Глава двадцать вторая Сквозь четыре «Линии Мажино»

Глава двадцать вторая

Сквозь четыре «Линии Мажино»

За первую полосу обороны врага — Прорыв рубежа второй полосы — По приморскому шоссе — Сокрушение Карельского вала — Сквозь «Линию Маннергейма» — Койвисто — В часы перед штурмом Выборга — Командир стремительного полка — Миномет Степана Клочкова — Выборг, двадцатое июня — Солнце всходит над Выборгом — Встреча с Федором Шаблием — Не спит Настенька… — Возвращение — Вступление в четвертый год — Общий обзор

(Карельский перешеек, 21-я армия. 10–21 июня. Ленинград. 22 июня — 7 июля 1944 г.)

После отказа правительства Финляндии принять советские условия в затеянных самим же финским правительством переговорах ставкой Верховного Командования было решено сломить и разгромить врага вооруженной силой.

Наступление на Карельском перешейке подготовлялось в полной тайне от врага, так, что внезапный сокрушительный удар наших армий оказался для него неожиданным. Подготовка нашего удара заняла сорок дней, а личный состав 21-й армии стягивался на перешеек всего дня за три, за два до удара. 21-я и 23-я армии становились на позиции вдоль стабилизировавшейся в сентябре 1941 года и неизменной с тех пор нашей линии обороны (Сестрорецкий курорт — Лемболовское озеро — Ладожское озеро, южней Таппари). Полки, дивизии, корпуса прошли перед наступлением «курс обучения» в расположенных к югу и юго-западу от Ленинграда, освобожденных от немцев районах Стрельны, Красного Села и еще дальше от города. С юга на север 21-я армия была переброшена на бесчисленных транспортных судах по Финскому заливу, а затем двигалась в обход города. Части 23-й армии, находившиеся всю войну на самом Карельском перешейке, также по три недели, по месяцу обучались во фронтовых тылах — в глухих лесах и болотах, на холмах и в узких межозерных проходах района Пери, Токсова и в других местах. По опыту, приобретенному еще перед прорывом блокады, здесь, в схожих условиях местности, полностью имитировались финские укрепления, обстановка обучения была приближена к боевой.

Нашим войскам предстояло прорвать три полосы обороны противника, промежуточный рубеж по линии Роккалан-йоки — Илякюля — Сумма — Муолан-ярви и внешние обводы перед городом Выборгом, составлявшие западный край так называемой «линии ВКТ» (Выборг — Купарсари — Тайпале), проходившей к востоку по линии озер Вуоксинской системы. Каждый из этих барьеров, признаваемых финнами неприступным, по своей мощности можно уподобить знаменитой в истории войн «линии Мажино». Только четвертый барьер, еще не законченный строительством, был слабее, и потому — сразу скажу — перед штурмом 20 июня Выборга наши войска 19 июня проломили его укрепления с ходу.

От Финского залива перед рекой Сестрой и далее двадцать два с половиной километра к центру Карельского перешейка линию фронта для нанесения главного удара заняла 21-я армия генерал-лейтенанта Д. Н. Гусева (109-й, 30-й гвардейский, 97-й стрелковые корпуса и 22-й укрепрайон). На остальных шестидесяти семи километрах до Ладожского озера линия фронта осталась за 23-й армией генерал-лейтенанта А. И. Черепанова (98-й, 115-й стрелковые корпуса и 17-й укрепрайон), которая должна была нанести вспомогательный удар и в состав которой, с выходом на р. Сестру, был включен правофланговый 97-й стрелковый корпус 21-й армии. 23-я армия получила задачу развить успех войск генерала Гусева, оберечь их от резервов противника и, заняв на своем участке вторую полосу обороны финнов, выйти на линию озер Суванто-ярви, Вуоксы и Яюрман-ярви.

В резерве фронта находились 108-й, 110-й стрелковые корпуса и четыре стрелковые дивизии.

Важнейшие задачи: транспортировка войск, высадка десантов и взятие островов, тесное взаимодействие с наступающими вдоль побережья танками, наземной артиллерией и пехотой (редчайший случай в истории войн!) — ставились перед Краснознаменным Балтийским флотом и Ладожской военной флотилией.

13-я воздушная армия, которой командовал генерал-лейтенант авиации С. Д. Рыбальченко, и авиация флота под командованием генерал-лейтенанта авиации М. И. Самохина выделяли для операции около девятисот шестидесяти самолетов.

Артиллерия 21-й, 23-й армий и фронта насчитывала пять с половиной тысяч орудий и минометов (калибра 76 мм и выше), не считая противотанковых орудий и восемьсот восемьдесят одну реактивную установку. Это — кроме артиллерии КБФ. Плотность артиллерии на участке прорыва 21-й армии равнялась двумстам-двумстам двадцати орудиям и минометам (76 мм и крупнее) на один километр фронта.

9 июня утром для облегчения назначенного на 10 июня прорыва первого рубежа обороны наши сухопутная и морская артиллерия, вместе с авиацией нанесли сильнейший огневой удар по всей первой полосе обороны врага с целью разрушения разведанных заранее укреплений и подрыва минных полей. Чтобы дезориентировать противника, этот удар был нанесен перед линией нашего фронта поперек всего перешейка. За пять минут этого огневого удара было израсходовано семнадцать тысяч снарядов и мин, то есть на каждый погонный метр вражеского переднего края — по одному снаряду. Затем двести сорок орудий калибра 120 мм и крупнее и шестьдесят два орудия артиллерии флота выпустили по намеченным целям за час двадцать пять минут еще две тысячи двести тяжелых снарядов. Всего за десять часов стрельбы и бомбежки из двухсот двадцати шести разведанных укреплений было разрушено двести три. В восемнадцать часов в одиннадцати направлениях была произведена разведка боем.

На следующий день, 10 июня, после стосорокаминутной артподготовки, проведенной тремя тысячами орудий и минометов, в восемь часов двадцать минут утра наступление 21-й армии началось атакой пехоты, двинувшейся вплотную за огневым валом. В первые же часы боя оборона противника была во многих местах прорвана. 11 июня в наступление двинулась и 23-я армия.

