Англо-французская программа «умиротворения» Европы

Англо-французская программа «умиротворения» Европы

1 февраля 1935 г. в лондонской «Таймс» появилось небольшое «сообщение», которое не могло не вызвать тревоги у английских буржуа. В корреспонденцию о предстоящем VII Конгрессе Коминтерна[33] была вставлена провокационная фраза о якобы приближавшемся «установлении Советской власти во всем мире». Рядом бросался в глаза заголовок другой статьи: «Советская военная мощь. 940 тыс. человек в Красной Армии. Растущие военные расходы». Чем объяснялись старания газеты запугать читателей?

Разгадку можно найти в том же номере «Таймс». Там помещена довольно пространная статья лорда Лотиана. Он только что посетил Берлин, где беседовал с Гитлером, и теперь делился своими впечатлениями. «940 тыс. советских штыков» служили фоном для антисоветских разглагольствований лорда.

Лотиан не был случайной или малозначащей фигурой на политической сцене Англии. В прошлом редактор журнала «Раунд тэйбл», личный секретарь Ллойд Джорджа, непосредственно участвовавший в выработке Версальского договора, член палаты лордов, заместитель государственного министра по делам Индии, он имел значительный вес в правящих сферах Англии.

«Лорд Лотиан, – сообщал Хёш в Берлин незадолго до визита лорда к Гитлеру, – принадлежит к числу самых влиятельных неофициальных лиц в Англии и, безусловно, является самой крупной фигурой среди английских неофициальных лиц, которые до настоящего времени выражали желание быть принятыми канцлером».

К чему же сводились впечатления Лотиана?

Основным фактом, определяющим современное положение Европы, утверждал он, является то, что Германия не хочет войны и готова полностью отказаться от нее как средства разрешения споров со своими соседями при условии, что ей будет предоставлено подлинное равенство.

Затем автор риторически вопрошал: а можно ли доверять Германии? Ведь за последние 15 лет заключено сотни две пактов об отказе от войны, но никто не верит им.

«…Я думаю, что для этого есть два основания. Имеется прежде всего торжественное заявление самого господина Гитлера, неоспоримого лидера сегодняшней Германии, о чем он говорил также публично. Германия хочет равенства, а не войны; она готова абсолютно отказаться от войны; она подписала договор с Польшей, который устраняет из сферы войны на 10 лет самый болезненный элемент Версальского договора – Коридор; она окончательно и навсегда признает включение Эльзаса-Лотарингии в состав Франции, и, наконец (это является наиболее важным), она готова взять обязательство, что не будет вмешиваться силой в дела ее любимой Австрии при условии, если все ее соседи станут поступать так же. Он идет еще дальше и говорит, что готов для доказательства искренности своего стремления к миру подписать пакты о ненападении со всеми соседями Германии, и в области вооружений не требует ничего, кроме „равноправия“, и согласен принять международный контроль, если на это пойдут и остальные участники договора.

Я не имею ни малейшего сомнения в том, что эта позиция искренна. Германия не хочет войны…»

Предлагаемое соглашение с Германией, по мнению автора, обеспечило бы мир в Европе «на 10 лет».

«Не является секретом, что Гитлер, который и сейчас испытывает сомнения в отношении России, глубоко озабочен в отношении России завтрашнего дня. Он рассматривает коммунизм прежде всего как воинствующую религию, последователи которой контролируют 150 млн. человек, огромную территорию и неограниченные природные ресурсы. Россия искренне хочет мира на всех фронтах и будет стремиться к этому еще много лет. Но что представит собой Россия, когда будет организованной, сильной и снаряженной…

Попытается ли она повторить триумфы ислама?[34] И будет ли Германия тогда рассматриваться как потенциальный враг Европы или как ее передовое укрепление, как угроза или же как защитник новых наций в Восточной Европе? Кто мог бы ответить сегодня на эти вопросы?»

