Лекция 8 Восстания трудового люда нерусских народностей

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Лекция 8

Восстания трудового люда нерусских народностей

Особый характер носили восстания башкир. Край с весьма пестрым хозяйственным бытом, в котором сочетались кочевое скотоводство и оседлое земледелие, со сложными социальными отношениями, представляющими собой разные стадии перехода от патриархально-родовых к развитым феодальным отношениям, Башкирия пользовалась в составе Российской империи наибольшей самостоятельностью. Башкирская феодальная знать (князья, бии, тарханы, старшины), используя родовые институты, держала в повиновении рядовых башкир, башкирскую бедноту — туснаков. На землях башкирских феодалов садились «припущенники» из «чужеродцев» — татар, чувашей, мишарей (мещеряков), марийцев, удмуртов, мордвы и русских. Среди них также рождалась и крепла феодальная верхушка — мурзы и старшины, но большинство «припущенников» составляли крестьяне, тептяри и бобыли.

Трудовое население Башкирии платило различные налоги и несло разнообразные повинности: ясак, конскую пошлину, ямские деньги, оброк с мельниц и т. п., выполняло различные работы на казну, поставляло подводы, заготовляло дрова, содержало проезжающих чиновников и т. д.

Башкиры теряли земли, захватываемые государством для казенных и частных заводов и крепостей. Массу земель башкиры потеряли в результате «продажи» их русским помещикам по смехотворно низким ценам.

Правительство все более вмешивалось во внутреннюю общественно-политическую жизнь башкир, запрещая им съезды, ограничивая свободу передвижений, назначая угодных ему старшин.

Восстания в Башкирии не раз вспыхивали в XVII в. Ими ознаменовалось и XVIII столетие (восстания 1705–1711 гг., 1735–1740 гг.). Но характерной особенностью восстаний башкир явилось то, что протестом народных масс против гнета, носителем которого были прежде всего правительство и русские феодалы — чиновники, офицеры, заводчики, — пользовалась башкирская феодальная верхушка. Она стремилась оторвать Башкирию от России, подчинить ее единоверной мусульманской Турции или кому-либо из ханов, кочевавших в степях Казахстана и Средней Азии, с тем, чтобы утвердить свое безраздельное господство над соплеменниками и «чужеродцами», поселившимися в Башкирии. Поэтому восстаниям в Башкирии в XVIII в., поднятым угнетенными народными массами, феодальная знать придавала реакционный характер.

Но по мере обострения социальных противоречий в Башкирии восстания широких масс трудового люда — башкир и «чужеродцев» принимали отчетливую форму антифеодальной борьбы.

В июле 1747 г. в Башкирии вспыхнуло восстание тептярей, бобылей и мишарей, противившихся введению нового налога. Первыми поднялись крестьяне деревни Мелегесь, а за ними деревень Обдеево и других, расположенных на Сибирской, Осинской и Казанской дорогах. Среди восставших были татары, марийцы, мещеряки, чуваши, удмурты и русские.

Многонациональный состав участников восстания свидетельствует о превалировании классовых интересов над национальными. Во главе движения стояли татары Сабонай Ураев и Абдулла Сюллеев, чуваши Черебай Катикеев и Батырша, марийцы Ишперт Телебеев и Кинзебай Ильборисов. Особенно выделяется русский Петр Плотников, возглавивший восстание удмуртов и мишарей Казанской и Осинской дорог. Этот грамотный и энергичный бунтарь, читавший восставшим указы, сплачивавший повстанцев и призывавший их к стойкости и мужеству, пользовался большим авторитетом.

С трудом подавили регулярные войска и отряды башкирских и мишарских старшин это первое в Башкирии крупное восстание, направленное против гнета со стороны крепостнического государства, которое башкирская феодальная знать не смогла направить в нужное ей русло.

В башкирском восстании 1755 г. хотя и по-прежнему переплетаются феодально-мусульманское реакционное начало и борьба народных масс, показателем новых явлений, связанных с борьбой трудового люда Башкирии, следует считать выступления против отдельных, наиболее ненавистных башкирских и мишарских старшин. Так, например, несколько лет рядовые башкиры Терсятской волости вели борьбу со старшиной Даутом Екалиным и, видя бесплодность своих попыток добиться от правительства его смещения, в 1756 г. сожгли дом, изгнали его самого, угрожая смертью.

