Введение

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Введение

События первых веков нашей эры в восточнославянской истории практически остаются неисследованными. Известно, что в III-IV веках славяне и готы соседствовали на территории современной Украины, но сказать что-либо более конкретное историки затрудняются. Причиной этому служит крайняя скудость источников сведений об этих народах. Про причерноморских готов из древних авторов писали только Аммиан Марцеллин [1993: 491-496] и Иордан [1997: 83-86, 107-108], некоторые другие авторы только повторяли их сообщения [Буданова Готы 1999: 151]. К сожалению, первый из упомянутых авторов ограничился кратким сообщением о нападении гуннов на готов, рассказ же второго, хотя и несколько более пространен, но небезосновательно подвергается критике историков. В самом деле, Иордан, в отличие от Аммиана Марцеллина, не был современником событий, а писал свою работу два века спустя на основании готских преданий (а также сочинений античных историков). Кроме того, очевидна тенденциозность труда Иордана – следствие того, что автор работал при дворе готских королей и сознательно (но, может быть, и не осознавая этого) весьма сильно преувеличивал подвиги этих королей и их предков. Н.Вагнер писал: «Как представитель рода Амалов он [Иордан – В.Б.] писал историю в пользу готов именно потому, что считал себя готом» [Буданова О трансформации 1999: 20]. «Он [Р.Хахман – В.Б.] показал многослойность "Гетики", наличие в ней штампов, противоречий и несоответствий, предвзятость и тенденциозность Иордана» [там же: 25]. На этом основании, например, В.Н.Лавров [1999: 170-176] считает сомнительными даже такие утверждения Иордана, как происхождение готов из Скандинавии и их поселение у Мэотиды (Азовского моря). Следствием такой скудости и малодостоверности письменных источников явился огромный разброс мнений историков об остроготах Причерноморья – от утверждений о существовании в IV веке огромной и высокоразвитой «империи Германариха» до сомнений, существовало ли вообще такое племенное объединение (о различных версиях см. [Буданова Готы 1999: 151]).

Культурная история восточных славян того периода известна несколько лучше по данным археологии. Но и тут все не так просто – существовавшая в это время выразительная Черняховская культура (культура полей погребения) связывается со славянами, но имеются разные мнения на этот счет (см. П.Н.Третьяков [1982: 9-28], об этом далее); «готская гипотеза» см. [Буданова О трансформации 1999: 17]; Б.А.Рыбаков [2000: 25-27] и В.В.Седов [2002: 162-167] о принадлежности черняховцев к славянам, хотя и с включением многих иноэтнических элементов). В отношении же изученности событий их политической истории славянам повезло гораздо меньше, чем даже их соседям готам. Письменные источники о славянах Приднепровья и Приднестровья фактически молчат, за исключением нескольких очень кратких и также часто неоднозначно трактуемых сообщений упомянутого Иордана. Это привело к тому, что события политической (в отличие от культурной) истории восточных славян данного периода или не исследуются вообще, или толкуются еще более произвольно, чем судьбы упоминавшейся «державы Германариха». Уже отмечалось, что и данные археологии сами по себе могут быть истолкованы более, чем неоднозначно. П.Н.Третьяков [1982: 24] пишет: «Становится все более очевидным, что воссоздание картины убедительных генетических связей далекого прошлого на основании археологических данных возможно лишь в результате такой мобилизации фактического материала, которая, не оставляя «белых пятен» на археологической карте, позволила бы проследить развитие культуры буквально из поколения в поколение. Лишь при этих условиях можно избежать скороспелых субъективных суждений, которыми так грешила до сих пор археология». Можно заметить, что даже при наличии абсолютно всех указанных данным автором благоприятных факторов получится «картина убедительных генетических связей» культуры народа, события же его политической истории все же останутся в тени.

Между тем, сама множественность этих суждений, многочисленность малодоказуемых гипотез (и о готах, и о славянах) говорит о большой значимости этой исторической темы – о первых веках славянской истории, о причинах и движущих силах перехода восточных славян в V веке от спокойной и обеспеченной жизни, которая характеризует черняховскую археологическую культуру, к судьбе, полной опасностей и лишений во времена Великого расселения славян.