Статья лорда Лотиана явилась своего рода манифестом политики «умиротворения», которой все более руководствовалось британское правительство. В то время как Европу охватила тревога в связи с быстрым наращиванием военного потенциала фашистского рейха, оно наставительно провозгласило устами Лотиана: Германия «не хочет войны», надо лишь удовлетворить ее «законные» претензии. А «опасность», мол, надвигается с Востока… Нетрудно представить, какой вред причинил провозглашенный Англией курс делу коллективной безопасности, какой неоценимой помощью стал он для гитлеровцев.

Желая задним числом реабилитировать политику «умиротворения», буржуазные историографы пытаются создать впечатление, будто она явилась лишь результатом простительных слабостей и ошибок тех или иных политических деятелей. Так, английский исследователь Э. Робертсон утверждал, что «фатальный курс умиротворения и затем война» были результатом «психологического недопонимания, ошибочных соглашений и неудачного выбора времени для предпринимавшихся шагов».

Дж. Голсуорси как-то назвал Англию «Островом фарисеев». Попытки скрыть крупные пороки политики за мелкими слабостями тех, кто ее проводил, не может не создать впечатления, что для своего утверждения романист имел достаточные основания.

Подлинные истоки политики «умиротворения» были скрыты от широкой публики. Образно говоря, они таились где-то в Гималаях – европейская политика Англии решалась и строилась в рамках интересов империи. В «опасной» близости к ее огромным пространствам мужала Советская страна. Самим фактом своего существования она звала народы на борьбу с империализмом. Британские правящие круги видели в ней главного врага. Укоренившаяся в практике английской дипломатии традиция воевать чужими руками подсказывала, что фашистская Германия является «естественным» союзником. Следуя своим «человеческим слабостям», Саймон и те круги английской буржуазии, чьи взгляды он выражал, спешили подкормить Гитлера, чтобы тот имел достаточно сил для «искоренения» коммунизма.

На формирование политического курса лондонских «миротворцев» влияли, конечно, и факторы европейского плана. Франция с ее революционными традициями, с острыми социальными кризисами и быстро надвигавшимся могучим валом левых сил вызывала растущее недовольство в Лондоне. Намерение Барту заключить военный союз с СССР пугало перспективой нарушения баланса сил в Европе и в случае возникновения вооруженного конфликта – неизбежным поражением фашистского рейха и «большевизацией» всего континента. Эти соображения усиливали стремление договориться с Германией, которую рассматривали как более надежного и желанного партнера, нежели Франция. Английское «умиротворение» имело отчетливый антифранцузский привкус,

«Есть только одно средство спасения Европы, – говорил Саймон американскому дипломату X. Вильсону весной 1935 г., – вовлечение Германии в содружество. Не только он лично, но и правительство полагает, что нетерпима никакая попытка изолировать или окружить Германию».

Формула Саймона была рассчитана на борьбу против коллективной безопасности. Она означала упорное возвращение к проекту «содружества с Германией», то есть «Пакту четырех». Но открыто проводить такой политический курс было нельзя. Устроенный общественными организациями Англии «Плебисцит мира», в котором участвовало свыше 11,5 млн. человек (примерно столько же голосует на выборах в парламент), показал их единодушную волю противодействовать агрессивным поползновениям фашистских держав. Из них 75% высказались за принятие коллективных мер.

Учитывая обстановку в стране и настроения общественности, правительство Англии решило прикрыть свою политику фальшивым тезисом, будто именно во имя сохранения мира надо «умиротворить» фашистские державы, удовлетворив их «законные» требования.

Политика «умиротворения» находила сторонников и на французской почве. Экономический кризис, вспыхнувший там несколько позже, чем в других капиталистических странах, продолжал бушевать. К началу 88

1935 г. количество безработных, по официальным данным, достигало 500 тыс. человек (в действительности раза в 3 больше). Накал классовой борьбы – вместе с рабочими в нее втягивались крестьяне и значительные слои мелкой буржуазии – быстро нарастал. Угроза фашизма, о чем свидетельствовал путч 6 февраля 1934 г.[35], усилила стремление трудящихся к единству. По инициативе коммунистической партии на базе единого рабочего фронта начал складываться Народный фронт. В этих условиях самые реакционные круги французской буржуазии стали склоняться к мысли о том, чтобы договориться с Гитлером. Во главе внешней политики они поставили Лаваля, сменившего Барту на посту министра иностранных дел.