В 1771 г. правительство провело две мобилизации башкир для погони за калмыками и для похода в Польшу. Эта мера вызвала острое недовольство среди башкир, и в 1772 г. был раскрыт «замысел башкир к бунту».

Тяжелые испытания выпали и на долю калмыков. Прошло то время, когда «вольный сын степей — калмык» (А. С. Пушкин) на новых землях, в России, сохранял еще нерушимым свой старый, полупатриархальный, полуфеодальный общественный строй.

Усиливается гнет и со стороны царизма, и со стороны калмыцких феодалов. Правда, часть калмыков, поселенных у Ставрополя на Волге и принявших православие, была превращена в калмыцкий Ставропольский корпус, на который распространили казацкие привилегии. Но и эти привилегии даны были калмыкам в весьма урезанной форме. Они получали от казны казацкое жалованье, огнестрельное оружие, несли казацкую службу в качестве иррегулярного войска «на линии» и во время войн, но казацкого круга у них не было, и управлялись они, согласно правилам «калмыцкого суда», своей феодальной верхушкой. Кроме того, сама военная структура калмыцкого Ставропольского корпуса, разбитого на роты, напоминала «регулярство».

Часть калмыков была приписана к яицкому и оренбургскому казачеству. В большинстве своем это были либо беглые, «полоняники», бежавшие из плена, или, что встречалось гораздо реже, приписанные в казацкие войска по указу властей. Основная масса калмыков кочевала в степях Нижнего Поволжья.

Немало калмыков находилось в прямой зависимости от богатых казаков, в том числе и калмыцкого происхождения, выступая в качестве их дворовых.

Калмыцкая знать обращала своих соплеменников в рабство, и торговля людьми в кочевьях калмыков приобретала характер подлинного народного бедствия. В 40–60-х годах обнищание калмыков быстро растет. До 30 % калмыцких семей не имели скота и вануждены были наниматься на различные работы. С 1705 г. правительство начало массовую продажу русским помещикам земель, расположенных на левом берегу Волги. Калмыков стали оттеснять на пески и солончаки, чиня им «крайние обиды». Недостаток кормов угрожал подорвать скотоводство, являвшееся их основным. занятием. Наместник калмыцкого ханства тайцзы Убаши протестовал, власти обещали помочь калмыкам, но дальше обещаний дело не шло.

И вот в феврале 1771 г. калмыки торгоуты, кочевавшие в районе Рын-песков, под руководством Убаши прорвались через пограничную укрепленную линию и двинулись на свою родину, в далекую Джунгарию. Попытка правительства бросить регулярные части в степь на поимку калмыков потерпела фиаско. Оренбургский губернатор Рейнсдорп обратился за помощью к казахскому («киргизскому») хану Нуралы (Нур-Али) и обещал ему полную свободу действий в отношении калмыков. Властям удалось натравить один народ на другой. Казахи бросились вслед за уходящими все дальше на восток калмыками. Тяжел был путь беглецов. Голод, бескормица, холод сопутствовали им. В степях осталось немало падшего скота, брошенного имущества. Погибло очень много людей. В пути калмыки оставляли трупы погибших, отставших, раненых и больных. Казахские феодалы шли за ними по пятам, убивая, грабя, уводя в плен. Только часть рядовых казахов и некоторые старшины выступали за то, чтобы «жить с калмыками в миру». До Джунгарии дошла лишь небольшая часть калмыков.

Уход в Джунгарию был целиком задуман и осуществлен калмыцкой феодальной знатью. Рядовые калмыки пошли за Убаши и его сторонниками потому, что в «прежнем отечестве», далекой, родной Джунгарии, им обещали тот земельный простор, которого не стало на Волге. Они двинулись в путь на восток по своей воле, но не по своей инициативе. Калмыцкая феодальная знать хотела в Джунгарии сохранить и укрепить старые, разрушаемые в Поволжье устои социальной жизни.