За два дня, сокрушив полностью первую полосу обороны, наши войска на сорока километрах фронта ушли вперед на двадцать четыре — двадцать пять километров.

12 июля 109-й ск вел бой перед второй полосой обороны. Задержавшись перед ее рубежом на два дня для подготовки, подтягивания частей и техники, соединения 21-й армии начали штурм рубежа второй полосы и прорвали его, а к исходу 15 июня прорвали всю полосу. Накануне штурма, за сутки 13 июня, проявился особенно наглядно талант командующего Ленинградским фронтом генерала армии Л. А. Говорова. В эти двадцать четыре часа по его приказанию была произведена сложнейшая перегруппировка артиллерии из района Кивенаппа (куда вначале был направлен главный, наносимый 30-м гвардейским корпусом, удар) на новое направление главного удара — в полосу действий 108-го и 109-го корпусов, то есть вместо Выборгского — на Приморское шоссе. Около ста десяти дивизионов артиллерии и минометов были выведены из боя, скрытно переброшены по лесисто-болотистой местности, в непосредственной близости от противника, на двадцать пять — сорок километров и развернуты для прорыва второй полосы и для дальнейшего наступления вдоль Приморского шоссе. В штурме второй полосы участвовало тысяча семьсот сорок четыре орудия и миномета (калибром от 76 мм и выше)…

При прорыве третьей полосы направление главного удара вновь было перенесено в центр перешейка (направление на Сумма — Лейпясуо). Такая тактика дезориентировала противника и, внося сумятицу в переброску его частей, вызвала полное замешательство его командования, а нам давала возможность неожиданно вводить в бой свежие части…[41]

Как участник операции с момента прорыва рубежа второй полосы обороны противника, я посвящаю эту главу описанию того, что известно мне, начиная с 14 июня и далее, вплоть до взятия штурмом Выборга…

За первую полосу обороны врага

…О начавшемся 10 июня наступлении на Карельском перешейке я узнал в поезде, которым вернулся в Ленинград из Москвы 13-го. В тот же день, съездив на склад топографических карт, взял листы «километровки» до Выборга и сегодня, 14-го, отправившись на фронт, сразу же включился в темп наступления.

В восемь утра я выехал на Финляндский вокзал вместе с Ильей Авраменко.

Ничего не знаю о положении на фронте, кроме сообщенного Информбюро. Наши войска где-то за Териоками. Доехали до Песочного; перед Каменкой, в хорошо знакомом мне «городе нор» подхватили попутную полуторку.

Несуществующий Белоостров. Изрытые берега Сестры. Железнодорожный мост через нее уже восстановлен. Протянувшись через его новую железную ферму, стоит, словно объединив два враждовавших между собой берега, длинный состав с обращенным к северу, сверкающим на солнце огромным ярко-голубым паровозом.

Работают дорожники. Пейзаж «лунной поверхности» — истолченный, обожженный, сплошь в воронках передний край финнов.

Оллила. Приморское шоссе, голубые воды Финского залива, просвечивающие сквозь ветви. Колючая проволока и дзоты вдоль всего берега.

Куоккала. Пепелище репинской дачи, на досках перебитых ворот крупные отдельные буквы слова «Пенаты»… Быстро доехали до Териок.[42]

С утра (и весь день) в голубом небе мелькают стаи наших самолетов, помогающих артиллерии, пехоте, танкам громить мощные укрепления врага.

Армады бомбардировщиков налетают волнами, одна за другой. Грохот бомбежки непрерывен, кажется, будто впереди выколачивают сотни исполинских ковров.

Словно опоясанная цепью бесчисленных действующих вулканов, линия фронта обозначена клубами извергающегося над лесом дыма. Идет бой за прорыв второй линии обороны.

Сходим с машины, стоим на перекрестке дорог. Высоко в небе — аэростат наблюдения. Три «мессершмитта» внезапно атакуют его. Грохот зениток. Вокруг аэростата белые и черные клубки разрывов зенитных снарядов. Завывание моторов «мессеров». В первом заходе они отбиты зенитками, доносится стрекот их пулеметов. «А все-таки собьют его, ведь собьют, сволочи!» — восклицает какой-то командир. Смотрим: «мессеры» кружатся. Аэростат вспыхивает огромным красным языком пламени, валится вниз, сгорает весь в воздухе. Зенитки грохочут, «мессеры» завывают, туча черного дыма растягивается в голубизне солнечного неба. Из тучи и пламени вываливается вниз что-то маленькое, девственно-белое. Это раскрывается парашют, чудом не загорается и медленно, обидно медленно — потому что «мессеры» новым заходом бьют по нему из пулеметов — спускается с наблюдателем, не знаем — живым или мертвым.

Подбитый зенитками, один из «мессершмиттов» падает в лес.

Вот война! Все — просто. Было, и будто не было. А ведь это происходил бой!

Оставив чужую машину, выходим к морю, на самый берег, сквозь примятую колючую проволоку заграждений, по перекинутым через них доскам. Пляж.

Валуны. Гладь воды. Гул самолетов, непрерывно летающих над нами, неподалеку пикирующих и сбрасывающих свой груз. Нам видно: бомбят Мятсякюля и всю полосу леса от него в глубь берега и дальше. Извержения взрывов, черные, серые, рыжие. Фонтаны воды, от бомб попавших в залив, — белые.

Частота разрывов такова, что пауз нет. Эшелон за эшелоном — по девять, по восемнадцать, по двадцать семь и больше наших самолетов зараз.

Отбомбившиеся — возвращаются, проходя и морем, и лесом, и прямо над головой.

Морская авиация уходит за Кронштадт, прочая — на все другие аэродромы.

Мы вышли на шоссе. Круто тормозит мчащаяся «эмка». Из нее выпрыгивает спецкор «Правды» Л. С. Ганичев, выглядывает спецкор «Ленинградской правды» М. 3. Ланской. Здороваемся. Ганичев: «Я только что вспоминал о вас, старался узнать, где Лукницкий, вы нам очень нужны!..» Берет меня и Авраменко в свою «эмку».

