Эфебия как школа изящных наук

Эфебия как школа изящных наук

Разгром Филиппом II при беотийской Херонее в 338 году до н.э. объединенной армии «антимакедонской коалиции» перевернул жизнь полисов. Как сказал о погибших в сражении знаменитый греческий оратор Ликург (396–323 до н.э.), «когда они расстались с жизнью, была порабощена и Эллада, а вместе с их телами была погребена и свобода остальных эллинов»^{186}. Теперь уже ничто не могло противостоять македонской экспансии. Даже то, что Филипп II обошелся с побежденными относительно мягко и не перешел границ Аттики, не меняло сути дела. Отныне македонцы контролировали всю Грецию, и стоило какому-нибудь полису продемонстрировать склонность к мятежу, как сразу следовала реакция. В 335 году до н.э. Александр Македонский жесточайшим образом обошелся с Фивами: город, не пожелавший выдать главных зачинщиков возмущения, был взят штурмом и срыт до основания, все фиванцы проданы в рабство, а земли, принадлежавшие Фивам, были распределены между городами Беотии.

Позднее, когда полководцы Александра принялись огнем и мечом делить оставшуюся после него империю, в Пирее, месте дислокации эфебов, может быть, даже в их казармах, обосновался македонский гарнизон, и это было началом конца афинской эфебии — по крайней мере, в том виде, в каком ее задумали местные власти. Афины вроде бы оставались независимыми, а вроде бы и нет, — во всяком случае, дозволенная им независимость не распространялась так далеко, чтобы они могли иметь собственную боеспособную армию. В результате эфебия начала быстро терять свое военное значение, а пребывание в ней перестало быть обязательным. Численность эфебов, ежегодно заступающих на службу, упала к концу IV века до н.э. до нескольких сотен, а в 244 году и вовсе отмечено всего лишь двадцать три свежеиспеченных эфеба. Правда, спустя век, в 128 году, их число перевалило за сотню и на этом уровне стабилизировалось в последующие годы. Но только это были уже совсем иные эфебы. Среди них теперь было много иностранцев, съезжавшихся со всего света, — предположивший такое во времена противостояния Афин и Спарты был бы сочтен сумасшедшим.

Юношам, прибывшим из близлежащих полисов и даже из Фракии, Сирии, Италии, афинский патриотизм был, разумеется, абсолютно безразличен. Влекло их в афинскую эфебию вовсе не желание попробовать себя в качестве иностранных наемников в афинской армии и не жажда приключений. Они ехали в Афины за образованием, ибо здешняя эфебия, понемногу изменяясь, за две сотни лет пережила невероятную метаморфозу: из учреждения военного, созданного для подготовки гоплитов, она превратилась в прообраз университетов будущего.

Преподаватели военного дела в эфебии сохраняются еще долгое время, а сами эфебы даже участвуют в маневрах, но все это уже больше похоже на игры взрослых мальчиков и не идет ни в какое сравнение с военной подготовкой юношей двухсотлетней давности. Наконец к последней четверти I века до н.э. из воинских наук в эфебии остается только фехтование, но и оно отодвинуто куда-то на задворки. Роднит это образовательное учреждение, где теперь преподаются философия, литература, музыка, риторика, математика и даже медицина, с прежней эфебией только повышенное внимание к физической подготовке… так и хочется сказать: студентов! — но это укоренившееся у нас слово латинского происхождения применимо разве что к приезжим в афинскую эфебию из Рима.

Кстати, римляне, покорившие Грецию и полмира в придачу, особенно стремились в Афины, признавая за ними право называться столицей изящных искусств и утонченной жизни. И детей своих они посылали туда именно для того, чтобы они прикосновением к этой жизни завершили начатое в родных пенатах воспитание и образование. Хотя, надо признать, удовольствие это было не из дешевых. Уже к концу III века до н.э. эфебия превратилась в подобие элитарного клуба, куда могли попасть только юноши из очень состоятельных семей, а таковыми были отпрыски афинской аристократии, которая сосредоточила в своих руках все достояние полиса. Первыми же иностранцами были дети богатейших сирийских и италийских купцов, обосновавшихся на острове Делос.

К услугам учащихся в эфебии по крайней мере с начала II века до н.э. было уникальное для Греции образовательное учреждение _ Диогенов гимнасий, где для эфебов были организованы лекции, охватывавшие все мусические предметы. Уникален был он тем, что, в отличие от прочих гимнасиев, целиком содержался за счет полиса. Название этот гимнасий получил в честь полководца македонского царя Деметрия II — Диогена, который в 229 году до н.э. сдал (а проще сказать, продал) афинянам македонские укрепления в Аттике. О том, как уговорили «начальника сторожевого отряда Диогена передать афинянам Пирей, Мунихию, Саламин и Суний за плату в сто пятьдесят талантов»^{187}, рассказывает Плутарх. Этот неблаговидный — с македонской точки зрения — поступок весьма почитался в Афинах: благодарные жители полиса даже присвоили Диогену титул «Благодетель» и увековечили его имя в гимнасии.

В «Застольных беседах» Плутарх пишет: «Аммоний, исправляя должность претора в Афинах, проводил в Диогеновом гимнасии показательные испытания эфебов, обучающихся грамматике, геометрии, риторике и музыке, и пригласил на обед наиболее выдающихся учителей… Встреча за чашей возбудила в учителях дух товарищеского соревнования, и они стали наперебой задавать друг другу самые разнообразные вопросы»^{188}. Так о чем же говорили учителя эфебов, руководимые в разговоре учителем Плутарха философом Аммонием? Вот темы их беседы: «Об уместном и неуместном цитировании стихов», «По какой причине альфа занимает первое месте среди букв?», «Какая пропорция лежит в основе числа гласных, полугласных и согласных?», «По какой причине различаются три разряда мелодий?», «В чем различие между интервалами консонантными и симфоническими?», «Почему лунные затмения происходят чаще солнечных, хотя точки пересечения видимых орбит Солнца и Луны с эклиптикой равночисленны?», «Полагать ли число звезд четным или нечетным?..», «Об одном противоречии в третьей рапсодии “Илиады”», «Троякое содержание пляски: движение, образ, показание; пояснение этих обозначений; что общего между поэзией и орхестрикой?».

Как видим, ни слова о войне, а все больше о науке, литературе и музыке.

Последнее упоминание о действующей эфебии относится к 323 году, когда Античность уже сдавала позиции по всем фронтам. Эта была эфебия на самой окраине эллинского мира, в ста шестидесяти километрах от нынешнего Каира в глубь африканского материка, в Оксиринхе, «городе остроносой рыбы» — так переводится этот топоним с греческого, — третьем по величине в государстве Птолемеев…

Афинская же эфебия просуществовала до середины III века нашей эры, но к этому времени она уже полностью утратила свои первоначальные черты, а слова и, главное, смысл клятвы в храме Аглавры окончательно ушли в прошлое и были безвозвратно забыты.