«Война кокард»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Война кокард»

Изображения женщин-санкюлотов встречаются довольно редко, хотя такое движение существует (Общество революционных республиканок, созданное 10 мая 1793 года). До Революции «женщина из народа» изображалась как представительница третьего сословия. С помощью этого образа — свежего и естественного — подчеркивались упадничество и искусственность аристократии.

У этого изобразительного тупика{130} имеется политическая причина. Женская половина народа исчезает в тот момент, когда мужская половина получает политические права и становится «суверенным народом».

Отныне его воплощают только мужчины. Если у женщин была возможность представлять униженный народ, то теперь они в силу своего пола ее лишились, как только униженный народ получил статус народа-гражданина, сильного и побеждающего своих врагов{131}.

И в английской карикатуре женщина-санкюлот представлена намного реже, чем санкюлот-мужчина. Здесь ее называют французским словом poissarde (торговка), она участвует в сексуальных оргиях, а также в бредовых садистских фантазиях и антропофагии{132}.

Активистки-санкюлоты очень внимательно относятся к символам гражданственности и участия в революционной деятельности. Объединившись в Обществе революционных республиканок, существовавшем недолгое время — с мая по октябрь 1793 года, — они выступают за определенную форму политического равенства и носят кокарду и красный колпак — наиболее распространенные политические символы (во всяком случае, наверняка это делала часть их){133}. Маловероятно, чтобы они носили брюки, которые упоминаются и даже изображаются (на гуаши Лесюера) исключительно в военном контексте (в Вандее), когда одна из участниц сражения возвращается домой, чтобы заняться детьми. И все же нам известно, что Клэр Лакомб, выступая 25 июля 1792 года в Ассамблее, была одета в костюм амазонки. 10 августа, без сомнения в той же одежде и с оружием, она участвовала в нападении на Тюильри, была награждена за проявленную смелость и поэтому была важным членом Общества республиканок. Его участницы не хотят довольствоваться свободным обменом мнений и требуют, чтобы женщины, как и мужчины, носили кокарду обязательно.

Их требование удовлетворено декретом от 21 сентября 1793 года, который тем самым символически признал политическое существование граждан женского пола, поскольку кокарда поначалу ассоциировалась с мужественностью (патриотизм, военная служба). Эта эфемерная победа женщин-санкюлотов тотчас же вызывает волну страха и слухов: не заставят ли женщин обязательно носить красный колпак, короткие стрижки, оружие… и брюки? Да, революционерки надевают на свои собрания красные колпаки. Серьезные беспорядки начинаются 28 октября. Торговки с Центрального рынка выступают против республиканок-санкюлотов, обвиняя их в том, что после кокарды они заставят всех носить красный колпак. Оскорбления превращаются в потасовку: несколько сторонниц республики получают серьезные травмы, некоторые теряют сознание.

Этот инцидент (в сочетании с официальной жалобой враждебно настроенных к сторонницам республики гражданок) дает основание для закрытия женских клубов{134}. Решение, принятое 30 октября 1793 года, разбивает надежды на то, что женщины станут полноценными гражданами. Власть обвиняет этих «так называемых якобинок» в том, что они прогуливаются в костюмах санкюлотов, в брюках (возможно, это преувеличение) и красных колпаках. Народное движение, принявшее женское обличье, — это угроза для власти, реакция которой свидетельствует о желании усмирить «бешеных»[18].

Фабр д’Эглантин, автор революционного календаря, принятого 5 октября того же года, и песни II pleut, il pleut berg?re («Идет дождь, идет дождь, пастушка»), обрушивается на «гренадеров женского пола» и «эмансипированных девушек», которые посещают женские клубы, оправдывает их закрытие и предсказывает, что, если их не остановить, они скоро потребуют, чтобы им разрешили носить пистолеты на поясном ремне{135}.