Оставшиеся в России калмыки подверглись новым притеснениям со стороны правительства. Указ от 19 октября 1771 г. отменил звание калмыцкого хана и наместников и передал управление калмыками в руки владельцев улусов, полностью подчиненных астраханскому губернатору.

Калмыки притихли, но это было затишьем перед бурей. Росли социальные, классовые противоречия в полупатриархальном, полуфеодальном обществе казахов («киргизов») Младшего, Среднего и Старшего Жузов («Киргиз-Кайсацкой орды»), присоединившихся к России в 30–40-х годах XVIII в.

Хотя пастбищами по традиции, в силу обычного права пользовался весь род в целом, фактически ими распоряжались казахские феодалы: ханы, баи, султаны, бии и батыры. Рядовые казахи — шару а, числившиеся юридически независимыми общинниками, находились фактически в феодальной зависимости, отдавая феодалам за право кочевать по их землям часть скота, а в земледельческих районах — часть урожая. Все чаще беднота обращалась за помощью к феодалам, которые охотно оказывали эту «помощь» сородичам и соплеменникам, опутывая их кабальными обязательствами. Беднота (малаи и консы) вынуждена была кочевать с феодалами, выполняя обязанности пастухов, работников и слуг, питаясь тем, что даст феодал, и одеваясь в то, что он подарит. Под видом «опекунства» бедных родственников и сирот росла еще одна форма феодальной эксплуатации. У казахских феодалов были и рабы (кулы), хотя рабский труд особой роли не играл.

Ханы, султаны, бии, муллы, хаджи использовали в своих целях родовые обычаи и законы, прибегали к силе, опираясь на свои отряды джигитов. Тяжело отражались на положении казахов постоянные опустошительные усобицы их ханов и султанов.

Все это порождало обострение классовых противоречий, принимавшее самые различные формы классовой борьбы. Оно выливалось в бегство, причем нередко беглецы устремлялись в пограничные русские земли, селились среди русских и даже записывались в яицкое казачество. Нередко беднота прибегала к такой форме борьбы, как угон скота.

Все это были изначальные формы классовой борьбы, свойственные полупатриархальным, полуфеодальным общественным отношениям, господствовавшим у казахов.

Борьба народных масс Казахстана с растущим феодальным гнетом обусловила создание законодательства, призванного укрепить положение феодальной верхушки. С этой целью она использовала и обычное право (адат), и мусульманский шариат, и созданные для укрепления феодальных отношений в начале XVIII в. «Законы хана Тауке».

С присоединением Казахстана к России противоречия между казахскими феодалами, с одной стороны, и русскими властями, помещиками и яицкими казацкими старшинами — с другой, отнюдь не ослабели. Казахи стремились пасти свой скот на «внутренней стороне», т. е. на правом берегу Яика, но туда с 1756 г. их перестали пускать. Если же власти делали исключение для отдельных султанов, то они тотчас использовали предоставленное им право для подчинения себе казахов, направлявшихся на правый берег Яика.

На границе с казахскими кочевьями имели место непрерывные столкновения: казахи нападали на русские поселения, забирали пленных и т. п., в свою очередь, русские воинские команды совершали походы на казахские аулы, мстя за потравы, набеги и т. д.

Но вместе с тем шло сближение трудового русского и казахского люда. Русские поселялись в казахских степях, обзаводились «кунаками», овладевали казахским языком, обучали казахов земледелию и ремеслам. Казахи оседали в русских селениях, записывались в казаки, принимали православие, начинали говорить по-русски. Русские и казахи встречались на торгах, на соляных промыслах. Все это сближало русских и казахов, создавая условия для общей борьбы в недалеком будущем.

Следует отметить различный характер борьбы нерусских народностей Поволжья, Прикамья, Приуралья, Казахстана. В то время как у одних народов — чувашей, мордвы, марийцев, удмуртов, мишарей национальная феодальная знать либо вовсе отсутствовала, либо была представлена очень слабо и сколько-нибудь большой роли не играла, нередко быстро обрусев, у других, как, например, у татар, особенно у калмыков, башкир, казахов, она, наоборот, была многочисленна, сильна, влиятельна.