«Буржуазия может находить себе людей, только выискивая их в помойном ведре, куда социалисты выкидывают своих ренегатов». Эта фраза, сказанная Лавалем еще на заре его карьеры (в ту пору он примыкал к социалистам), оказалась пророческой и для него самого. Ренегат от социализма, он трижды выдвигался буржуазией на пост премьера, 14 раз был министром. Его состояние росло с головокружительной быстротой. Столь же быстро усиливалась к нему ненависть рабочих. Выборы 1936 г. в ряде избирательных округов проходили под Лозунгом «Лаваля – на фонарный столб!». После войны Лаваль бежал в Испанию, но был выдан французским властям. В октябре 1945 г. по приговору Верховного суда его расстреляли как изменника. Хотя приговор был приведен в исполнение, судебный процесс над Лавалем так и остался незавершенным. Невидимые силы искусно удерживали слушание дела в узком русле процессуального кодекса и не позволяли выплескиваться за границы морального осуждения. Бурная и трагическая эпоха, только что пережитая Францией, руинами и тысячами скорбных глаз как бы заглядывала в окна зала заседания. Но множество нитей, связывавших с ней Лаваля, были намеренно отсечены. Склонности и пороки Лаваля суд счел достаточным объяснением преступлений. Бывший премьер и неоднократный министр, проведший половину сознательной жизни в кулуарах парламента, мог бы рассказать многое. Не случайно из состава предъявленных Лавалю обвинений вырублена та часть, которая относилась к периоду до вступления Франции в войну в сентябре 1939 г. Копнув здесь, лопата правосудия немедленно обнаружила бы корни, ведущие к роскошным особнякам Парижа. Вместе с тем именно эти корни питали ненависть Лаваля к демократии, ненависть, которая явилась главной пружиной его преступлений. Таким был человек, которому вручили люртфель министра иностранных дел Франции, выпавший из рук смертельно раненного Барту осенью 1934 г. С появлением Лаваля во главе Кэ д’Орсе Франция вступила на путь «политики двусмысленностей». Объявив себя верным продолжателем дела Барту, новый министр в действительности круто повернул руль внешней политики страны.

«Человек, которому удалось бы обеспечить мир, будет великим человеком века, – рассуждал Лаваль. – Итак, если я договорюсь с Берлином и Римом, то мне больше некого будет бояться. Препятствия? Они могут встретиться со стороны малых и крупных союзников на Востоке и на Балканах, а также со стороны умных дипломатов и левых политических деятелей в самой Франции. Ну что ж, я похитрее их, я их проведу!»

Так излагает Ж. Табуи ход мыслей Лаваля. Его деятельность, полная интриг и фальшивых улыбок и прикрытая красивыми словами о Франции и мире, имела одну цель – договориться с фашистскими державами.

Поворот Франции на путь «умиротворения», подготовленный усилиями реакционных кругов страны, привел ее к заметному сближению с Лондоном в вопросах европейской политики. В начале 1935 г. по инициативе британского правительства состоялась новая англо-французская встреча. На этот раз Макдональд и Саймон нашли в лице французского премьера Фландена и министра иностранных дел Лаваля близких единомышленников. Своей главной задачей участники переговоров провозгласили, как сообщало официальное коммюнике, осуществление непосредственного и эффективного сотрудничества с Германией.