Дорога в Райволу. Масса машин. Наконец — пробка. Тяжелая, огромная пробка. В ней — танки, самоходные орудия, грузовики «студебеккер», полевые кухни, телеги обоза… Справа и слева — стены соснового леса. Податься некуда. Стоим час и больше. Не рассортироваться никак.

Вокруг нас повсюду в лесу идет стукотня: это из орудий бесчисленных батарей вырываются снаряды, летящие на врага. Ломая стволы деревьев, сквозь лесную чащу в бой идут полчища наших тяжелых и средних танков и самоходные установки, похожие на гневных слонов, устремивших вперед свои хоботы. За танками остаются просеки такие гладкие и широкие, что по ним можно беспрепятственно ехать на легковой машине.

Становится все интересней. Вот в чаще леса появляется генерал — это командующий бронетанковыми силами фронта. Он делит ватагу танков на несколько потоков. Тут же на дороге ставит танкистам задачу. Прямо отсюда машины идут в бой, сейчас же. На них сидят автоматчики в зеленой маскировочной робе. Вместе с танками идут саперы, весь лес наполнен движущейся пехотой.

Танки сворачивают с шоссе, и первый проламывает себе путь в лесу, обходит пробку, за ним с потрясающим грохотом идут другие.

За танками, в пролом, по вмятым в землю соснам — мы на своей «эмке».

Так обогнули пробку.

Обнаруживаем здесь тылы 72-й стрелковой дивизии 109-го корпуса, ведущей сейчас бой. Где штаб корпуса[43], никто не знает, он — в движении, должен прийти сюда. Бой происходит где-то рядом.

Орудия наши бьют по врагу отовсюду вокруг — из леса, из Райволы, из-за кустов. Бомбежка, гул авиации не прерываются. Мчатся танки. Проскакивают отдельные машины. Выясняем наконец, где штаб 72-й дивизии. «Это за озером Патриккин-йоки, за лесопильней, в гору, налево, белый домик, километра полтора-два отсюда». Едем к лесопильне. Мост через реку взорван, переправа по плотине только пешком. Чудесное озеро. Мы — на взгорке у окраины превращенной в крепость деревни, которую наши сейчас штурмуют. Срабатывает разок-другой «катюша», работают артиллерия, авиация; тучи дыма вскипают рядом над лесом.

Авраменко с нами уже нет, он пересел в попавшуюся по дороге машину «Комсомольской правды», с корреспондентами Кудояровым и Андреевым…

Прорыв рубежа второй полосы

14 июня. День

Деревня и урочище, в котором она расположена, называются Кутерселькя, ожесточенный бой за обладание ими ведется с утра.

Оставив легковую машину на берегу реки, мы втроем пробираемся лесом в расположение сражающихся с врагом полков. Здесь, среди танкистов подполковника Юнацкого, оказываемся в самой гуще событий.

Пешком — в гору, в лес. Белый домик, — никого нет. Дальше в лесу, перед Кутерселькой, — бараки. У бараков — машины, люди. Нашли: КП 72-й стрелковой дивизии (командует ею генерал-майор Ястребов). Часовые. В дверях — седой, взъерошенный небритый, с воспаленными от бессонницы глазами, предельно утомленный полковник. Просим дать обстановку.

— Мы корреспонденты — «Правды», ТАСС, «Ленинградской правды»!..

Здоровается вежливо, доброжелательно, устало жмет руки всем:

— Не могу, горячка сейчас… И трое суток не спал.

— Нам только десять минут…

— Хорошо, немножко позже. И то если согласны, чтоб эти десять минут — с перерывами…

Из-за спины полковника вываливается рыжий, высокий, веснушчатый, в шинели без погон, без фуражки, с лицом в первую минуту будто пьяным — в действительности, «пьяным» от усталости, — и нам:

— А вы пойдите сначала ко мне!

— А вы кто такой? — спрашивает Ланской.

— Я — подполковник Сибирцев. Начальник штаба танкового полка. Полк сейчас ведет бой. Вам интересно будет!

Обрадовались, идем за ним, ведет в лес. Несколько ячеек, плащ-палатка под соснами, тут же — дачка, возле — работающая на земле походная рация, несколько командиров-танкистов. Это — КП 186-го отдельного танкового полка, которым командует подполковник Юнацкий.

И с исключительной толковостью, умно, ясно, понимая суть того, что нам нужно, спокойно и обстоятельно, по крупномасштабной боевой карте, с нанесенной на ней обстановкой, начальник штаба полка Серафим Михайлович Сибирцев рассказывает нам о бое за Кутерсельку, происходящем с утра, и о действиях его полка, состоящего из танков Т-34.

Бой в полном разгаре. Наши войска взламывают мощный пояс вражеской обороны. Этот пояс начинается от Финского залива, пересекает Карельский перешеек, протягиваясь на северо-восток. Левое крыло его — важный опорный пункт Мятсякюля — упирается в залив.

Один из наиболее сильных следующих опорных пунктов этой линии — урочище и деревня Кутерселькя — в глубине перешейка.

Укрепления Кутерсельки падают одно за другим. Усилия танкистов, взаимодействующих с пехотой, обозначаются тут же перед нами на карте, что лежит посреди плащ-палатки, растянутой под сосной. Ежеминутно принимая от радистов донесения действующих танковых взводов, С. М. Сибирцев штрихами красного карандаша врезается все глубже в квадрат, обозначающий район деревни Кутерсельки, на окраине которой находимся и мы сами. Над нами воют, пикируя, бомбардировщики, происходят воздушные бои, все виды орудий грохочут вокруг в лесу, стрекотня пулеметов, гул взрывов так забивают уши, что приходится делать паузы и кричать, чтобы расслышать друг друга.

Рассказ Сибирцева прерывается поступающими донесениями, радистом, офицерами, распоряжениями, — бой кипит! Несколько минут назад наши же самолеты по ошибке угостили KП этого полка тремя бомбами: рядом возникли три большие воронки, а бумаги штаба залиты чернилами, опрокинутыми при разрывах. К счастью — жертв не было.