Правовое положение, жизнь, быт чувашского, марийского, мордовского, татарского и удмуртского крестьянина мало чем отличались от юридического положения и жизни русского крестьянина, а если и отличались, то чаще всего в худшую сторону. Хотя крепостных, помещичьих крестьян нерусской национальности в Поволжье было меньше, чем русских, они так же работали на барина или заводчика, платили подати, несли повинности и т. п., как и русские крестьяне. Их социальная жизнь, их место в обществе, степень их феодальной зависимости, нормы и формы эксплуатации почти полностью соответствовали тому, что характерно было для русских крестьян. Отсюда близость, а порой и идентичность форм классовой борьбы русского и нерусского крестьянина на востоке европейской части России.

Другое дело — казахи, калмыки, башкиры со своей сложившейся феодальной верхушкой, которая либо упорно и долго противопоставляла себя русским властям и стремилась установить свое безраздельное господство, как это имело место в Башкирии, либо сохраняла еще достаточную независимость от царизма, лишь de jure подчиняясь Петербургу, как казахские ханы, либо служила царизму, как калмыцкие феодалы, но не забывала своей, не так давно ушедшей в прошлое независимости и стремилась сохранить господство над своими соплеменниками.

На характере и социальных противоречиях в полукочевом и кочевом обществе, на освободительной борьбе, борьбе с гнетом самодержавия и царских властей сказывались пережитки патриархально-родовых отношений. Своеобразные особенности собственности, заключенной в скорлупу племенных, родовых отношений, различного рода формы помощи сородичам, которые вуалировали подлинную эксплуатацию рядовых общинников, кочевников или полукочевников, простор степей, обусловливавший то, что «у них между собою… никакого раздела нет и споров не бывает» (П. И. Рычков), использование знатью — ханами, тарханами, биями, баями, мурзами и другими древних родовых институтов для подчинения себе соплеменников и сородичей — все это в совокупности исключало на данном этапе проявление классовых противоречий в таком масштабе и в такой форме как у чувашей, мордвы, татар и т. д.

Классовая борьба у кочевников и полукочевников, выступая в самой ранней, начальной форме, по сути дела представляла собой межплеменную борьбу. Поэтому нередко в восстаниях и выступлениях в Башкирии, калмыцких или казахских степях народные массы идут за своей единоверной и единоязычной знатью, порой слепо ей веря, не видя, что их используют в своих целях, и классовые противоречия внутри общества этих народов отчетливо начнут ощущаться позднее.

В предстоявших великих социальных битвах классовая борьба переплеталась с национально-освободительным движением нерусских народов России, представлявших собой союзника русского крепостного крестьянства, работного люда и казачества.

Классовая борьба крестьян охватила всю Россию: от Западной Сибири до побережья Рижского и Финского заливов.

Крестьянство в Прибалтике, в Эстонии и Латвии, вошедших со времен Северной войны и Ништадтского мира в состав Российской империи, жило в особых условиях, отличных от тех, которые характеризовали русскую деревню. Это было обусловлено многовековым владычеством немецких, шведских и польско-литовских феодалов. Однако крепостническая действительность и феодальная эксплуатация со стороны прибалтийских феодалов, в большинстве своем немцев по происхождению, порождала в латвийской и эстонской деревне те же самые формы классовой борьбы, что и в русской.

Бегство крестьян, которое каралось жестокими наказаниями (беглых клеймили, отрезали нос и уши), подача жалоб, убийство помещиков и управителей, поджоги усадеб в 30–40-х годах наблюдались по всей Прибалтике.

Но классовая борьба в Эстонии и Латвии принимала и специфические формы. Широкое распространение получило движение гернгутеров — религиозное течение, направленное против протестантизма, который в Прибалтике принимал характер религии, служившей немецким феодалам средством угнетения латвийского и эстонского крестьянства. Участники движения гернгутеров боролись против протестантской церкви и протестантского духовенства, которое само выступало в качестве крепостников.