Итогом встречи явилась обширная программа «умиротворения» Европы. Документ был составлен в выражениях, призванных успокоить общественное мнение, и включал ряд предложений, адресованных Германии. На их основе англо-французская дипломатия рассчитывала заключить сделку с третьим рейхом. В качестве приманки для гитлеровцев Англия и Франция обещали, что при определенных условиях готовы пойти на отмену военных ограничений Версаля и замену их общей конвенцией по «ограничению» вооружений на основе признания равенства прав Германии. Но Германия должна заплатить за это – подписать несколько соглашений, в частности так называемый «Западный воздушный пакт». Его участники – Англия, Франция, Германия, Италия, Бельгия – должны были взять обязательство немедленно помочь своими воздушными силами тому члену пакта, кто станет жертвой неспровоцированного воздушного нападения со стороны другого участника пакта.

Предлагавшийся пакт был типичным для политической архитектуры Запада эпохи «умиротворения». Бросалось в глаза, что в число его участников не был включен Советский Союз. Кроме того, пакт преследовал цель создать заградительную сеть вдоль западных границ Германии, а на востоке оставить небо чистым для нацистских бомбардировщиков. Нетрудно видеть, что создатели пакта использовали в качестве фундамента все тот же замысел сближения с Германией, добавив Бельгию с целью придания проекту «локарнского» оперения. Соорудив вначале крышу, полагали авторы, уже нетрудно будет возвести и стены.

Среди прочих пунктов программы «умиротворения» упоминался «Восточный пакт». Поскольку он пришелся не по вкусу гитлеровцам, английская сторона предложила отказаться от него. Но Франция была связана рядом формальных заявлений о своей позиции по данному вопросу, и резкий отказ от прежнего курса был бы опасен ей по соображениям внутренней политики. В итоге коммюнике содержало фразу о «Восточном пакте», в которую Саймон вписал оговорку: «свободно заключенном». Германия, таким образом, получала и «законное» основание для того, чтобы уклониться от участия в пакте. Английская дипломатия заботливо охраняла интересы гитлеровцев.

Лаваль не менее британского коллеги опасался вызвать гнев в Берлине даже, кратким упоминанием о «Восточном пакте». Как быть? И Лаваль принял беспрецедентное в дипломатической практике решение. 5 февраля в германское посольство в Лондоне явился сотрудник посольства Франции Маржери и выложил начистоту соображения французского министра.

«Что касается Восточного пакта, – записал советник германского посольства Бисмарк, – Маржери… дал понять, что все наследство Барту было менее всего приятно для Лаваля, но что он не мог отказаться от него по соображениям внутренней политики».

Раскрывая гитлеровцам значительно больше, чем рискнул бы сказать в парламенте, Лаваль через Маржери пояснил, что предложение о воздушной конвенции преследовало цель помочь французскому правительству отступить от занятой Барту позиции. Когда конвенция о воздушной безопасности будет заключена, сказал он, это обстоятельство, как только представится возможным, повлечет за собой уже без дальнейших затруднений также взаимопомощь на суше и море.

Таким образом, не безопасность народов Европы, а оформление военного блока с агрессором против СССР лежало в основе программы «укрепления мира», разработанной англо-французскими «умиротворителями».

Советское правительство разгадало тактику «умиротворителей». Полпред СССР в Лондоне И. М. Майский, встретившись с Саймоном 20 февраля 1935 г., без обиняков сказал ему, что упорное противодействие Германии «Восточному пакту» в значительной мере объяснялось «прохладным, если даже не враждебным» отношением к пакту Англии. Когда Саймон стал оправдываться, полпред предложил, чтобы британское правительство еще раз публично заявило о своей поддержке пакта.

«Саймон сразу стал ежиться, – сообщал советский полпред в НКИД. – Видимо, мое предложение ему пришлось не совсем по вкусу. Тут вступился Иден и, поддерживая Саймона, стал доказывать, что у британского правительства несколько слабая позиция: оно само ведь не собирается участвовать в Восточном пакте, а Германию должно заставлять к нему присоединиться».

Сопоставление документов показывает, какую двуличную игру вела англо-французская дипломатия в отношении Советского Союза (1).