Декабристы

Декабристы

Наполеоновские войны еще более изменили мировоззрение молодого поколения. Победа родины и личный опыт от пребывания за границей стали решающим элементом образования молодежи: они в огромной степени обострили осознание того, что значит быть русским, и способствовали укреплению товарищества тех, кто вместе прошел испытания и опасности. «Связи, сплетенные на биваках, на поле битвы, при делении одинаковых трудов и опасностей, бывают сильнее и живее», — говорил на следствии декабрист Сергей Трубецкой.

Узы боевого товарищества скрепляло и общее понимание того, что объединяло союзников и противников и чего недоставало России: народных патриотических движений и представительных институтов. Как свидетельствовал позднее Николай Бестужев: «Бытность моя в Голландии 1815 года в продолжение пяти месяцев, когда там устанавливалось конституционное правление, дала мне первое понятие о пользе законов и прав гражданских; после того двукратное посещение Франции, вояж в Англию и Испанию утвердили сей образ мыслей».

Может быть, еще более важным было то, что война расширила потенциальную социальную базу русского патриотизма. Впервые дворяне ощутили общность своей судьбы с судьбой крепостных. Иван Якушкин, молодой смоленский помещик, сражавшийся под Бородино в составе Семеновского гвардейского полка, отметил, что крестьяне способны проявлять патриотизм независимо от приказов сверху: «Война 1812 года пробудила народ русский к жизни… Все распоряжения и усилия правительства были бы недостаточны, чтобы изгнать вторгнувшихся в Россию галлов и с ними двунадесять языцы, если бы народ по-прежнему остался в оцепенении. Не по распоряжению начальства жители при приближении французов удалялись в леса и болота, оставляя жилища на сожжение».

Тем не менее после войны эти же самые крестьяне, изгнавшие Наполеона и спасшие родину, снова оказались под ярмом крепостного права. Некоторые добровольцами вступили в ополчение, надеясь, что служба Отечеству принесет освобождение от рабства. «Первыми стали жаловаться солдаты, вернувшиеся домой», — как сказал потом на следствии Николаю I декабрист Александр Бестужев. «Мы проливали кровь, — говорили они, — а нас опять заставляют потеть на барщине. Мы избавили родину от тирана, а нас опять тиранят господа».

Опыт войны и западноевропейской жизни не только усилил русский патриотизм, но и позволил сформулировать для него новую, более широкую основу в форме нации граждан, свободных от рабства и содействующих через своих свободно избранных представителей созданию законов, которые управляли бы этой нацией.

Молодые армейские офицеры, желавшие видеть русскую нацию именно такой, имели основания полагать, что могут рассчитывать на поддержку императора. В конце концов, именно сам император поддерживал подобные предложения в первые годы царствования. Некоторые хотели открыто обратиться к нему, но затем — под влиянием масонства и антинаполеоновских движений в Европе — все сошлись на мнении, что наилучшим средством достижения цели станет секретное общество. Вскоре группа высокопоставленных офицеров создала «Союз спасения», позже переименованный в «Общество истинных и верных сынов Отечества».

Так возникла первая организация «декабристов». В некотором смысле можно считать неудачным, что они вошли в историю под этим именем, так как это имя направляет внимание на их буйный и бесславный конец, словно именно такое направление имела вся их созидательная деятельность. Это далеко не так — вначале их скромное, благородное патриотическое движение не содержало и намека на столь позорный исход.

Первоначально концепция, предложенная «Союзу спасения», ограничивалась заявлением о сопротивлении немецкому влиянию на государственной службе, но «Союз» вскоре поставил другую, более широкую, но весьма расплывчатую цель — добиваться «блага России». На ранней стадии создания все члены общества решили, что для достижения цели необходимо отменить крепостное право и превратить самодержавие в конституционную монархию. Как именно это сделать, решено не было, но, похоже, все сошлись на том, что при следующей смене императора следует отказаться приносить присягу на верность, пока новый монарх не поклянется даровать стране конституцию. Членами «Союза» были несколько гвардейских офицеров, и подобная тактика вполне укладывалась в рамки вековой традиции гвардейского влияния на процесс престолонаследия: предполагалось, следующая попытка будет более мирной и порядочной, чем предыдущие.