Танки полка прорвали линию финнов без потерь, ни один танк не потерян, это — поразительная удача. И настроение в полку отличное. Лежим животами на плащ-палатке вокруг карты, записываем, отрываемся моментами, чтобы взглянуть на какой-нибудь маневр воздушного боя. Вижу, как «мессершмитт» дает пулеметную очередь, впереди него возникает белая нить, это — трассирующие пули.

Сделав записи, боясь пропустить того полковника, отрываемся от Сибирцева. Обещав вернуться еще, идем на КП 72-й дивизии.

Полковник Хакимов Хикмат Зайнутдинович, татарин, добрый и мягкий, душевный человек, совершенно измотанный непрерывной — несколько суток — работой в бою, все ж находит возможным разговаривать. Но это не десять минут, а часа полтора, потому что между двумя сказанными нам фразами Хакимов принимает и отдает по телефону приказания: дивизия в этот час в полном разгаре боя. Поступило донесение о том, что на дивизию брошена — и приближается к Кутерсельке от Лийколы — фашистская танковая дивизия Лагуса.

Немецкие танки появились восточнее Онки-ярви… Входит подполковник Сибирцев и говорит:

— То есть прошли с километр от Лийколы… Ну, во всяком случае, мы обеспечены?

— У Мустамяки сосед наш обороняется… В штабе обычная боевая горячка.

Идем в Майнилу, ищем оперативный отдел. Падают финские снаряды. Черные тучи боя встают по-прежнему в двух километрах от нас. А здесь саперы трудолюбиво наводят мост через реку. Нас ждет наша машина.

К 17 часам положение таково. 182-й полк 72-й стрелковой дивизии продолжает бой в Кутерсельке. На правом фланге сражается 30-й гвардейский корпус генерала Н. П. Симоняка. 109-й корпус генерала Н. И. Алферова бьется за Кутерсельку, Лимолу, рокадную дорогу на Перк-ярви, форсировал реку Райволан-йоки, прорвав вторую оборонительную полосу на участке Терикола — Волкала, движется на Лийкола.

994-й полк 286-й сд, преодолев восемь линий траншей, овладел озерком левей Кутерсельки, вышел на два километра северо-западней ее. 109-я дивизия, с танками, атаковала Сахакюля, овладела ею и отбивает контратаки противника со стороны Мустамяки.

В Мятсякюля противник оказывает упорное сопротивление 108-му стрелковому корпусу…[44]

Бой за Кутерсельку подходит к концу, финны в ней окружены.

…Солнце над лесом начинает клониться к западу. К восемнадцати часам Кутерселькя взята и очищена от врага. Шум отдаляющегося сражения становится тише. На этом участке вторая мощная полоса оборонительных укреплений финнов прорвана, успех — отличный и события развиваются стремительно.

Картина сегодняшнего успеха постепенно вырисовывается во всех деталях.

Вчера наши части вышли к озеру Райволан. Танки подполковника Юнацкого и пехота 72-й стрелковой дивизии генерал-майора Ястребова получили новую задачу. Перед ними простиралась линия укреплений финской оборонительной полосы, и эту полосу требовалось вскрыть во всю глубину, прорвать и выйти дальше за Кутерсельку.

Накануне же, с шестнадцати часов тридцати минут до половины третьего ночи, когда к району предстоящего боя подошли танки, разведчики производили рекогносцировку. В четыре часа тридцать минут танки сосредоточились на исходных позициях. Преодолев болота, распахав лесные тропинки, они встали в одном километре от переднего края. В восемь утра на позиции врага обрушился огонь артподготовки — такой огонь, какого, по показанию пленных, они не видели за всю войну. Артподготовка длилась полтора часа, и за двадцать минут до ее окончания танки Юнацкого пошли на рубеж развертывания, то есть на линию 183-го полка 72-й стрелковой дивизии, с которым танки взаимодействовали.

Передний край врага обрабатывала налетающая эшелонами бомбардировочная и штурмовая авиация. В девять часов тридцать минут утра артподготовка оборвалась и вся громада наступающих частей начала бой, устремившись вперед по сигналу «в атаку».

Первыми двинулись танки. Рота саперов 52-й краснознаменной Гатчинской инженерно-саперной бригады, под командованием старшего лейтенанта Обухова, шла возле танков и впереди них. Автоматчики 14-го стрелкового полка, подполковника Королева, расположились на танках. Позади танков в бой пошли, гремя гусеницами, две батареи самоходных пушек гвардии майора И. Слуцкого.

За 14-м полком двинулся 133-й стрелковый полк майора Колиуха.

Пройдя примерно двести — триста метров, танки приблизились к сплошной стене конусообразных надолб высотой в рост человека. Эти гранитные и железобетонные надолбы, стоявшие в четыре ряда и даже в шесть рядов, не оставляли прохода для танков. Вся земля между надолбами была минирована.

За надолбами тянулись противотанковые рвы глубиною в шесть метров, их дно было также усеяно надолбами, для того чтобы не пропустить танки даже в том случае, если стены рва будут разрушены и разровнены артиллерийским огнем. Дальше тянулись проволочные заграждения в шесть — восемь кольев в ряду, за ними траншеи полного профиля в сто восемьдесят — двести сантиметров, с нишами, в каждой из которых по шесть, по восемь человек могли укрываться во время артиллерийских налетов и бомбежки с воздуха.

Следующие траншеи перемежались с бронеколпаками для пулеметных гнезд, дзотами и дотами. Стены железобетонных дотов были толщиною в полтора метра, — такую стену не пробивает при прямом попадании 152-миллиметровый снаряд, и стрельба прямой наводкой из 76-миллиметровых орудий также не может разрушить такие доты.

Вражеские минометы и пулеметы были расставлены так, чтобы простреливать пояс надолб на всем его протяжении. Эта оборонительная линия создавалась с 1942 года, закончено ее строительство было только в 1944 году. Враг был полон уверенности, что его рубеж абсолютно неприступен…

Танки подполковника Юнацкого остановились перед этой стеной, чтобы проделать в ней проходы. Под огнем тяжелых минометов, пулеметов и автоматов саперы начали разминирование минных полей. Пехота вела прицельный огонь по вражеским амбразурам. Танки и самоходные пушки с места начали ломать надолбы артиллерийским огнем. Командир танковой роты, герой пятисуточных непрерывных боев, старший лейтенант Васильев дал по радио первое донесение: «Подошел к надолбам, но прохода нет». Второе его донесение, через две-три минуты, гласило: «Ищу проход».

