Неофеминизм и внешний вид

Неофеминизм и внешний вид

Традиционная система моды дезориентирована наступившей вольницей: мини, макси, ретро, юбка или брюки. Расцветают вестиментарные образы, которые свидетельствуют не только о музыкальных вкусах, но и о политических взглядах, причем нюансы оказываются непонятны пожилому наблюдателю. На повестке дня стоят глубокие изменения «положения женщин». В США создается Движение за освобождение женщин. В 1970 году организация с таким же названием появляется во Франции, а за ней — Гомосексуальный фронт революционных действий. Сексуальность явным образом становится частью политической игры того времени. «Женственность» все больше и больше воспринимается как «миф»; во всяком случае, феминистками, которые читали «Второй пол», — как гендер, построенный историей, а не природой, навязанный и систематически ограничивающий возможности индивидов, воспринимаемых как женщины.

В 1970-е годы феминисток наиболее часто изображают с оттенком антифеминизма: отказ от кокетства, мужская походка, «шерсть на лапах», в кепке и сапогах. Чтобы изобразить нарушение гендерных законов и вызов, брошенный традиционным сексуальным нормам, брюк уже недостаточно. Вновь возвращается гомосексуализация женского образа, и это уже не новость. Но новость заключается в том, что феминистки ассоциируют себя с лесбиянками.

На фотографиях Катрин Дедон изображены уличные манифестации, собрания и семинары, на которых брюки — обязательная одежда. Так, первая публичная акция, замеченная прессой и прошедшая 26 августа 1970 года, была проведена организацией, которая впоследствии получит название «Движение за освобождение женщин»^{713}. Журналистка из журнала Nouvel Observateur подчеркивает разнообразие участниц движения, опровергая антифеминистские стереотипы:

Робкая, невротичка, «сумасшедшая», гомосексуалистка, буржуа, звезда, проститутка, «неудавшийся мальчик», стриптизерша, вамп, ультраженственная, офисная работница, мать семьи или левая активистка, 16 или 50 лет — сотни женщин вечером в четверг пришли в Музей изящных искусств на невероятный карнавал длинных юбок, брюк, костюмов дебар-деров, прозрачных блузок, индийских шалей, водолазок, оголенных рук или толстых подошв — и все это всевозможных цветов. Если там и были женщины в сапогах и кепках, то немного — это прежде всего фольклор. Вестиментарное изобилие предвосхищает изобилие словесное^{714}.

Эта пестрота видна на фотографиях. У активистов разных движений всегда была униформа, но Движение за освобождение женщин возникает на пике моды на хиппи, под знаком разнообразия и персонализации одежды. Явно виден отказ от гиперфеминной модели, синонима враждебности, а также буржуазной модели, которые во многом перекрывают друг друга.

Международные встречи дают возможность для интересных споров. Так, жесткое вестиментарное столкновение произошло на шведском острове Фемо, где был устроен летний лагерь для феминисток со всего мира. Француженки, которые еще носят платья и юбки и бреют ноги или делают эпиляцию, удивляют немок, которые отвергают такой тип «украшения себя». Во Франции норма женственности намного более прочная. Многие французские феминистки ищут компромисс — во всяком случае, на протяжении 1970-х годов. Так, Франсуаза живет двумя параллельными жизнями: в брюках как активистка и в женском костюме с юбкой, занимаясь преподаванием в одной крупной парижской школе^{715}. Лесбиянки, независимо от радикальности взглядов, почти все носят брюки. Четырьмя решающими факторами различий в одежде становятся социальная среда, возраст, обстоятельства и степень радикальности активиста. Буржуазная среда, следование кодексу предыдущего поколения, работа и официальные церемонии, выбор в пользу реформы и умеренных перемен — все это склоняет к ношению юбки.

На феминистских афишах 1970-х годов редко встретишь женщин в брюках — намного чаще встречается голое тело или платья, отсылающие к стилю ретро. Показательны исключения, изображающие обучение на курсах автомеханика (спецовка механика) или рок-концерт женской группы (джинсы и кроссовки). Подавляемая женщина, которую разоблачают эти афиши, обязательно одета в платье, как правило, беременна и держит в руках метелку из перьев^{716}.