Организационно «Союз» строился по образцу масонских лож. Тщательный подбор членов с особым учетом моральных качеств: степени посвященности, через которые должен пройти каждый новый рекрут, использование личных связей для получения доступа к высоким постам и продвижение через них к цели общества — приемы, характерные для масонов, были адаптированы заговорщиками для достижения далеко идущих целей. Некоторые члены «Союза» также являлись членами масонских лож, хотя ни одна из них, похоже, не вступила в тайное общество.

С самого начала «Союз спасения» был сознательно националистической ассоциацией, исключив из своего состава иностранцев и стараясь ослабить их влияние внутри Российского государства. Члены «Союза» изменили и свое отношение к Александру, прежде всего потому, что почувствовали изменение его политики в пользу реакции. Как язвительно комментировал Александр Муравьев: «Польша получила конституцию, а Россия, в награду за 1812 год, получила военные поселения!» Кое-кто даже подозревал, что Александр примеряет себя к роли императора Европы. Как явствует из замечания Муравьева, дарование конституции Польше было воспринято не как шаг к введению конституционного правления во всей империи, а как оскорбление, и вызвало волну уязвленного патриотизма. Тогда же появившиеся слухи о намерении императора вернуть Польше восточные провинции, аннексированные Россией во время разделов XVIII века, даже спровоцировали первые мысли о цареубийстве.

Конечно, тайные общества имеют неизбежные ограничения, когда дело доходит до воздействия на общественное мнение, и членам «Союза» не потребовалось много времени, чтобы почувствовать — их modus operandi лишает их желаемой широты влияния. Кроме того, общество начало раскалываться, и это имело самые роковые последствия. «Европа» не представляла собой монолитного образования и предлагала как несколько потенциальных моделей национального государства, так и разнообразные средства их создания. Меньшинство членов общества, руководимое Павлом Пестелем, адъютантом главнокомандующего русской армией, князя Витгенштейна, приняло якобинскую точку зрения: унитарное государство, без этнического деления, цель достигается захватом власти (при необходимости включая цареубийство) и установлением диктаторского переходного режима. Большинство склонялось к англо-американскому варианту: постепенность и умеренность действий, ставка на народное образование и расширение влияния политических деятелей, а не восстание, цель — федеративное государство, возглавляемое конституционным монархом.

Именно напряжение между этими двумя группировками послужило одной из причин роспуска «Союз спасения» в 1817 году, что, однако, не привело к прекращению споров. Его наследник, «Союз благоденствия», был учрежден как двухступенчатая организация. Для преодоления сектантской замкнутости «Союза спасения» создали общественную секцию с «Зеленой книгой», занимавшуюся просветительской деятельностью, тогда как политическую работу вела тайная секция. Цели и стратегия последней так и не были окончательно определены, и подобная неопределенность характеризовала всю организацию в целом.

Общепризнанная цель «Союза благоденствия» состояла в содействии усилиям правительства по распространению просвещения и нравственности. В этом отношении «Союз» продолжал деятельность Екатерины II, и преамбула «Зеленой книги» содержала призыв к общественной поддержке в этих усилиях. Члены общества игнорировали сословное деление российского общества, исключив лишь крепостных. Существовали, правда, другие требования — допускались только русские христиане. Это условие предопределяло и предполагаемый состав будущего российского гражданства. Определение гласило: русские — это «те, кто родился в России и говорит по-русски»; толкование весьма широкое, включавшее большинство татар, грузин, прибалтийских немцев и других. С другой стороны, «иностранцы, покинувшие свою родную землю, чтобы служить чужому государству, вызывают недоверие и не могут считаться российскими гражданами. „Союз“ считает достойными этого звания только тех иностранцев, которые оказали выдающиеся услуги нашему Отечеству и горячо преданы ему».

Таким образом, национальная концепция «Союза» включала этнические, религиозные, политические и даже моральные элементы.

Большая часть «Зеленой книги» посвящена разъяснению гражданских качеств, необходимых членам «Союза», и вытекающих из них практических обязанностей. Каждый должен был заниматься определенным видом общественной деятельности — филантропией, образованием, правосудием или экономикой — и посвятить себя содействию достижений целей «Союза» личным примером, практической работой, устной и письменной пропагандой и разоблачением беззакония властей. Филантропия подразумевала открытие больниц, приютов, пристанищ для ветеранов войны и т. д. Членам общества следовало не уклоняться от занятия выборных постов в органах местного управления, что было обычным для дворянства, но активно добиваться их и использовать для достижения справедливости и честности в ведении общественных дел. В экономической области «Зеленая книга» пропагандировала так называемую «протестантскую этику», осуждая роскошь и праздность и поощряя любую «полезную экономическую деятельность», включая сельское хозяйство, промышленность и коммерцию, требуя при этом честного ведения дел.