Не давая вражеским противотанковым пушкам прицелиться, все танки лавировали и вели огонь. Одно за другим вражеские орудия умолкали. Но прохода все не было, и танки, кроша надолбы непрерывным огнем, медленно прокладывали себе среди них дорогу. Каждая минута промедления несла опасность для всего наступления, каждая минута работы под сплошным огнем врага несла смерть воинам. Саперы трудились с беззаветной самоотверженностью, но проходов все не было.

Вдруг все увидели одинокий, ворвавшийся в гущу надолб танк. Лавируя, переваливаясь, ныряя, он проползал между надолбами. Это был танк № 958 старшего лейтенанта Васильева, воспользовавшегося разрушением нескольких надолб, чтобы отыскать себе узкий, извилистый, одному ему зримый проход.

В тот же миг рация принесла его третье донесение: «Проход найден, иду в проход, следуйте за мной, поднимайте в атаку пехоту».

Здесь я сделаю маленькое отступление. Старший лейтенант Василий Терентьевич Васильев, молодой туляк, перед тем почти пять суток не выходил из танка, непрерывно, с первого дня наступления корпуса генерала Алферова, участвуя в боях. Его танк первым форсировал Ржавую Канаву, при прорыве за Сестрорецком, и уничтожил тогда до роты финнов.

11 июня, на рассвете, когда полк овладел Келломяками, танк Васильева шел головным[45]. По приказу комкора Алферова полк должен был с ходу ворваться в Териоки в 8.00 того же дня. Васильев на своем танке вошел в Териоки одним из первых. К восьми часам тридцати минутам утра Териоки были очищены от врага, а вся операция закончилась к тринадцати часам тридцати минутам. Во взятии этого города кроме 185-го танкового полка участвовали первый батальон 456-го стрелкового полка 109-й стрелковой дивизии и две батареи самоходок гвардии майора Слуцкого.

После ранения командира первой танковой роты Васильев принял командование ротой. За Териоками рота продвигалась, ведя непрерывный бой.

Мне кажется, это краткое отступление достаточно характеризует качества Васильева и всего экипажа его танка Т-34.

…Получив третье донесение Васильева, весь танковый полк устремился за его танком. Пехота рванулась следом и сразу, за стеной надолб, наступающие растеклись в стороны, расширяя прорыв. С восьмидесяти — стометровой дистанции танки разрушали огнем противотанковый ров, надолбы на его дне были быстро подорваны и разрушены. Подразделения 72-й стрелковой дивизии генерал-майора Ястребова кинулись штурмовать проволочные заграждения, накидывая на них доски, шинели, плащ-палатки, все, что попадалось под руку.

Волна наступления от центра быстро растекалась по всему фронту штурмуемого участка. Умолкли минометы и пулеметные точки противника, вражеские солдаты и офицеры, захлестываемые штурмом, падали убитыми на дно траншей и сплошных воронок. Взлетел на воздух первый железобетонный дот, один за другим под гранатами и снарядами разваливались дзоты. Время не ощущалось. Линия укреплений сминалась и разрушалась во многих местах. По трупам врагов танки ворвались на окраину Кутерсельки. Пехота майора Колиуха поспешила в обход Кутерсельки с севера и северо-запада, атаковала укрепленную школу и дома поселка.

К середине дня Кутерселькя была окружена, солдаты майора Колиуха уничтожили финнов во всех опорных пунктах окруженного участка, а сквозь него вперед устремились свежие стрелковые подразделения подполковника Королева, примкнувшие к продолжавшим сражение танкам. Со взятием Кутерсельки мощный, казавшийся противнику недоступным рубеж второй полосы обороны был прорван. Только в самой Кутерсельке взято двадцать три железобетонных дота, захвачено много орудий, минометов и пулеметов. Составлявшие гарнизон Кутерсельки части 53-го, 57-го, 58-го финских полков и 200-го «добровольческого» полка эстонских фашистов разгромлены. Взяты пленные.

Надо сказать, что Гитлер, дав приказ этим частям держаться любой ценой, одновременно приказал командиру фашистской бронедивизии «Лагус» (танки и самоходные орудия) бить по финнам, если они дрогнут под напором советских войск. Наши части не дали «Лагусу», двинувшемуся от Лийколы, выполнить этот изуверский и предательский приказ Гитлера.

Влево от Кутерсельки рубеж второй оборонительной полосы противника был взломан сегодня же, 24 июня, и в нескольких местах прорван другими нашими частями, взявшими опорные пункты Ярви, Мустолово, Револомяки и Кортикюля.

Наступающие войска двинулись дальше, к третьей полосе обороны врага — к «линии Маннергейма»…

До десяти часов вечера мы — Ганичев, Ланской и я, — забыв об утомлении и опасности, переходим от подразделения к подразделению, наблюдаем происходящее, делаем записи…

Наша задача сейчас — домчаться до узла связи, написать и передать в редакцию сегодня же ночью наши корреспонденции.

Завтра они должны быть опубликованы: Ганичева — в «Правде», Ланского — в «Ленинградской правде», и моя — через ТАСС — во всех газетах страны.

По Приморскому шоссе

16 июня

Я опять с Ганичевым, в его «эмке». Спутник он превосходный — спокойный, уравновешенный, безукоризненно вежливый, отличный товарищ. С нами — фотокорреспондент «Правды» Рюмкин, прилетевший из Москвы.

Сожженные репинские «Пенаты». Июнь 1944 г.

Выехали в 8. 30 утра: ходом — через Парголово, Песочное, Каменку, до Белоострова. Дождь. Дорога через Сестру размыта, не проехать. Едем вдоль реки Сестры, налево, к Приморскому шоссе, вдоль первой траншеи бывшего переднего края. Железная дорога разобрана, насыпь ее давно превращена в изрытое боями укрепление. Переезд, болотистые разливы. Приморское шоссе.

