До начала операции «Барбаросса» осталось 59 дней. 23 апреля 1941. Лондон

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

До начала операции «Барбаросса» осталось 59 дней. 23 апреля 1941. Лондон

«Я знал, что война начнется, но…»

Где-то 19-го, а может быть, и 20 апреля 1941 г., Сталин получил короткую записку из Лондона, которую вот уже 60 лет принято называть — предупреждение Черчилля:

«Я располагаю достоверными сведениями от надежного агента, что, когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, то есть после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три из своих пяти танковых дивизий.

Как только они узнали о Сербской революции, это движение было отменено. Ваше Превосходительство легко поймет значение этих фактов».

Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль решил вмешаться в ход исторических событий и поделиться с будущим союзником «достоверными сведениями от надежного агента». «Надежный агент» Черчилля был действительно «абсолютно надежным», хотя бы потому, что он был не человеком, а был машиной, носившей название «Энигма».

«Энигма» представляла собой электромеханическую шифровально-дешифровальную машину, работающую в автономном режиме, с ручным вводом данных, которую Германия применяла во время Второй мировой войны для шифровки своей секретной информации.

К началу войны немцы уже использовали около 20000 таких машин и были убеждены, что закодированные с помощью «Энигмы» радиограммы не поддаются дешифровке, так как сменяющиеся диски машины обеспечивали кодирование, практически, неповторяющимся шифром.

Однако в ходе войны большинство шифров «Энигмы» были все-таки взломаны, и произошло это в Лондоне. Первый шаг в направлении разгадки тайны «Энигмы» был сделан в 1939 г. на базе материалов, полученных британской разведкой от польских криптологов — Мариана Раевски, Ежи Рожицки и Хенрика Зигальски. Эти талантливые молодые ученые сумели вовремя сбежать в Лондон и передать англичанам имеющуюся в их распоряжении документацию машины. Дальнейшая работа велась уже в британской Государственной кодо-шифровальной школе или в так называемом Блетчли-Парке.

Блетчли-Парк представлял собой огромное красно-коричневое кирпичное здание, утыканное антеннами и окруженное множеством уродливых бараков, соединенных с главным зданием сетью темных переходов. В 1939 г. в Блетчли было около 1800 сотрудников, а к концу войны эта цифра доходила уже до 10000 человек.

Блетчли-Парк стал пристанищем множества криптологов, математиков, шахматистов, лингвистов и просто эксцентричных людей, обладавших острым умом и неординарным мышлением. Одним из них был гениальный английский математик Аллан Тьюринг. Говорят, что эксцентричность Тьюринга превосходила его гений. Так, опасаясь, что кто-нибудь из его коллег, по словам Тьюринга, «слямзит» его кофейную кружку, он приковал ее цепью к батарее центрального отопления.

На все заработанные деньги Тьюринг, опасаясь остаться нищим, покупал серебро и для сохранения закапывал его в лесу, неподалеку от Блетчли. Но, тщательно спрятав клад, странный человек сразу же забывал, где именно он это сделал! Жизнь талантливого ученого оборвалась трагически. Уволенный из Блетчли и привлеченный к ответственности за гомосексуализм, сорокадвухлетний Тьюринг покончил жизнь самоубийством. Благодарное человечество и по сей день чтит память Тьюринга — странного рассеянного человека, внесшего огромный вклад в создание современной вычислительной техники и вошедшего в историю как гений, взломавший код шифровальной машины «Энигма».

Тогда, в 1939 г., под руководством Тьюринга группа специалистов сконструировала так называемую Бронзовую богиню — первый в мире, достаточно примитивный, по современным представлениям, компьютер, позволивший имитировать работу «Энигмы» и расшифровывать закодированный ею текст. Получаемая в результате расшифровки германских радиограмм информация была настолько ценной и считалась настолько секретной, что ни один из существующих грифов — «Секретно», «Совершенно секретно» или «Сверхсекретно» — для нее, как казалось, не подходил. И тогда ответственный за сохранение тайны «Энигмы», сотрудник британской разведки МИ-6 Фред Уинтерботэм присвоил этой информации совершенно новый, особый, гриф — «Ультрасекретно».

Так родилась знаменитая разведывательная система «Ультра», включавшая перехват, дешифровку, перевод и анализ перехваченной секретной германской информации.

Первый успешный экзамен «Ультра» выдержала в 1940 г. — во время гитлеровского Похода на Запад. Перехваченная и расшифрованная радиограмма командующего Сухопутными войсками генерал-фельдмаршала Браухича послужила для Черчилля сигналом к ускорению эвакуации британских войск из Дюнкерка. Большую роль сыграла информация «Ультра» и во время битвы за Англию.

Черчилль, страстный любитель разведки и всяческих тайных операций, с большим интересом относился к информации «Ультра» и даже вместе с директором МИ-6 Стюартом Мензисом посетил однажды Блетчли и полюбовался созданной Тьюрингом Бронзовой богиней.