Гернгутерское движение в Прибалтике носило определенные демократические черты: приходы возглавляли не пасторы, а старшины, богослужение проводилось в «домах сходок», создавались «братские общины», где устанавливалось некое равенство — «братство». За редким исключением, каким явился, например, проповедник Паап Таллима из Рыуге, выступавший против помещиков, гернгутеры не призывали к борьбе с феодальной системой, но их деятельность оказывала влияние на крестьян-латышей и эстонцев. В 1742 г. имели место выступления эстонских крестьян в Хаанья и Вана-Казаритсе, с трудом подавленные властями. Через год, в 1743 г., организацию гернгутеров запретили по всей Прибалтике. Тогда движение гернгутеров ушло в подполье, отчего оно стало не менее, а более опасным. И Екатерине II в 1764 г. пришлось узаконить гернгутерские организации. Но так как лютеранское духовенство игнорировало указ 1764 г., гернгутерское движение возобновилось и вскоре, в 1771 г., переросло в открытые крестьянские восстания в районе Валмиера, Цесиса, Вастсе-Нурси, Отепя и др. Феодалы и протестантское духовенство вынуждены были спасаться от гнева крестьян в городах Валмиере, Цесисе и др. Крестьяне действовали большими, хорошо вооруженными отрядами. У восставших было много охотничьих ружей и пистолетов. Движение крестьян удалось подавить с трудом.

Иной характер носила классовая борьба в той части Украины, которая входила в те времена в состав Российской империи. И собственно русские земли, Великороссия, и земли украинские стояли на одном и том же уровне социально-экономического развития. Никаких особых, существенных отличий между положением трудового народа России и Украины не было. При этом следует учесть, что освободительная война украинского народа 1648–1654 гг., в которой решающую роль сыграло украинское крестьянство, украинские «хлопы», боровшиеся и против «ляха», и против «пана», против национально-религиозного и феодального гнета одновременно, завершившаяся воссоединением Украины с Россией, не могла не отразиться и на характере социальных отношений на Украине, и на положении ее трудового люда: крестьянства, мещанства и казачества. Того «послушенства», которое страшной тяжестью легло на украинских селян, сделав их «крипаками» Потоцких и Вишневецких, Конецпольских и Калиновских, не стало. Оно было «скасовано» казацкой саблей.

Пройдет много времени, целое столетие, прежде чем Екатерина II, раздарив «панам» «край родимый», «степ широкий», распространит на Украину крепостное право и феодальные привилегии в той форме, в какой они существовали в великорусских губерниях.

Но и на Гетманщине (Левобережная Украина), и в Слободской Украине дело шло именно к этому: росло «послушенство», росли феодальные привилегии казацкой старшины, вливавшейся в ряды русского дворянства, росли «панщина», оброк и пр., распространялось все шире феодальное землевладение, а над одним из старейших казацких войск — запорожским казачеством навис дамоклов меч.

На территории Слободской Украины запретили переходы крестьян, а всех «перехожан» возвращали господам. В казацких полках Левобережной Украины выделили зажиточных казаков, «выборных», освобожденных от повинностей и несших военную службу, а остальных казаков превратили в «подпомощников». «Подпомощников» обязали нести крестьянские повинности, только облегченные, и снабжать «выборных» оружием, лошадьми и пр. Выборность старшины уходила в область преданий. Старшинские должности оказались в руках «бунчуковых» и «значковых товарищей» не в результате выборов, а по праву сильного. В руках старшины сосредоточивались в огромном количестве земли и крепостные крестьяне, отданные в вечное и потомственное владение. Вчерашние казаки сегодня оказывались крепостными крестьянами.

Правительство вело медленное, постепенное, но все усиливавшееся наступление на остатки самостоятельности Украины, на казацкий «присуд», на вольности казаков. Гетманство то отменялось, заменяемое Малороссийской коллегией, то восстанавливалось (1727 г.), то во времена «бироновщины» преобразовывалось в Правление гетманского уряда, то вновь возрождалось на Глуховской раде в 1750 г., когда гетманом Украины оказался брат фаворита Елизаветы Петровны Кирилл Разумовский, распространивший свою власть не только на Гетманщину, но и на Запорожье. В 1764 г. гетманство снова было ликвидировано, и на этот раз навсегда.