Интересно, что в отношении крепостных «Зеленая книга» воздерживалась от рекомендации освобождать их, даже при том, что существовавшие законы позволяли это, но ограничивалась призывом к членам общества заботиться о нуждающихся, хорошо обращаться с крестьянами, не покупать и не продавать их на том основании, что «люди не суть товар и что простительно только народам, не просвещенным светом христианства, почитать подобных себе собственностью, участию коей каждый, имеющий оную, располагать может по произволению».

Попытку освободить своих крестьян предпринял Якушкин, но — что показательно — не обеспечил их землей. Якушкин намеревался сдать половину земли в аренду отпущенным крестьянам, а другую половину оставить себе, чтобы обрабатывать с помощью наемных работников. Министерство внутренних дел не дало разрешения на это, указав, что прецедент может стать основой для злоупотреблений со стороны менее сознательных членов общества. Крестьяне тоже не проявили энтузиазма, и когда хозяин объяснил, что они смогут арендовать землю для себя, ответили: «Ну что ж, батюшка, тогда пусть все остается как есть — мы твои, но и земля наша».

Значение «Зеленой книги» в том, что она установила образец гражданской активности и определила модель гражданства в будущем российском государстве. Члены «Союза» в повседневной жизни пытались следовать ее предписаниям. Как предположил Юрий Лотман, они стремились преодолеть двойственность, порожденную воспитанием в духе культуры Просветительства и реальностью придворной и поместной жизни, где отношения оставались иерархическими и доминантно-подчинительными; не столько отвергали этикет, сколько пытались придать ему искренность. В ответ на иерархичность и легкомыслие члены «Союза» практиковали откровенность и дружбу. Отражение этих тем легко найти в ранних стихах Пушкина, который был очень близок декабристам.

В 1821 году «Союз благоденствия» фиктивно распустился. Отчасти это объясняется угрозой разоблачения тайного общества властями, отчасти — ростом влияния Павла Пестеля, чья радикальная программа и неуступчивый характер породили опасения большинства коллег. Его не поставили в известность о собрании, на котором приняли решение о самороспуске, и Пестель впоследствии отказался принять его. Работу «Союза» он продолжил в Тульчине Черниговской губернии. Таким образом, самороспуск привел к фактическому расколу на две группировки, временно принявшие названия «Северного» и «Южного» обществ, с различными целями и стратегией. Пестель неоднократно пытался объединить группировки под своим руководством, но неудачно. Тем не менее своим радикализмом ему удалось заразить некоторых членов «Северного общества».

«Северное общество» при всей организационной слабости и тактической нерешительности, тем не менее пополняло свой численный состав в последующие годы. При том, что наибольшим влиянием по-прежнему пользовались гвардейские офицеры из аристократических и богатых семей, появились и новички из более низких слоев служилого дворянства, ключевой фигурой из которых являлся Кондратий Рылеев, сын обедневшего помещика, поэт-романтик, воспевавший гражданские добродетели древнеславянских героев. Вокруг него собрался небольшой кружок молодежи, вдохновленной как героическими фигурами древней истории, так и недавними примерами освободительной борьбы в Испании и Греции. У одного из молодых людей настольной книгой было издание писем Брута Цицерону — напоминание о том, что тираны должны быть уничтожены.

Различие между двумя обществами проявилось в двух документах, содержащих концепцию будущей России. В «Южном» его автором стал Пестель, работавший над своей программой несколько лет. Хотя на момент ареста труд не был завершен и содержал элементы как конституции, так и политического трактата, он все же дает представление о концепции автора относительно русской нации и ее отношения к государству. Пестель назвал работу «Русской правдой», сознательно напоминая о сборнике законов, составленном в XI веке Киевским князем Ярославом Мудрым. Пестель намеревался опубликовать свой труд как гарантию, что будущий переходный режим выполнит свой долг перед народом.