Является ли это неразрешимой задачей? Значит ли упомянутая малочисленность источников, что исследователи этого вопроса и дальше вынуждены будут ходить по замкнутому кругу выдвижения равно малообоснованных версий и контрверсий далеких событий? Выход из тупика возможен: это использование, помимо упоминавшихся письменных источников, помимо данных археологии, третьей группы источников – фольклора славянских и отчасти западноевропейских народов, тех сюжетов, формирование которых восходит к описываемому времени. Однако, в отношении данного времени и данных народов такая работа проводилась в весьма незначительной степени. В.В.Седов [1979: 38] пишет: «К сожалению, этнографы и фольклористы до сих пор сделали очень немного для разрешения вопросов этногенеза славян. Между тем, и материалы этнографии, и фольклористика могут оказать существенную помощь в изучении ранних этапов славянской истории». За годы, прошедшие с тех пор, как были сказаны эти слова, мало что изменилось в этом отношении.

Какие фольклорные сюжеты могут восходить к событиям, происходившим в Причерноморье во II-V вв.н.э. и, следовательно, (при сопоставлении с другими источниками) могут помочь в реконструкции этих событий? С западноевропейским фольклором несколько проще: там есть эпические персонажи (Эрманерих и др.), с именами, сходными с именем «короля» остроготов Германариха (Эрменриха), которого упоминают Иордан и Аммиан Марцеллин. Использование этих сюжетов в реконструкции истории остроготов вполне логично и уже проводилось зарубежными исследователями [Буданова Готы 1999: 162]. C использованием в качестве источника русского фольклора гораздо хуже – никаких имен, которые можно связать с именами, упоминаемыми древними авторами, в фольклоре не сохранилось. В связи с этим исследователи из всех русских источников для изучения этого периода использовали только [там же: 163] известное место из «Слова о полку Игореве» о «готских девах, звенящих русским золотом» [1974: 42-43]. Однако, такая плохая сохранность имен в восточнославянском фольклоре совершенно объяснима: «Гетику», хотя и на испорченной латыни, писал гот Иордан, используя для этой своей задачи те героические песни германцев, которые (хотя и в значительно изменившемся виде) были записаны фольклористами века спустя. Аммиан Марцеллин также писал упоминавшееся место своей «Римской истории», очевидно, со слов готов. Таким образом, языковой барьер между германцами и славянами привел к тому, что одна и та же коллизия стала отражаться по-разному в фольклоре разных народов и, вполне естественно – одни и те же прототипы могли быть у персонажей с разными именами.

Рассмотрев различные формы восточнославянского фольклора, автор данного исследования выдвинул гипотезу, о том что к описываемому времени восходят волшебные сказки и былины о Кащее (Кащее Бессмертном); более того, упоминаемый в письменных источниках вождь остроготов Германарих и послужил прототипом для этого персонажа. Следует сразу оговориться, что в литературе используются два варианта написания этого имени – Кащей и Кощей (в фольклоре разнообразие имен еще больше), в дальнейшем авторском тексте (исключая цитаты) будет использоваться форма Кащей (по примеру В.И.Даля и др.), хотя это не представляется автору принципиальным.

Исследователи русского фольклора, как правило, вообще не ставили своей задачей поиск исторических прототипов упомянутых сюжетов (например, Н.В.Новиков [1974], В.Я.Пропп [2000; 1999; 2001; 2002], Р.Г.Назиров [1989], А.С.Куликова [2003] и т.д., о некоторых из этих работ будет сказано далее). С.А.Азбелев, крайне неудачно, на взгляд автора, попытался найти прототип сюжета былины «Иван Годинович» (Кащей там главный антигерой) в «победе под Черниговом в IX-X вв. над печенегами…» [Былины 1984 прим.: 390]. Б.А.Рыбаков, во многих случаях делавший попытки найти исторические прототипы как волшебных сказок, так и былин (например, [2002: 569-576]; [1963]), именно для данных сюжетов, для данного героя – Кащея – реальных прототипов не видит и выводит эти сюжеты из мифологических представлений славян [1963: 44-47]; [2001: 300-314]. Следует отметить работу А.Н.Зорина [1986]. Исследователь полагает, что прототипом Кащея являлся славянский языческий князь-жрец, первоначально всего лишь – хранитель храмового имущества. Отсюда его имя – кошь-чей – «казначей», частый титул «Царь Кащей», а такие мифологические элементы в сказках, как дерево, яйцо, утка, связаны со жреческими функциями, в то время как сундук, заяц – это символы богатства. О несостоятельности этой версии будет сказано далее. В связи с этим – неочевидностью версии о возведении сказок и былин о Кащее к изучаемому периоду – целесообразно разделить исследование на две главы. В первой будет обосновываться происхождение упомянутых сюжетов русского фольклора от реальных событий IV века, а вторая будет посвящена практической реализации задачи реконструкции событий при помощи сопоставления всех источников: письменных, археологических, фольклорных.