Передний край взрыт, испепелен.

Едем мимо разрушенной Оллилы к Куоккале. Прошлый раз я не имел возможности остановить здесь машину. Поэтому сейчас осматриваем погорелье на месте «Пенат» и могилу Репина. Запущенный сад ярко-зелен.

Горизонт чист. За горизонтом — Балтика, подступающая к Карельскому перешейку мелким прибоем голубого Финского залива. Отлогий песчаный берег усеян гранитными валунами. Кое-где из воды черными точками выступают отдельные рифы. До войны здесь бывало много купальщиков — им приходилось долго идти от берега, чтоб погрузиться в ласковую воду по пояс. Нынче на тоненькой бесконечной ленте пляжа нет никого — берег залива минирован, окаймлен на всем своем протяжении рядами колючей проволоки.

Каждые сто — двести метров рогатки колючей проволоки выстраиваются в каре. Внутри каждого каре виднеется дзот; он похож на паука, вытянувшего во все стороны длинные ножки — узкие ходы сообщения. В каждом дзоте три года подряд сидели настороженные наблюдатели. Они видели на горизонте серые полоски русских фортов, они разглядывали в бинокли купол кронштадтского собора, они боялись морского десанта и губительного огня советских морских батарей. Теперь здесь безлюдно.

Вдоль самого берега, сразу за колючей проволокой и рядом деревьев, бежит, извиваясь, гладкое Приморское шоссе. С обеих сторон стоят веселые, разноцветные дачи. Они то вытягиваются в линию, прерываемую садами и рощами, то группируются в маленькие поселки. За ними, направо, сплошною стеной тянется лес — ели, березы, осины и ольха с рябиной, жимолостью, калиной, крушиной и всем многообразием других кустарников. По ветвям деревьев не прыгают белки, не видно птиц — животные и пернатые удалились в самую глушь лесов.

Многие дачи вдоль шоссе сожжены и разбиты. Сегодня в уцелевших располагаются наши командные пункты, штабы, столовые, госпитали, базы снабжения. Вокруг них на несколько часов становятся лагерем наступающие подразделения. Сквозь ветви деревьев повсюду видны бесчисленные танки, орудия, автомашины.

Им некогда задерживаться надолго: заправятся, перегруппируются, вновь вытягиваются на шоссе в линию, чтобы двигаться дальше.

Гладь шоссе до Териок. Заезжаем в штаб армии. В оперативном отделе я с Ганичевым получаю информацию от полковника. 108-й стрелковый корпус приближается к «линии Маннергейма». Противник оказывает сопротивление. В числе захваченных в плен — финский майор. В районе Лаакюля наши войска вели бой с танками «Лагуса». В пятнадцати километрах от «линии Маннергейма» противник заканчивает систему оборонительных сооружений — на них усиленным темпом ведутся работы.

В час дня выезжаем дальше. Тюрисевя. Киоск военторга. Следы работы морской артиллерии. Под высоким приберегом у Мятсякюля, в устье Ваммелсун-йоки, перед временным мостом — пробка. Все вокруг искрошено артиллерией. Рядом с руинами старого строятся два новых моста. Пробка огромная: орудия, автомашины — почти сплошь тяжелые «студебеккеры». Генерал, регулирующий пробку, и много помощников. Стоим часа два. Тысячи людей ждут — кто спит, кто ведет спокойные разговоры… Перед мостом тяжелый спуск, за ним — подъем. Трактор, помогающий грузовикам со снарядами вылезать наверх.

Тут же хаос надолб, частично разбомбленных, разбитых артогнем. Ломаные стволы деревьев, свороченные камни. Справа от шоссе песчаный взгорок прибрежья изрыт снарядами.

Прорыв «линии Маннергейма» у Мятсякюля. Июнь 1944 г.

Наконец и наша «эмка» выбралась из этой гущи, но едем медленно. Все Приморское шоссе на десятки километров захлестнуто непрерывно движущимся потоком боевой техники. Все машины полны бойцов, украшены березками. На борту пятитонного, переполненного солдатами грузовика мелом выведена аккуратная надпись: «Станция назначения — Выборг». «Вперед, на Выборг!» — написано на гигантских стволах самоходных орудий…. «Выборг будет наш» — на других машинах… Навстречу нескончаемому потоку машин идет группа пленных в серых каскетках и куртках. Они не могут оторвать испуганных глаз от нашей боевой техники. Они воочию убеждаются, как обманывало их начальство, неизменно твердя, что у русских ничего нет и что потому, мол, продолжение войны с русскими дело далеко не безнадежное… Зато теперь они до конца понимают всю беспредельную глупость и подлость своего незадачливого правительства.

Еще два дня назад, выйдя на берег в местечке Тюрисевя, за Териоками, мы наблюдали, как эшелоны наших самолетов непрерывно бомбили опорный пункт второй вражеской оборонительной линии — прибрежный поселок Мятсякюля, Взрывы поднимались над берегом сплошным каскадом огня и дыма. На шоссе впереди рушились высокие мосты через рассекающие берег реки Патриккин-йоки и Ваммелсун-йоки.

Сегодня, включенные в движущуюся колонну, мы проезжаем в автомашине по новым мостам через эти реки, и Мятсякюля остается далеко позади, в тылу, со всеми его разбитыми железобетонными дотами, с трупами вражеских солдат, которых еще не успели убрать. Немного часов назад были взяты Лаутаранта, Инонниеми и богатый военной историей форт Ино. Только что к нему с моря подходили три наши канонерские лодки и четыре бронекатера, взаимодействующие с береговым флангом наступающих войск; балтийцы разминировали берег и, получив новое задание, отправились дальше, вдоль побережья, поддерживая своим огнем стремительно наступающую пехоту.

Мы приближаемся к только что взятой Юкколе, которая оказалась мощным оборонительным узлом сопротивления финнов.

Привожу здесь рассказ командира стрелкового полка С. Ф. Семенова о том, как батальоном его полка, при поддержке минометчиков и орудий прямой наводки, этот узел был взят.

