1. Национализм «как мы его помним»

1. Национализм «как мы его помним»

Однозначность и ясность в понимании того, что же такое в действительности национализм, существовала только при советской власти. Тогда все знали, что это -

идеология и политика в национальном вопросе, основа которых — идеи национального превосходства и национальной исключительности, трактовка нации как высшей внеисторической формы общности. В условиях восходящего развития капитализма — идейное знамя буржуазии в борьбе против феодализма и национального гнета…

Социализм призван создать почву для преодоления национализма на основе утверждения национального равноправия, суверенитета и содружества народов.

Но, слава Богу, времена ««однозначности и окончательной ясности» уже миновали, как это ни печально для тех, кто хочет иметь упрощенное представление об окружающем мире. В советское время национализм был очевидным идеологическим врагом, который кроме социального видел в общественной и политической жизни еще одно измерение — национальное. «Вредность» такого видения мира состояла в том, что национальное чувство может быть разнонаправленным — в отличие от определенной и ясной «классовой позиции». Например: в Польше есть пролетариат, который в силу своей классовой природы должен любить советскую власть, но пока он ощущает себя «польским» (т. е. национальным), он может к этой «непольской» власти относиться враждебно. «Классовое сознание», которое подразумевает принадлежность к определенной социальной группе и готовность защищать ее экономические и политические интересы, — это проверенная форма идеологической борьбы, поэтому оно имеет вполне постижимые вид и логику, а значит — научно, т. е. рационально, обосновано. А вот национальное чувство — это очень сильная эмоция «семейного», т. е. кровнородственного характера, причем с неопределенным социальным и политическим векторами (неясно, против кого дружим). А такая неопределенность явно усложняет жесткий контроль над этой самой эмоцией.

Логика коммунистической идеологии в оценке реалий ХІХ-ХХ вв. была приблизительно таковой:

• пролетариат и беднейшие слои крестьянства склонны выражать себя в симпатии к коммунистической (социалистической) идее;

• городская буржуазия (предпринимательские круги) — в буржуазном рыночном либерализме; ^•

• клерикалы (духовенство), родовая аристократия, зажиточное крестьянство, милитаристские круги («военщина») и другие отсталые или невежественные люди придерживаются консервативных и националистических (шовинистических) взглядов.

Получалось, что пролетариат — передовой отряд грядущего коммунизма, буржуазия — опора современного капиталистического общества, а третья мрачная компания — это дремучие и, фактически, уже отжившие феодальные нравы. То есть каждый общественный слой жил как бы в своей «исторической эпохе». Судьба непролетарских слоев была уже предрешена, а дни «сочтены» в трудах классиков марксизма. Характерно, что, согласно той же коммунистической логике, националистические настроения используются мировым капиталом, чтобы расколоть идеологически нестойкие прогрессивные силы. В конечном счете, носители буржуазных, консервативных и националистических взглядов останутся в «предыстории человечества», а «настоящая история» начнется с наступлением коммунистического общества[2].

Единственная ситуация, хоть как-то признающая и узаконивающая национальное движение с точки зрения коммунистической идеологии, — это национально-освободительная борьба прогрессивных сил против сил империализма, колониализма, реакции и т. п. У «малых» и «угнетенных» все же было какое-то оправдание — но не для всех! Национальное движение, которое ориентируется не на тех, на кого следовало бы, попадает в разряд «буржуазно-националистических». Этническое движение, которое в силу местных примитивных социальных реалий не может угодить в «буржуазные», клеймится несколько иначе: «трайбалистская (племенная) группировка»[3]. В социалистическом обществе (т. е. в СССР) национальное угнетение исчезает, поэтому национально-освободительных движений не может быть в принципе — все культурные запросы народов СССР удовлетворены, все национальности везде представлены, всем хорошо. При социализме национальные отличия постепенно растворяются в надэтнической «новой общности людей — советском народе». Правда, растворяются они на основе культуры и языка лишь одного народа — русского, который и выполняет свою историческую миссию надежного «растворителя» инородцев[4].

Казалось, распад Советского Союза продемонстрировал результат очевидной недооценки национального фактора, который весьма быстро подорвал дотоле незыблемую интернационалистскую идеологию. «Националистическое мракобесие», оставшееся во вчерашнем дне, вдруг ожило и начало формировать жизнь сегодняшнюю, расселив «единый советский народ» по «национальным квартирам» и толкнув эти осколки «великого целого» на попытку построить «самостийную» жизнь. В общем, умер «советский народ».

Но с последним утверждением мы вынуждены не согласиться, и скажем, что «пациент скорее жив, чем мертв», лишь до поры до времени рассредоточившись по новым государствам. Пока поддерживается сильная ностальгия по идеализированному прошлому и пока не повеяло оптимистическими перспективами в будущем, живы будут и «советские люди», homo soveticus, — просто теперь они дремлют под личиной «новых наций». Хорошо это или плохо — вопрос для отдельного обсуждения, но такова правда жизни.