Появление готов

Появление готов

Готы появились в Причерноморье в конце II - начале III в.н.э. Судя по всем источникам, которые о них сообщают, готское общество рано вступило в стадию военной демократии. Везеготы поселились к северу и северо-востоку от низовий Дуная и вскоре стали совершать набеги на земли Империи, они также часто ходили в грабительские морские походы по Черному морю (корабли им предоставляли греческие города в Крыму) [Моммзен 1995 т.5: 211]. Остроготы поселились у берегов Азовского моря. Интересно именно разделение союза готских племен на «восточных» и «западных». Посмотрев на карту [Рыбаков 2001: 30], можно увидеть, что расположение находок археологической черняховской культуры лежит как раз между «восточными» и «западными» готами. В общем, это естественно, что пришельцы из Скандинавии, а также племена, увлеченные последними за собой, заняли «свободные» малонаселенные земли. «Очевидно, что в столь плотно заселенном районе [Нижнем Подунавье – В.Б.] мест, удобных для поселений (занятий земледелием, скотоводством) было, по-видимому, недостаточно" [Лавров 1999: 183]. Везеготы, имеювшие границу с богатой Римской империей, вложили всю свою ярость, столь характерную для эпохи Великого переселения народов, на попытки вторжения в имперские владении, а это даже в III веке было более, чем непростой задачей. Легко можно понять, что воевать со славянами (тиверцами) у них не было никакого желания – и незачем, и рискованно вести войну на два фронта. Тиверцев (уже говорилось об их общественном строе) также мир на Западе вполне устраивал. Поэтому археологи отмечают в западных черняховских районах даже некоторое количество смешанных «черняхоидных» поселений [Рыбаков 2001: 27]. На востоке все было по-другому. Широкое Черное море отделяло остроготов с их бьющей через край воинственной энергией от богатых римских земель. Пиратские набеги не могли удовлетворить их жажду золота и славы (а заодно, некоторым кровопусканием охладить пыл воинов). Следует добавить, что Т.Моммзен [1995 т.5: 170], говоря о готских пиратах на Черном море в эту эпоху, подчеркивает, что участие собственно готов в этих набегах не было особенно значительным, кроме того, он указывает, что морским центром нападений была гавань Тира в устье Днестра. Получается, что роль остроготов в морском пиратстве была совсем незначительной – на запад от Днестра жили везеготы, на восток – тиверцы. Остроготам оставалось разве что заниматься «правонарушениями» на Днепре, а также мелкими пиратскими набегами на южное побережье Черного моря из устья Дона. И вполне естественно, что избыток своих сил готы расходовали на войны с западными соседями – тиверцами и уличами (как только сумели «покорить» приазовские племена и построить сколько-нибудь устойчивый союз).

Б.А.Рыбаков отстаивает точку зрения о полном мире в Причерноморье на протяжении трех веков, хотя сам же он пишет о существовании 16 городищ по нижнему Днепру [2001: 27]. Если уж сама Империя даже во II в. н.э. (начиная с даков и маркоманов), не говоря уж о веке IV, вся сотрясалась от набегов «варваров», то говорить о том, что «варвары» почему-то обходили Днепр и Днестр стороной, весьма странно. Вероятно, действительно, обходили. Но потому и обходили, что на собственном печальном опыте убедились в прочности днепровских крепостей и в несокрушимости выходящего в поле ополчения. Академик Б.А.Рыбаков с этим не согласен. Он полагает, что славяне этого периода не подвергались опасности нападения, указывая на отсутствие городищ вокруг селений (не считая упомянутых 16 крепостей?) и отсутствие оружия среди археологических находок [там же: 93]. Однако, сам отмечает, что границей между готскими и славянскими поселениями был нижний Днепр [там же: 27], серьезная водная преграда. Следует сказать, что строительство укреплений вокруг каждого села – мера, способная быть эффективной только против набегов совсем маленьких группок всадников, да и то, мало смысла защищать городище, если будут вытоптаны поля. Если же противник серьезнее, чем несколько десятков всадников, то от укрепления каждого села – один вред. Множество маленьких гарнизонов, рассеянных по мелким крепостям, могут быть уничтожены один за другим совершенно незначительным отрядом противника (но над каждым отдельным гарнизоном этот отряд будет иметь подавляющее превосходство, а жители не смогут даже разбежаться по лесам, потому что сами загоняют себя в эту ловушку). Поэтому никогда на Руси, если не упоминать совсем древних времен (VI-IV вв. до н.э. и ранее), не пытались оборонять каждую деревню. И на границе с «Диким полем» X-XVIII веков, и на Псковском порубежье XIII-XVI веков тактика была только одна – армия (или ополчение) пытается перехватить вражеское войско в поле и разбить его, а в случае поражения или слишком превосходящих сил противника, войска отходят в крепости и туда же прячутся жители окрестных сел с частью имущества. Именно такую единственно возможную тактику применяли славяне против готов, построив крепости на высоком берегу за широким Днепром, поднимая ополчение в случае нападения.