Феминистки не расхваливают брюки, но отказ от юбки — свидетельство того, что женщина осознала свое униженное положение. Во втором номере Torchon br?le приводится одно свидетельство: «Была ли я „неудавшимся мальчиком", „грязной распутницей", восставшей девочкой? Я предпочла брюки путам юбок». В журнале Questions f?ministes социолог Колет Гийомен анализирует идеологическую и практическую роль признаков женственности в подавлении со стороны мужчин:

Вот набор признаков [юбки, высокие каблуки и т. д.], которые многие считают незначительными и которые таковыми не являются. Они выражают зависимость женщин, да, но они также — и прежде всего — технические средства поддержания подавления, которые всегда присутствуют на теле, а значит, и в сознании тех, кто подвергаются подавлению. Не дать им забыть, кто они. Более того, каждую секунду заставляя их делать упражнения по сохранению состояния зависимости^{717}.

Открытая одежда ставится в первый ряд приспособлений, создающих «женственность».

Юбки, предназначенные для того, чтобы удерживать женщин в состоянии постоянной половой доступности, позволяют сделать падение (или просто нетипичные позы) более болезненным для самолюбия, а чувство зависимости все более укореняется за счет скрытой боязни (сознательно об этом не думают) не удержать равновесие и рисков, связанных со свободой движения. Постоянное внимание к собственному телу гарантировано, поскольку оно совершенно не защищено, а, напротив, его предлагает эта хитроумная одежда, напоминающая волан вокруг половых органов, закрепленный на талии как абажур^{718}.

Наиболее мощно среди участниц феминистского движения отказ от ве-стиментарной женственности выражают лесбиянки. Чаще всего они отвергают традиционный, народный лесбийский кодекс, действующий в ночных клубах, где взаимодополняемость гендера в парах (лесбиянка-мужчина/лесбиянка-женщина) очень заметна.

Когда я была маленькой, у меня уже волосы были короче, чем у сестер, и я считала, что в юбке неудобно лазить по деревьям, возиться в грязи или бороться с моими двоюродными братьями.

Рассказывая о своей жизни, Кароль Ниссу объясняет, каким образом она обнаружила, что она «буч»[80]. Сначала она отказывается от юбки, потом от макияжа, туфель, сумочки, длинных волос^{719}… Среди других активисток она, естественно, встретит женщин «как она». В своей автобиографии Пола Дюмон тоже рассказывает о «плохом гендере», который ей свойствен, о своей любви исключительно к мужской одежде, служащей ей защитой «от материнства и смерти»^{720}.

Мир лесбиянок не всегда с легкостью признает образ неудавшегося мальчика. Определенной популярностью пользуется стиль денди, но более народная женская маскулинность воспринимается плохо. Это очевидно для ультраженственной Элюли Перрен, на протяжении долгих лет бывшей ночной лесбийской королевой. В Lesbia Magazine 1980-1990-х годов небольшие объявления примерно такого содержания встречаются очень часто: «би, маскулинным и бучам просьба не обращаться». Сюзет Тритон и другие активистки продемонстрируют, что у тех, кто берет на себя роль буча, имеется «желание показать гордость, которой нет ни у женщин-мальчиков, ни у других маскулинных лесбиянок»^{721}. Но это слово, позаимствованное из англоамериканской культуры, наиболее часто используют для обозначения других, а не себя…

Начиная с 1980-х и в большей степени 1990-х годов участие в активной феминистской деятельности позволяет объявить себя бучем и выразить радости и унижения опыта «неудавшегося мальчика»^{722}. Публичный образ лесбиянки в конце XX века соответствует как раз образу бучей, которые более заметны, чем их партнеры-фемы. Французская публика запомнила фильм Жозиан Баласко «Проклятый газон» (1995), ставший новым шагом во французском кинематографе. Лесбиянка-буч воспринимается как «женственная мужественность»^{723}, которая сегодня среди квиров считается отдельным гендером, разрушающим традиционную бинарность полов.

Что стало с унисексом? Слово, которое в какой-то момент было мощным маркетинговым аргументом, быстро устарело. А что стало с вещью? В 1980 году Ив Сен-Лоран объясняет Франсуазе Саган, как он видит эволюцию одежды:

Я не знаю еще как, но я знаю, я предчувствую, что эта страсть, эта уни-формность молодых людей, их желание одеваться одинаково, в ней есть какая-то идея, что-то, что я рано или поздно найду или даже повторю. Мужчины одеваются в более удобную одежду, чем женщины, поскольку им не приходится играть роль объекта, которая так часто парализовывала женщин других поколений. Во всех этих слишком больших свитерах, повязанных на талии блузках, во всех этих заимствованиях, которые женщины берут у мужчин и которые обычно так им идут, есть желание быть равными, а не взять реванш. Это никуда не денется. Комфорт сегодня — это такая же определяющая ценность, как эстетика»^{724}.

Другими словами, мода на унисекс была. Но брюки — это не мода; они выше моды. Останутся ли они эмблемой ценностей свободы, униформности и равенства?