Через год началось составление «описи» населения, целью которой правительство ставило рост казенных доходов. В том же 1765 г. были ликвидированы казачьи полки Слободской Украины. Их превратили в регулярные гусарские полки. Не вошедших в состав гусар слободско-украинских казаков записали в «войсковые обыватели» и обложили высоким налогом. Часть казацких полков Гетманщины преобразовали в пикинерные полки, превратив тем самым казаков в солдат, что означало одновременно переход их в разряд государственных крестьян. Украинцам, привыкшим к своему казацкому состоянию, теперь не только казачество стало казаться утраченным раем, записанные в пикинеры или в «войсковые обыватели» завидовали даже гусарам.

Войсковые знамена, печати, пушки Екатерина II потребовала доставить в Петербург, чтобы впредь ничто не напоминало казакам об их былом «присуде».

В такой обстановке развернулась на Украине ожесточенная классовая борьба. В 1758 г. жители села Клишинцы Жовнинской сотни Лубенского полка подали жалобу на генерального судью Федора Лысенко, пытавшегося их, казаков, превратить в своих «подданных», т. е. крепостных. Ответом на жалобу была экзекуция. Тогда казаки перешли в наступление. В 1761 г. они захватили и запахали отнятую у них Лысенко землю, и многие его «подданные» снова записались в казаки. В 1763 г. в Клишинцах появилась специальная комиссия, созданная для расследования дела. Как и следовало ожидать, комиссия решила дело отнюдь не в пользу казаков и «подданных», которые, конечно, считали себя тоже казаками. Но клишинцы не сдавались и никого не пускали на поля и луга, считая их своей собственностью. На протяжении нескольких лет они оказывали упорное, ожесточенное вооруженное сопротивление воинским командам, неоднократно посылаемым в село. Стоявшие во главе своих мятежных односельчан Афанасий и Сергей Вороны, Григорий и Прокоп Былимы, Нищетный, Гаврила Головченко, Густой, Петренко и другие превратили Клишинцы в хорошо укрепленный лагерь. Вооруженные ружьями, «киями», «списами» и косами клишинцы, использовав опыт отцов и дедов, укрепили село окопами, возами с землей и не раз не только отбивали атаки воинских команд (июнь и август 1767 г., май 1768 г.), но и захватывали трофеи, в том числе пушки.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в ходе боев казаки из правительственных отрядов отказывались идти на восставшее село, покидали воинскую команду, сами ходили к «бунтовщикам» и, наконец, «возмутились», отказавшись от выполнения приказов, и самовольно разъехались по домам. В конце концов в сентябре 1770 г. воинская команда ворвалась в Клишинцы. В боях, тюрьмах, на каторге погибло много клишинцев. Экзекуции после захвата села воинской командой опустошили его окончательно. Клишинцы обезлюдели.

Много лет боролись со своим паном бунчуковым товарищем Даровским бывшие казаки села Кулаги и деревни Суботовичи Новоместной сотни Стародубского полка, которых Даровский считал своими крепостными. Восстание вспыхнуло в 1748 г. Возглавил его Лазарь Синченок. Восставшие укрыли семьи, скот и имущество в лесу или у соседей и приготовились к обороне. Высланную против них воинскую команду жители Кулаги и Суботовичей встретили ружейным огнем. Укрывавшие их семьи жители соседних сел Казаричей, Лопатни, Поповщины и других находились под большим влиянием восставших.

Разорительные постои и тяжелая жизнь в лесу на время сломили кулажцев и суботинцев, но в 1760 г. восстание вспыхнуло с новой силой, причем в ходе его восставшие возродили старое казачье самоуправление и выбрали сотником Шостаковского, а есаулом — Лазаренко. Когда брошенная на подавление восстания воинская команда стала приближаться, восставшие обратились за помощью к солдатам, присланным из Киева рубить лес. Солдаты охотно откликнулись на их призыв и помогли прогнать воинский отряд.