Стрелковый полк С. Ф. Семенова вместе с минометным полком майора Шаблия[46], взяв штурмом Юкколу, ушел вдоль Приморского шоссе вперед и затем, непрерывно ведя бои, действовал так стремительно, что другие стрелковые части нашей армии почти до самого Выборга не могли поспеть за ним.

«…При прорыве второй полосы обороны мой полк был в резерве, и в бой нас ввели только 16 июня — для штурма Юкколы. Наши бойцы были хорошо подготовлены задолго до наступления: обучались больше месяца — около станции Пери: здесь были созданы укрепления, полностью имитирующие всю финскую оборону.

Подходя к Юкколе, мы сначала встретили малое сопротивление. Когда подошли вплотную, вижу: большая высота, укрепленный район, восемь дзотов, шесть дотов, одна батарея 152-миллиметровок и четыре батареи 76-миллиметровок. Я раз сунулся первым батальоном, мне попало. Тогда подтянул средства и после артподготовки начал через шесть часов штурм с фланга, справа, обойдя высоту и с нее. После артподготовки «катюш» противник был ошеломлен, и высотою мы овладели. Тут взяли три морских 152-миллиметровых орудия на цементных открытых площадках, две батареи 122-миллиметровых гаубиц открытых, и две батареи 76-миллиметровок открытые, и восемь 81-миллиметровых минометов, радиостанцию, в дотах — по пулемету и пушке (личный состав ушел), а в дзотах — пулемет (пулеметчик убит был при артподготовке).

Юкколу взяли штурмом за сорок минут. Там была усиленная рота финнов, а нас — один батальон. Финны сильным огнем из девяти батарей били. Нас поддерживал 534-й минометный полк и 394-й артполк подполковника Солодкова — большую роль сыграл, подавлял дзоты прямой наводкой. Точно!.. Мы шли от залива, и на полтора километра вглубь, через дорогу…»

В Мятсякюля мы встретились с машиной «Комсомольской правды», фотограф Кудояров перелез к нам, сказал, что часа два назад взят склад, можно заправиться бензином. Едем сначала туда, заправляем бак, решив осмотреть форт Ино на обратном пути. Проехав за Ино километров шесть-семь, слышим все явственней гром боя, видим в лесу группу штурмовиков в зеленой пятнистой маскировочной робе… Мчимся по шоссе дальше…

Слева от шоссе, по которому движутся наши части, плещет волнами Финский залив, в нем множатся дымки кораблей Краснознаменного Балтийского флота, огибающие мыс Молиниеми и бухту Тамикко. Справа, во всю глубину перешейка, наступают наши дивизии. А позади, по всем ведущим из Ленинграда дорогам, уже спешат к освобожденным селениям строители мирной жизни, какая украсит весь этот обожженный войною край.

На перекрестках лесных дорог еще нет указателей со стрелками, что ставятся едва успевающими идти по пятам передовых наступающих войск дорожниками. Здесь из леса выходят одетые в маскировочные пятнистые халаты группы штурмовиков, только что очистившие лес от разбежавшихся вражеских автоматчиков. Здесь, за деревней, взятой меньше часа назад, мы натыкаемся на группы домиков, из которых бойцы трофейной команды выносят, деловито пересчитывая, кипы белья, ящики с сапогами, тюки с новым серосуконным обмундированием. Большой склад снабжения достался в полной сохранности — отступавшие не успели даже поджечь его.

Грохот сражения — совсем близко. Отходя к третьей оборонительной линии, к пресловутой, давно знакомой нам «линии Маннергейма», враг ведет арьергардные бои, стараясь хоть чуточку задержать наши передовые части. Нет, в этом районе сегодня никак не ждали русских гостей. Ведь нас должна была остановить вторая оборонительная линия, строившаяся два года подряд послушными вассалами Гитлера. Разве кто-нибудь из них мог думать, что для прорыва и сокрушения этой линии советским войскам понадобится только два дня?

Не доезжая Юккола, возле которого сейчас кипит бой, у деревни Вохнола, в прибрежном лесу в отдалении виднеется за колючей проволокой, обведенный с четырех сторон рвом и валом, квадратный холм. Идем туда, видим уходящий под землю ход и аккуратные двери. Что может быть там, внутри? Еще один дот?

Входим. Нет, это сооружение имеет назначение совсем иное. Это — большой офицерский клуб, некое подземное кабаре. В нем несколько залов и отдельных кабинетов, тщательно отделанных мореным, в узорах выжигания, деревом.

Везде — чистота. Удобные кресла, стойки, буфеты, диваны, шкафы подобраны в древнефинском стиле. На столах бумажные цветы, абажуры, бутылки из-под вина и лимонада, недопитый в фаянсовых чашках кофе, флагштоки с поднятыми на них шелковыми флажками «великой Финляндии». На потолках — разрисованные на картоне, огромные разноцветные гербы. По стенам на картоне неплохим художником изображены разудало пьянствующие кабатчики, с дудками, мандолинами, кружками пива в руках. А на буфетных стойках — только что откупоренные бутылки вина, посуда с недоеденными бутербродами. Все покинуто поспешно. Даже электрический свет с ночи еще не выключен…

Беру образцы рисунков, сделанных на картоне.

Едем обратно. Ищем дорогу к форту Ино, движемся по ней в глухом лесу.

Вот в лесной чаще вышка наблюдательного пункта, лестница сожжена. НП окружен колючей проволокой. Рядом два-три, защищенных рвами и брустверами, бревенчатых домика. В них абсолютный хаос панического бегства, разлитый суп, все перевернуто, перепотрошено. Книги, несколько книг стихов. Окна на ремнях, как в вагонах. Чисто и аккуратно.

Кудояров и Рюмкин ушли искать форт. Я с Ганичевым — тоже, в другом направлении. Двухчасовые блужданья по безлюдному лесу, вдвоем по тропинкам, дорожкам, просекам. Поиски форта. Нашли его, — старый, взорванный в 1917 году, гигантский форт. Ищем новые укрепления и следы обстрела морской артиллерией. Ни того, ни другого. Устали. Наконец — группа пустых домиков на холме… Был, видимо, только дозорный гарнизон. Поиски дальше. Поленницы дров в сто пятьдесят — двести метров длиной. Одна из них горит, подожженная, очевидно, каким-либо затаившимся в лесу финном.