Теперь по поводу отсутствия оружия среди черняховских находок. Интересно было бы сопоставить это с письменными источниками. Иордан [1997: 84]: «Германарих... двинул войско против венетов, которые хотя и были достойны презрения из-за [слабости их] оружия...». Сирийский автор VI в. Захарий Ритор (его сообщение о «народе Рос»): «... Оружия у них нет» (цит. по [Фроянов 1988: 19]). Странность заключается в том, что «слабость» и даже «отсутствие» оружия, как кажется, не мешали славянам одерживать победы над врагами. Иордан пишет, что в том же IV веке анты, в частности, разбили остроготов Винитария в первом сражении [1997: 108], а в VI веке венеты и вообще «свирепствуют повсеместно» [там же: 84], хотя количество оружия среди археологических находок не увеличилось (к этому же веку периода Великого расселения славян относится и сообщение Ритора). В чем же здесь дело? Совершенно курьезным выглядит предположение Л.Нидерле [2001: 411] о том, что оружием славян в этот период служили только заостренные колья, луки со стрелами и плетеные или деревянные щиты. Пахали землю сложными железными плугами [Седов 2002: 155-162], а на медведя или на врага выходили с кольями?! Однако, эта кажущаяся несуразность разрешается просто. В условиях далеко зашедшего общественного неравенства оружие играет двоякую роль в обществе. Помимо своего очевидного предназначения – убивать врагов – оно играет еще и роль маркера социальной принадлежности. Начиная уже со стадии военной демократии, воины сильного племени используют оружие для того, чтобы выделить себя из числа представителей слабых племен, вынужденных платить дань, и из числа низших слоев собственного племени, не имеющих права носить оружие. Оружие для этого применяется прямо – для подавления недовольства покоренных и косвенно – для психологического давления на последних. Отсюда почтение к оружию (даже самому примитивному), отсюда хвастовство им, отсюда и презрение к «серым мужикам», а также погребальные ритуалы с оружием. Славяне (чье общество, как было указано, находилось в стадии первобытной демократии) выходили на бой с готами, вооруженные лесорубными топорами и охотничьими рогатинами. Вероятно даже, что вместо последних использовали то, что впоследствии русские охотники называли «складенец» – цельнометаллический кинжал на кожаном ремне, который перед боем может насаживаться на подходящее древко (современные уголовники такое оружие называют «зуб»). Это вооружение славянского ополчения весьма мало уступало вооружению готских дружин (на тот период, в основном, - копья и секиры), и, если готы и одерживали победы, то только за счет лучшего владения этим оружием (см. далее). Однако, увидев противника, вооруженного «мужицкими» топорами и складенцами, готам было трудно сдержать удивление, а то и «презрение», что, впрочем, не мешало при случае от этого противника и бежать. Именно потому, что при «военной демократии» этой демократии бывает немного, В.П.Алексеев и А.И.Першиц [Алексеев 2004: 283] считают этот термин неудачным, полагая, что лучше называть этот строй «военно-племенной организацией».

Таким образом, следует сделать вывод, что хотя славяне «Трояновых веков», действительно не боялись нападения извне, но это было не потому, что у них не было врагов, а потому что при любом набеге брало оружие все племя, при большом нашествии – вся «Троянова земля», и враг быстро убеждался в своем легкомыслии – неприятностей много, а добычи – увы (в III-IV веках еще не было столь дотошных археологов).