В 1761 г. воинской команде все же удалось захватить села и схватить Шостаковского. Крестьяне ушли в леса, откуда продолжали нападать на команду, или разбрелись по окрестным селам. Волнение крестьян села Кулаги и деревни Суботовичи возобновилось в 1769 г., когда вернулся домой бежавший из тюрьмы Шостаковский.

Стремясь вернуть захваченные у них земли, в 1758 г. восстали казаки села Шмидлевка Лохвицкой сотни, а в 1762 г. — сел Новаки, Тарандинцы и Высший Булатец первой Лубенской сотни.

Преобразование казачьих полков в гусарские и введение подушного оклада явилось поводом к восстанию в 1765–1766 гг. на территории Слободской Украины. Бывшие казаки, жители слобод Балаклеи, Соколово, Левковки, Николаевки, Танюшевки, Белокурино, Александровки, Яблочковой, Волчьей, Георгиевки, Зимовенки, Беленькой, Козьмодемьянской в Изюмской и Белгородской провинциях и в Валуйском уезде восстали. Они отказались платить подушную подать и брать «пашпорты печатные», «каковые… крестьянам даются», требовали «отписать» их от владельцев и вернуть в былое, казацкое состояние. В связи с образованием в 1764 г. на юге Украины Новороссийской губернии правительство приступило к созданию пикинерских полков, в состав которых насильственно включали казаков Левобережной Украины. Превращение казаков в пикинеров значительно ухудшало их положение. Волнения среди пикинеров начались в связи с выборами в Комиссию по составлению Нового уложения. Жители районов, входивших в состав Кременчугской и Власовской рот Днепровского пикинерского полка, отказались избирать депутатов в Комиссию по существующим правилам и вместе с другими ротами того же полка выбрали депутатом Павла Денисенко, который и отправился в Москву. В своем Наказе, повезенном Денисенко, пикинеры жаловались на то, что у них отобрали земли по оба берега Днепра, присоединили их сотни к Новороссийской губернии, их самих превратили в пикинеров и обременили службой, постоями, поборами, повинностями. Пикинеры требовали возвращения в «казачье звание» «в единстве с народом малороссийским».

Денисенко приехал в Москву и все время держал связь со своими земляками. Арестованный в Москве, он бежал по дороге из Батурина в Киев и ушел в Сечь. Когда началась война с Турцией, пикинеры отказались носить мундиры, грозились в походе перебить старшину, заявляли, что не будут нести службу. В начале 1769 г. отказались нести службу пикинеры Царичанской роты Донецкого полка, а за ними эскадроны Тимченко, депутата Комиссии по составлению Нового уложения от Днепровского, Донецкого и Луганского пикинерских полков. В октябре 1769 г. вспыхнуло восстание пикинеров Донецкого и Днепровского полков. Восстание началось в Соколке, но вскоре охватило Нехворощу, Китайгород, Маячку, Орлик и Царичанку. Сотни пикинеров ушли в Сечь, откуда вместе с запорожцами нападали на воинские команды, высланные против них властями. В начале 1770 г. правительство жестоко расправилось с восставшими пикинерами.

Таким образом, основным требованием восставших крестьян, гусар и пикинеров, ранее числившихся казаками и пользовавшихся казацкими правами, являлось возвращение их в былое казацкое состояние. Но сделать это было невозможно. Приходил конец не только слободскоукраинским и левобережным казачьим полкам: смертельная опасность нависла над Запорожской Сечью.

Запорожье, эта «христианская казацкая республика»[46], в период Новой Сечи (1734–1775) раздиралось социальными, классовыми противоречиями. Рос антагонизм между казацкой сечевой верхушкой и серомахой — работниками, рыболовами, наймитами, служившими за своих хозяев в войске, работавшими у них в качестве чабанов, чумаков, батраков на зимовниках, и т. п. Это была «голота», пополнявшаяся за счет разного рода пришлого люда, прежде всего беглых крестьян и запорожской бедноты казацкого и неказацкого, «посполитого» происхождения.

Первое восстание серомахи в Сечи имело место в 1749 г., когда на Раде «серома» изгнала богатых казаков и избрала войсковым судьей Водолагу, а есаулом — вовсе безымянного серомаху, «не имущего на себе даже одежды».