Вот как эти события комментирует Жан-Пьер-Андре Амар, докладчик Комитета общей безопасности:

Граждане, ваш комитет непрестанно занят средствами предотвращения последствий беспорядков, произошедших позавчера в Париже на рынке Инносан, рядом с церковью Сент-Эсташ. Комитет провел ночь, принимая депутации, выслушивая различные доклады и принимая меры по сохранению общественного спокойствия. Несколько женщин, так называемых якобинок, относящихся к якобы революционному обществу, утром прогулялись по рынку и хранилищам мяса Инносан в брюках и красных колпаках; они попытались заставить и других гражданок надеть такой же костюм: несколько женщин пожаловались, что подверглись оскорблениям с их стороны. Образовалось скопление из приблизительно шести тысяч женщин. Все женщины согласны с тем, что ни жестокостью, ни угрозами невозможно принудить их носить одежду, к которой они относятся с почтением, но которая, по их мнению, должна быть оставлена мужчинам; что они будут следовать законам, установленным законодателями, и актам народных магистратов, но не уступят перед волей и капризами какой-то сотни подозрительных бездельниц. Все они кричали: «Да здравствует республика, единая и неделимая!»{136}

Этот инцидент, которому Амар придает чрезмерное значение, заставил его задаться двумя основными вопросами: «1. Могут ли женщины пользоваться своими политическими правами и активно участвовать в делах правительства? 2. Могут ли они принимать решения, объединившись в политические или народные общества? На оба эти вопроса Комитет принял решение дать отрицательный ответ».

Объяснение этого решения свидетельствует о различиях между полами, определяемых одновременно нравами и природой:

У каждого пола призвание заниматься вещами, которые ему свойственны <…>. Какой характер свойствен женщине? Нравы и природа предписали ей ее функции: начинать образование мужчин, готовить дух и сердце детей к общественным добродетелям, своевременно нацеливать их на добро, воспитывать их душу и наставлять в условиях политического культа свободы; вот их функции после заботы об очаге; женщина естественным образом предназначена для того, чтобы учить любить добродетель. Выполнив полностью этот долг, они будут достойны своей родины{137}.

Шарлье[19] тщетно протестует:

Я не знаю, на какой принцип можно опираться, чтобы лишить женщин права мирно собираться. (Перешептывания.) Если вы не станете оспаривать тот факт, что женщины являются частью человеческого рода, сможете ли вы лишить их этого права, свойственного любому мыслящему существу?

Гражданки, которых этот декрет вынудил молчать, не носили брюк. Но речь Амара — определенно, первый случай использования слова «брюки» в явно антифеминистском высказывании.

После казни Марии-Антуанетты (16 октября 1793 года) были гильотинированы Олимп де Гуж (3 ноября), а затем Манон Ролан (8 ноября) — символ жирондистов. Газеты подвергают их жестокой критике, указывая на то, что они отошли от норм женского поведения. Вдова короля была «плохой матерью, развратной супругой», а Олимп, которая «хотела стать государственным мужем», забыла о «добродетелях, которые подобают ее полу»{138}. В то же время прокурор коммуны Пьер-Гаспар Шометт, обращаясь к женам якобинцев, угрожает:

Вы будете вызывать интерес и по-настоящему достойны уважения, только если вы будете тем, чем задумала вас природа. Мы хотим, чтобы женщин уважали, поэтому мы их заставим уважать себя{139}.

Эта реакция сегодня воспринимается специалистами как усиление мужской власти в результате завершения революционного процесса в конце 1793 года. Как если бы восстание западных регионов Франции пошатнуло положение мужчин, суды приходят к решению, что вандейским повстанцам не хватило авторитета и они дали себя увлечь женщинам, желающим защитить священников, отвергающих присягу{140}. С одной стороны, слабеющая (или рискующая ослабнуть) мужественность, с другой — чрезмерная власть женщин. Стоит ли добавлять, что отстранение женщин от политической жизни противоречило признанию их политического существования, заключавшемуся в том, что их отправляли под нож гильотины решением революционного трибунала? Это противоречие даже вдохновило Олимп де Гуж на написание статьи X своей «Декларации прав женщины и гражданки»: «Женщина имеет право взойти на эшафот, также она должна иметь право взойти на трибуну». После Термидорианского переворота в памяти людей под воздействием классовых предрассудков сохраняется только один образ революционерки — это фигура «гильотинной фурии», «вязальщицы» (второй термин возник позже, в 1795 году)[20]. Весной 1794 года их красный колпак исчезает.