…И выбросили в пропасть!

…И выбросили в пропасть!

В Спарте вопрос признания права младенцев на жизнь решался иначе. Ответственность за это важное дело власти предпочитали брать на себя. Предоставим слово Плутарху: «Отец был не вправе сам распорядиться воспитанием ребенка — он относил новорожденного на место, называемое “лесхой”[4], где сидели старейшие сородичи по филе[5]. Они осматривали ребенка и, если находили его крепким и ладно сложенным, приказывали воспитывать, тут же назначив ему один из девяти тысяч наделов. Если же ребенок был тщедушным и безобразным, его отправляли к Апофетам (так назывался обрыв на Тайгете), считая, что его жизнь не нужна ни ему самому, ни государству, раз ему с самого начала отказано в здоровье и силе. По той же причине женщины обмывали новорожденных не водой, а вином, испытывая их качества: говорят, что больные падучей и вообще хворые от несмешанного вина погибают, а здоровые закаляются и становятся еще крепче»^{40}.

Решение старейшин вступало в силу немедленно, и осуществлять его надлежало родителям ребенка. Если же кому из спартанских младенцев, обреченных на смерть, доводилось по каким-либо счастливым обстоятельствам уцелеть, то они оказывались вне рамок агогэ и, как уже говорилось, не могли по достижении соответствующего возраста надеяться на получение гражданских прав (и, разумеется, им не полагался земельный надел и рабы из общественного фонда). Правда, оставались в живых после столь авторитетного приговора немногие — милосердие, даже по отношению к собственным детям, было редким качеством у спартанцев; а на тот случай, если все-таки у кого-то дрогнет сердце, имелась жесткая, основанная на доносительстве система контроля, которая выявляла тех, кто посмел выступить против воли герусии. Эта система, каравшая проявлявших сердоболие, отлаживалась на протяжении нескольких веков и, к началу V века до н.э. достигнув совершенства, извела на земле Спарты характеры, склонные к чувствительности. Она выковала особый тип гражданина, который беспощадность к себе и окружающим считал нормой жизни, а сострадательность воспринимал как слабость.

Поэтому прямое детоубийство, коль скоро оно признавалось полезным для общества, не вызывало у спартанцев лишних эмоций. Да и само слово «убийство» здесь малоприменимо. Бросание новорожденных детей в пропасть не имело ничего общего с убийством человека, поскольку этих детей уже исключил из числа людей приговор герусии. Родителей, исполнявших этот приговор, никому не приходило в голову называть палачами; скорее они приравнивались к ассенизаторам, которые делают неприятную и грязную, однако же необходимую для всех работу, избавляя общество от обузы. Нормальным людям, живущим в XXI веке, отвратительны ловцы бездомных собак, но большинство из нас молчаливо соглашается с их существованием — только бы не видеть собственными глазами. Мало ли такого рода дел в каждом социуме? В конце концов, если исходить из установок спартанской этики, родители сами были виноваты в том, что вместо полноценного ребенка произвели на свет хилое существо, недостойное топтать священную землю Спарты. И что характерно, родители приговоренных к смерти младенцев сознавали свою вину перед обществом.

Все вышесказанное касается только мальчиков. С девочками спартанцы поступали примерно так же, как и в Афинах, — с той лишь разницей, что обычай, согласно которому в семье воспитывалось не более одной девочки, соблюдался неукоснительно. «Лишних» девочек не относили в лес или в горы, отдаваясь на волю случая и тем как бы оставляя лазейку для собственной совести, а без затей «отправляли к Апофетам», не видя в этом греха. Некоторые и вовсе отказывались от воспитания дочерей. Власть этому никак не препятствовала, поскольку женская жизнь вообще не ценилась — женщин к услугам спартанских мужчин хватало всегда. Главное, чтобы они сами не уклонялись от воспроизводства гомеев.

Традиция умерщвлять слабых или попросту ненужных детей имела в Спарте и оборотную сторону — здесь не было брошенных мальчиков и девочек, ибо каждый ребенок, чье дальнейшее существование на белом свете было одобрено старейшинами, окружался заботой государства, которое следило за тем, чтобы родители прилежно выполняли свои обязанности. И горе тем гражданам, которые не оправдывали оказанного им доверия и воспитывали свое чадо спустя рукава или, во всяком случае, не так, как это устанавливали местные традиции.