Подобно творцам американской конституции, Пестель считал — правительство существует для того, чтобы содействовать благосостоянию своих граждан. Только при выполнении этого условия правительство вправе требовать от них подчинения. Существующий режим этого не сделал, и «отсюда следуют две главные потребности для России: первая состоит в полном изменении порядка управления, а вторая — в выпуске совершенно нового Кодекса или сборника законов, который сохранит все полезное и уничтожит все вредное».

Если Американская и Французская революции создали национальные государства подобными средствами, то следование их примеру в России вовсе не гарантировало отсутствие проблем. Какой нации следует отдать предпочтение в многонациональной империи, во имя какой нации должно быть создано это государство? Пестель не сомневался в ответе: «Великороссы».

Он признавал существование нескольких категорий русских: малороссов, белорусов, украинцев, но относил их к донациональным формам, имеющим свои диалекты племенам, которые с возникновением гражданского национального государства растворятся естественным образом.

Что касается нерусских народов, им придется подчиниться основной потребности благоденствия, то есть безопасности. Государство должно иметь границы, которые оно способно защитить, и меньшим племенам и народностям в пределах границ ничего не остается, как признать приоритет того, что Пестель назвал «благоудобством» над «правом национальности». Таким образом, финны, латыши, грузины, татары и т. д. должны навсегда остаться в Российской империи, но это вовсе не означает сохранения их национального существования под защитой русских.

«Верховное Временное Правительство должно постоянно стремиться к превращению всех в одну нацию и растворению всех различий в общей массе, чтобы жители Российского государства по всей его территории были русскими».

Этого можно было достичь введением единых законов, отменой этнических имен и названий и повседневным распространением русского языка.

Возможность альтернативных решений Пестель предусмотрел только для поляков и евреев, признавая, что «невероятно тесные узы», скрепляющие еврейский народ, делают невозможной их русификацию. Решение Пестеля представляется крайне жестоким, как бы насильно загоняющим людей в сионизм: два миллиона человек подлежали изгнанию в Османскую империю. «Такое множество людей, ищущих себе страну, без труда преодолеют все препятствия, которые могут выставить на их пути турки; и миновав Европейскую Турцию, они смогут перейти в Азиатскую Турцию, где, захватив достаточную территорию, сумеют основать собственное еврейское государство».

Пестель также допускал, что Польша, исторически суверенное государство, может оказаться «неудобной» для России: в любом случае, было бы неловко предлагать полякам меньше, чем те получили от Александра I. Пестель предлагал даровать Польше независимость, но только при условии управления по «Русской правде» — следствием этого явилась отмена шляхты как столпа польской государственности, признание границ России и вечный мир. Другими словами, Польша попала бы в зависимость от России.

Россия становилась унитарным государством, с едиными законами и единой административной системой. Столица переносилась в Нижний Новгород, или по-новому. Владимир (в честь князя, принявшего христианство на Руси). Выбор весьма показателен: Нижний Новгород ассоциировался с торговлей и развитием ресурсов страны вдоль Волги и далее на восток. Это также был город, из которого началось возрождение России в Смутное время.

Крепостное право отменялось, как и все социальные деления: все граждане пользовались равными правами и имели представительство в законодательном собрании, «народном вече». Гарантировалась частная собственность на средства производства, включая землю, но для того, чтобы каждый имел достаточное количество земли для обеспечения своих прав, Пестель делил землю в каждой волости на две категории: ту, которая подлежит купле-продаже, и общественный земельный фонд, распределяемый властями для обеспечения каждому определенного минимума.

Из всех проектов оппозиционеров XIX века проект Пестеля представляет собой наиболее связное изложение взглядов на альтернативное государственное устройство России. Он ясно демонстрирует, каковы могли бы быть последствия попыток воплощения в жизнь принципа национального государства в его французском варианте. Программа Пестеля отметала все компромиссы и непоследовательности, которые позволяли себе цари, собиравшие империю по кусочкам, и устанавливала в качестве принципа этническое и гражданское единообразие.

