Если случится, — говорит Платон, — что прекрасные нравственные свойства, таящиеся в душе какого-нибудь человека, будут согласоваться и с его внешностью… это будет прекраснейшее зрелище для того, кто способен видеть»{1}. А немецкой классической философией два с небольшим века назад под термином «калокагатия» понималась совокупность хорошего физического и духовного воспитания и соответствующего образа жизни. Пожалуй, это определение лучше всего описывает то, к чему — сначала подсознательно, а затем вполне осмысленно — устремилось древнегреческое общество.
Система, предназначенная воспитывать гармонично развитых людей, возникла не в один миг. Можно сказать, что создавалась она эмпирическим путем — то есть практика, как это часто происходит в реальной жизни, опережала теорию. О педагогическом — идейно обоснованном — подходе речь на первых порах не шла. В полисах получил распространение самый, наверное, внятный принцип воспитания — «делай, как я», а роль наставников выполняли отцы, старшие родственники или опекуны (иногда в амплуа опекунов выступали специально нанятые люди и даже рабы). Наставником по отношению к брату Персу выступает и Гесиод — его «Труды и дни» есть, в сущности, сплошное назидание, обращенное к молодому и неопытному человеку, и у автора нет тени сомнения, что его проповедь будет усвоена.
В идеале, если описать деятельность наставников в нынешних терминах, они стремились к тому, чтобы, с одной стороны, стимулировать положительное поведение воспитанников, а с другой — изменять нежелательное. Главная их задача заключалась не в обучении подопечного каким-либо профессиональным навыкам (хотя это тоже имело место), а в том, чтобы воспитать его как личность. Основным дополнением к собственному примеру им служили героические образцы легендарного прошлого.
Наставничество вполне может претендовать на то, чтобы называться греческим культурным феноменом. Через эту распространившуюся во всех полисах форму воспитания прошел, может быть, не один десяток поколений греков. Наставники были подлинными учителями жизни, через них дети воспринимали нравственные традиции общества.
Как правило, мальчики попадали в руки наставников в семилетнем возрасте. Основными «предметами» обучения были обращение с оружием и танцы под музыку. Не должно удивлять, что искусство пляски и музыкальность котировались наравне с военным делом — они были необходимы для участия в религиозных обрядах и празднествах.
Ритуальные действа по самым разнообразным поводам происходили на протяжении всего года и играли важную роль в жизни греков; в иные месяцы бывало до десяти таких церемоний. Кроме того, детям прививали любовь к труду и хозяйственные навыки, в том числе знание полевых работ и умение управлять рабами — не надо забывать, что рабовладение было основой греческого благосостояния.
Хрестоматийным образом наставника считается Феникс, первый воспитатель Ахиллеса, которого тот называет «отец мой». В древнегреческих источниках немало упоминаний и о наставниках других античных персонажей. Были и наставники-«многостаночники»: «премудрый кентавр» Хирон воспитал, по подсчетам Ксенофонта (ок. 430–355 или 354 до н.э.), двадцать одного персонажа античной мифологии — и, разумеется, на идеалах, которым следовали храбрые и по большей части воинственные герои прежних времен.