В 1754 г. волнение охватило запорожцев Калмиусской паланки, куда вошла специальная команда для розыска гайдамаков.

Спустя семь лет в селах Каменском и Романкове Кодацкой паланки казаки и крестьяне («посполитые») под руководством Голуба, Савка, Рахмодило, Брегуя и Комянченко подняли восстание, разбили высланный из Кодака карательный отряд казацкой старшины, пытавшийся искоренить гайдамачество.

«Немалые грабительства имущества и обиды причинили» богатым казакам зимовники, рыболовы и бедные казаки в Великом Луге в 1764 г.

В декабре 1768 г. серомаха с целью «достойных казаков всех побить до смерти» подняла восстание в самой Сечи. «Серома» разгромила дома богатых казяков, освободила из тюрьмы гайдамаков. Восстание удалось подавить скоро, но спустя несколько месяцев серомаха уже жгла зимовники богатых казаков в степи, а еще спустя некоторое время началось волнение Корсунского куреня в Сечи.

Как видно, в движении запорожской серомахи все время сквозит мотив защиты гайдамачества и гайдамаков. Чем же было гайдамачество, кто такие гайдамаки?

Чаще всего гайдамаки являлись выходцами из запорожской серомахи, но немало среди них было беглых крестьян и солдат. Во главе гайдамацких отрядов — «ватаг» — обычно стояли запорожцы. «Ватаги» гайдамаков то собирались, то рассыпались, то снова собирались, не имея ни постоянного состава, ни определенного места действия. «Гайдамаччина» охватила Волынь и Подолию, Гетманщину и Слободскую Украину.

Движение гайдамаков было антифеодальным. Гайдамаки выступали против любого феодала, любого пана, на каком бы языке он ни говорил: украинском, польском, русском. В движении гайдамаков много общего с действиями «разбойных партий» в России. Поэтому-то в официальной переписке они именуются «ворами», так же как и их русские братья по классовой борьбе.

Гайдамацкое движение трудно было искоренить польским и русским властям и запорожской старшине потому, что оно порождено украинским народом, пользовалось его поддержкой и в народе черпало силы для борьбы. Гайдамак знал, что в любой крестьянской хате он получит кусок хлеба, приют, одежду. Почти каждый серомаха побывал в гайдамаках или ждал случая, чтобы уйти в гайдамаки. Гайдамацкие «ватажки» Донец, Варакута, Бурило, Байдак пользовались огромной популярностью. Особенно популярным был гайдамацкий вожак Семен Гаркуша, чьи отряды действовали на территории Левобережной и Слободской Украины с 1768 по 1784 г.

Большой активностью отличалось гайдамацкое движение в 60-х годах на территории Изюмского и Ахтырского полков Слободской Украины. В 1766 г. в районе Змиева и Водолаг действовал гайдамацкий отряд Носа, через запорожца Ковтуна связавшийся с местным крестьянством. Когда в 1768 г. вспыхнуло крупнейшее гайдамацкое движение — колиивщина, охватившее всю Правобережную Украину вплоть до границ собственно Польши, напугавшее не только польских панов, но и екатерининских вельмож, в нем приняли участие беглые русские крестьяне, солдаты, посадские люди, донские казаки — Максим Поздняков, Иван Тимошин, Иван Сурмин, Илья Чистяков, Григорий Данилов и др. В свою очередь, разбитые «колии», спасаясь от невероятных жестокостей панов, потянулись в Россию. В 1770 г. на Иргиз пришли гайдамаки Цыган и Стороженко, угрожавшие перебить у себя на Украине всех панов, после чего они «и москаля (т. е. русского помещика. — В. М.) не забудут».

В 1772 г. на том же Иргизе запорожец Дударенко вспоминал, как «колиев» «российское начальство на кобылу клало», в ответ на что услышал от казака Заброды: «Всех российских людей, да и казаков донских, також и яицких, буде одной мыслью бунт учинят, на кобылу не положишь».

Заброда был прав. Придет пора, когда поднятое яицкими казаками восстание перерастет в крестьянскую войну, в которой примут участие не только казаки — сыны Седого Яика, но и Дона, Волги, Днепра.