Следует сказать, что В.В.Седов [2002: 187] причисляет «черняховское» население Нижнего Днепра к готам. «...Нельзя утверждать, что носители черняховских древностей Нижнего Поднепровья были исключительно готы. Население и здесь было полиэтничным, но германский этнический элемент, очевидно, более заметен, чем в других регионах черняховской территории. По всей вероятности, это был своеобразный центр остроготов, откуда они распространяли свое военно-политическое господство на население соседних земель» [там же: 194]. Это утверждение довольно странно, поскольку сам исследователь пишет не о превалировании (пусть даже местном) элементов «вельбарской» культуры (связываемой с готами), а только о том, что они «более заметны». В другом месте: «В лесостепной части черняховской территории наиболее отчетливо вельбарские элементы фиксируются в могильниках...[перечисляются могильники – В.Б.] …На большинстве памятников они составляют небольшой процент. Исключением является некрополь Косаново, в котором среди лепной керамики около трети принадлежит к вельбарским формам» [там же: 183-184]. К сожалению, по поводу низовьев Днепра В.В.Седов не дает количественного соотношения вельбарских и других элементов, но можно предположить, что и там имеющих вельбарские признаки не более трети (судя по его карте [там же: 183]). Гораздо более правдоподобно другое его предположение: «Археологические материалы подтверждают появление новых племен в районе Мэотиды в 40-50 гг. III в., и среди них могли быть остроготы из Северо-Западного Причерноморья» [там же: 185]. Поскольку именно Мэотида (Азовское море) древними историками определяется как главный ориентир в локализации остроготов, то, вероятно, здесь и был их «своеобразный центр, откуда они...» и т.д. В Нижнем же Поднепровье жило население этнически довольно пестрое, но ведущее вполне «черняховский» образ жизни (выращивание хлеба, торговля хлебом, совместная оборона от общего врага) и к союзу остроготов, где общество находилось на стадии военной демократии, отношения не имело. К тому же носителями вельбарских элементов в культуре, как пишет опять же сам В.В.Седов, не обязательно должны являться готские или вообще германские племена [там же: 184].

Еще раз следует уточнить суть различий между разноплеменными черняховцами и столь же разноплеменными готами. У первых, если и стала выделяться племенная знать, но подавляющего влияния на соплеменников она не имела, и собственное благополучие связывала с процветанием всего племени. Это выражалось в ее заботе о сохранении «черняховского образа жизни», который необходимо включал и коллективную оборону всей «черняховской общности» против общего врага – всех тех, кто предпочитал военный грабеж обычному труду. Понятно, что общий образ жизни весьма способствовал общности культуры, нивелировке различий, а то и ассимиляции первоначальных субстратов. Древнеславянский язык был, по крайней мере, «языком межнационального общения» во всей «трояновой земле», а более вероятно, что бывшие сарматы, бывшие «вельбарцы», бывшие «позднескифы» и др. к концу IV века стали забывать свои древние языки. Общество же готов с самого начала предстает в виде военной демократии, когда война считается единственным достойным занятием для свободного человека. «Готы исторических трудов того времени – собирательное обозначение этнически различных племен, подвластных этому германскому племени» [там же: 196-197]. Археологически это выражается в невыразительности готских поселений (грабеж в III-IV веках был для них слишком убыточным занятием, чтобы отразиться в находках, а продукты производительного труда крайне невыразительны по причине презрения к последнему, а также весьма разнородны в связи с разнородностью племен, ведущих «готский» образ жизни). Это бьющее в глаза несоответствие – бедность археологии несомненно могущественного племени и сбивает с толку исследователей, заставляя их подыскивать готам более «подходящую» по выразительности археологию. В.П.Буданова [О трансформации 1999: 17] пишет о неудачных попытках подыскать готам III-IV вв. подходящую археологическую культуру: «Но как раз это и оказалось невозможным. Несмотря на многочисленные попытки положительного решения этого вопроса, готы и сегодня остаются археологически не атрибутированными, а их материальные памятники – неизвестными. Открытие черняховской культуры лишь осложнило решение этой проблемы, а признаваемая готской вельбарская культура не соответствует масштабу исторической активности готов, отраженной в письменной традиции». Таким образом, в рассматриваемый период в Причерноморье сложились две культурные общности – в значительной степени, славяноязычное общество черняховцев, заинтересованное в сохранении мира, и в значительной мере германоязычный союз племен остроготов, вся жизнь в котором была направлена на ведение грабительских войн. Легко заметить несовместимость этих двух образов жизни, которая заставляла даже «вельбарцев» по происхождению выставлять ополчение против набега их Мэотидских собратьев.

В отношении остроготов можно вполне уверенно считать, что они часто пытались нападать на славян, но первое время без малейшего успеха, о чем единодушно говорят и Иордан, и русский фольклор (события в сказках, в былине и у Иордана начинаются с гораздо более поздних реальных событий). Это, впрочем, неудивительно: разрозненные, разношерстные племена («готы» только по названию) посылали разрозненные, разношерстные, слабые дружины, которые устилали в течение веков своими костями не только границы Римской империи, но также, очевидно, и Днепровский рубеж «Трояновой земли». Но потом ситуация стала меняться. На сцене появился Кащей.