Бродим вдвоем, кружим, натыкаемся на несколько укреплений форта Ино, на пустой городок финских блиндажей, на фундаменты бывших здесь когда-то зданий — фундаменты, заросшие мхом и елочками, в полтора-два человеческих роста. Два круглых подземных сооружения, круглые башни из бетона, с колодцами в центре, в которых были, очевидно, когда-то подающие механизмы для снарядов дальнобойных орудий. Все это рассеяно в глухом лесу.

Да, все, что мы увидели в блиндажах и в домиках Ино, свидетельствует о панике, обуревавшей гарнизон форта. Ему грозило полное окружение, — по лесистым холмам к берегу приближались подразделения 108-го стрелкового корпуса, в море вырастали силуэты приближавшихся для десанта боевых кораблей. Высаживать десант не понадобилось. Солдаты и офицеры гарнизона бежали, оставив на столах недоеденную бобовую кашу, не успев подобрать разбросанные повсюду боеприпасы и оперативные документы.

После долгих поисков НП возвращаемся к нему и к своей машине. Кудоярова и Рюмкина еще нет. Осмотр блиндажика — домика возле НП. Сидя на вытащенных из домика табуретах, едим консервы, разглядываем какие-то артиллерийские документы финнов на пергаментной бумаге.

Стреляем из пистолетов, давая сигнал нашим фотографам, и они возвращаются.

Едем на машине назад, уже вечер. Станция Ино. Здесь (об этом мы узнали в штабе) стояли финские железнодорожные бронеплощадки, — тяжелые орудия били отсюда, по ним и вела огонь артиллерия Кронштадта.

Опять мост перед Мятсякюля, и опять огромная пробка. Стоим на перекрестке часа полтора, пока все тот же генерал распоряжается.

Раздавленная гусеницами телега с военным грузом. Корреспондент «Красной звезды» в своей машине. Я сплю в «эмке», пока другие болтают. Едва пробка пробита, едем в Териоки.

На обратном пути в Териоках в восемь вечера опять заехали в оперативный отдел штаба армии. Выясняем обстановку. Наступление идет отлично. Один танк — 998-й — прорвался уже за Усиккирку и ведет там бой. Другие танки — перед Перк-ярви. По дорогам идет наша пехота. Встречены спешенные, посаженные на велосипеды финские кавалеристы.

Записываю местонахождение наших частей: 64-я: стрелковая дивизия 30-го гвардейского корпуса генерала Симоняка — 340-й и 176-й полки, в двенадцать часов были в районе Ирола. 173-й стрелковый полк подошел к Юлис-ярви. 456-й подошел к Лийкола; хорошо действует и 602-й полк. В 12. 00 98-й танковый полк вышел на железную дорогу к Лоунатийоки…

Десять вечера. Едем в Ленинград. В машине — кошка и котенок, взятые Ганичевым на финском складе амуниции. Кошка удивлена и испугана. Кошек и собак в Ленинграде теперь появляется все больше, ленинградцы по домашним животным соскучились…

17 июня. Ленинград

Ехали вчера в город, до угла Невского и Литейного, час сорок пять минут. При въезде на шоссе видели пленных. В Алакюля осмотрели финский командный пункт и бомбы. Дальше — горел торф. Поперек дорог — проломленные частоколы, деревянные надолбы, заложенные камнями, много новой колючей проволоки, которую финны не успели размотать.

Встретились с пограничниками — они «выносятся вперед». Нигде не видели разбитой техники, поваленных телеграфных столбов, испорченных дорог. Нигде не видели жителей. Один из вражеских дотов остался совершенно целым…

Домой мы ехали через Старый Белоостров (исчезнувший город, остатки печных труб заросли травой, густая сеть траншей, в них — фашинник; сплошь воронки), Серболово, Парголово, Юкки, Лесной…

В двадцать три часа тридцать минут в Лесном остановили машину у радиорупора, услышав «Последние известия»: «…Опорные пункты…», но не успели: передача оборвалась.

Выйдя из машины на углу Литейного, пошел к дому по Невскому. Ровно в полночь бьют московские часы. Белая ночь. Слушаю репродуктор, облокотясь на перила моста через канал Грибоедова. Записываю… Подошел милиционер: я — пишущий — «подозрителен». Проверил документы, козырнул, отошел… Я дослушал до конца гимн…

Радио перечисляло сильные укрепления противника: Кутерселькя, Ярви, Мустолово, Револомяки, Корпикюля. Сообщало: «…сбито тринадцать самолетов противника…»

Сводка Информбюро сообщает о взятии сегодня на Карельском перешейке ста населенных пунктов, семисот пленных, сорока орудий, двух танков. В числе взятых сегодня пунктов: Юккола, Иоралла, Мастерярви, Путрола, Лейелими, Хайли, Лоунар-йоки, Хейти, Хийкамяки, Хай-Долово, Ависка, Корле, Таннари, Лоупат, Яппиля…

То самое Яппиля, где после отступления наших войск в 1941 году, действуя в тылу врага, взрывал аэродром мой друг — разведчик морской пехоты Георгий Иониди!

А на других фронтах? «Авиация наносила массированные удары по аэродромам Брест, Белосток, Барановичи, Пинск, Минск, Бобруйск, Орша…»

Сокрушение Карельского вала

18 июня

Еще недавно, в зимнем наступлении к югу от Ленинграда, мы изучали характер поверженных нашими войсками укреплений врага. Топкие болота, торфяники, гладкие, как скатерть, поля не позволяли немцам ни маскироваться самою местностью, ни использовать ее особенности для своих укреплений.

Главную надежду возлагали немцы на тщательно продуманную и разработанную систему всех видов огневого воздействия, насыщения огнем каждого квадратного метра обороняемой ими площади, изрезанной бесчисленными траншеями. Вся местность порой просматривалась на десятки километров вокруг: каждый дом любого населенного пункта, каждый бугорок, каждый ползущий по земле танк, даже отдельный солдат были далеко видимыми мишенями.