Проект Никиты Муравьева, написанный для «Северного общества», показателен в том отношении, что, провозглашая принцип федерализма, он по существу мало чем отличался от унитарной модели Пестеля. В соответствии с ним Россия делилась на тринадцать государств, «держав», в каждом из которых существовали двухпалатные народные собрания, подчинявшиеся, однако, верховному «народному вече». Сами «державы» никак не отражали этнического состава населения и даже именовались по названиям рек. Несомненное влияние на Муравьева оказал опыт национально-государственного строительства в США (где, однако, почти все различные этнические группы были иммигрантами), как и доминирующее влияние там личной собственности: его двухпалатный законодательный орган сильно напоминает американский Конгресс. Муравьев разработал сложную схему имущественных цензов для избрания на общественные должности, исключавшую такую возможность для крестьян и почти всех горожан. Главным требованием при получении гражданства являлось владение русским языком, оно же давало право голоса. Как и «Русская правда», проект Муравьева предусматривал отмену крепостного права, но без наделения крестьян землей, что обрекало свободных сельских жителей на наемный труд или аренду.

Ни одна из программ не была рассчитана на привлечение солдат, вовлеченных, однако, в декабрьское восстание 1825 года. Тем не менее представляет интерес тот факт, что южане, по крайней мере, попытались честно обратиться к солдатам, чьими жизнями рисковали. Сергей Муравьев-Апостол написал православный катехизис, связывавший политические цели декабристов с верой рядовых людей. Вот несколько примеров:

ВОПРОС: С какой целью Бог создал человека?

ОТВЕТ: С той, чтобы он верил в Него, был свободен и счастлив.

ВОПРОС: Почему русская армия и народ несчастны?

ОТВЕТ: Потому что цари украли у них свободу.

ВОПРОС: Следовательно, цари действуют против воли Бога?

ОТВЕТ: Да, конечно. Бог сказал: «Но тот, кто великий среди вас, будет слугой вашим», тогда как цари только тиранят народ.

ВОПРОС: Должно ли повиноваться царям, когда они поступают против воли Божьей?

ОТВЕТ: Нет. Христос сказал: «Нельзя служить Богу и Мамоне». Русская армия и русский народ страдают потому, что подчиняются царям.

Попытка найти общий язык с солдатами напоминает памфлет «круглоголовых» во время гражданской войны в Англии в XVII веке: она свидетельствует, что представление о злом царе, нарушающем законы как Божии, так и людские, все еще было достаточно распространено во всех общественных классах. По крайней мере, попытка удалась, и солдаты поддержали своих офицеров, хотя при столкновении с правительственными гусарами и артиллерией были легко рассеяны.

Двойственность и почти комическая нерешительность, особенно ярко проявленные «Северным обществом», характерны для всего движения, так и не определившего ясную стратегию и не имевшего корней в народе. Участники восстания относились к элите империи, ее естественным лидерам. Лишенные свойственной им роли, они не смогли ни реализовать свои идеалы, ни отречься от них; вели себя почти как дети, играющие в солдатики и вдруг оказавшиеся в дыму и крови настоящего боя. Одни колебались, другие паниковали, третьи действовали с никому не нужной, безумной бравадой. Долго обсуждавшиеся планы оказались позабытыми, верх взяла импровизация.

Таким образом, то, что начиналось как попытка постепенного сдержанного введения некоторых институтов гражданского общества, закончилось неподготовленным и преждевременным восстанием. В стремлении по-настоящему послужить народу декабристы столкнулись с государством, требовавшим эту службу от них. То была подлинная трагедия, ведь многие уже готовы были принять те высшие в обществе изменения, которые были предусмотрены умеренными членами тайного общества, но только не ценой неповиновения и восстания. Такое отношение характерно, например, для Пушкина. Перспектива насилия заставила многих членов «Северного общества» выйти из него в последние годы, и таким образом общество попало под влияние хаотичной, но решительной группировки Рылеева. Когда дело дошло до кризиса, группа не получила ту поддержку, на которую рассчитывала.

Фиаско 25 декабря 1825 года сыграло решающую роль в провале усилий по строительству гражданского общества в России.

Паря в некоем безвоздушном пространстве между империей и народом, декабристы черпали свое мировоззрение из культуры, распространенной империей, но не смогли создать для него поклонников ни из народа, ни из властей.

Именно тогда, после столь сокрушительного поражения, стремление аристократической России к гражданскому обществу лишилось побудительной силы. В правление Николая I недовольные дворяне присоединялись к представителям других общественных сословий, а их общим отпрыском стало первое поколение российской интеллигенции, совершенно новый слой, создавший собственную концепцию национального Российского государства. Разрыв между элитой и народом дополнился новым, не менее роковым разрывом между режимом и значительной частью элиты.