Задержавшаяся депеша

С тех пор, как апартаменты Черчилля на Даунинг-стрит пострадали от гитлеровской бомбежки, он перенес свой рабочий кабинет в подземное помещение, находящееся под зданием правительства. Рядом с кабинетом был небольшой секретный железобетонный бункер, а в нем — стол, кресло, походная кровать и… телефоны, телефоны, телефоны. Здесь, в этом секретном железобетонном бункере, в полном одиночестве Черчилль планировал свои военные и политические акции, здесь он писал письма в Америку — президенту Рузвельту, а с недавнего времени, и в Советский Союз — Сталину.

«Предупреждение Черчилля», посланное Сталину в апреле 1941 г., было написано именно здесь, в бункере, и составлено на основе информации «Ультра», полученной из Блетчли.

По свидетельству Черчилля, он придавал настолько большое значение разведке, что никогда не довольствовался «отобранными и обработанными» агентурными материалами, а также как и Сталин требовал предоставления ему «всей информации, всех подлинных документов в первоначальном виде».

С августа 1940 г. майор Десмонд Мортон ежедневно готовил специальную подборку агентурных сообщений, на базе которых Черчилль составлял собственное мнение, и это давало ему возможность «понимать грядущее значительно раньше других». Так в конце марта 1941 г. он получил информацию о переброске германских танковых войск из Бухареста в Краков. Вспоминает Черчилль:

«Для меня это было вспышкой молнии, осветившей все положение на Востоке. Внезапная переброска к Кракову столь больших танковых сил, нужных в районе Балкан, могла означать лишь намерение Гитлера вторгнуться в мае в Россию. Отныне это казалось мне его несомненной основной целью.

Тот факт, что революция в Белграде потребовала их возвращения в Румынию, мог означать, что сроки будут передвинуты с мая на июнь».

Черчилль был взволнован — в намерении Гитлера вторгнуться в Россию он вполне справедливо увидел спасение Англии. Испытывая чувство облегчения, он решает предупредить будущего союзника об опасности и посылает Сталину короткую телеграмму, надеясь, что она заставит Кремлевского Властителя задуматься и принять необходимые меры.

Телеграмма была отправлена в Москву на имя британского посла Криппса почти три недели тому назад, 3 апреля 1941 г., и снабжена припиской:

Премьер-министр — Стаффорду Криппсу, 3 апреля 1941 г.

Передайте от меня Сталину следующее письмо при условии, что оно может быть вручено лично Вами.

По странному стечению обстоятельств, телеграмма Черчилля попала к Сталину только в конце апреля 1941 г. За это время в мире произошло множество событий — 6 апреля 1941 г. Сталин заключил с Югославией Договор о дружбе, в тот же день Гитлер напал на Югославию и Грецию; 13 апреля 1941 г. пал Белград, и в тот же день Сталин заключил с Японией Пакт о нейтралитете… «Предупреждение Черчилля» с каждым днем теряло свою актуальность. Что же произошло? Чем была вызвана задержка в передаче телеграммы Сталину?

На этот счет существует объяснение самого Стаффорда Криппса, изложенное им в письме от 12 апреля 1941 г. По словам Криппса, еще до получения телеграммы Черчилля, то есть между 5 и 10 апреля 1941 г., он передал Вышинскому свое личное пространное письмо на ту же тему. И если бы теперь, писал Криппс, он передал бы Сталину через Молотова телеграмму Черчилля, выражающую ту же мысль в более краткой и менее энергичной форме, единственным результатом было бы ослабление впечатления. Тем более что о фактах, изложенных в телеграмме, Сталин, несомненно, был осведомлен.

Получив объяснение посла, Черчилль был возмущен. Стаффорд Криппс совершил непростительный и беспрецедентный в истории английской дипломатии поступок — он не выполнил указание премьер-министра.

Не обращаясь непосредственно к нарушившему свои обязанности послу, Черчилль шлет в Форин-офис один за другим запросы «по поводу письма к Сталину»:

Премьер-министр — министру иностранных дел, 16 апреля 1941 г.

Я придаю особое значение вручению этого личного послания Сталину. Я не могу понять, почему этому противятся. Посол не сознает военной значимости фактов. Прошу Вас выполнить мою просьбу.

И снова: «18 апреля 1941. Вручил ли сэр Стаффорд Криппс Сталину мое личное письмо с предостережением насчет германской опасности ?

Меня весьма удивляет такая задержка, учитывая то значение, которое я придаю этой крайне важной информации».

Прошло почти две недели дорогого времени, и только 30 апреля 1941 г. Черчилль получил сообщение министра иностранных дел Антони Идена о том, что его послание вручено Сталину: «Сэр Стаффорд Криппс направил послание Вышинскому 19 апреля, а Вышинский уведомил его письменно 23 апреля, что оно вручено Сталину…»

Итак, Сталин все-таки получил «Предупреждение Черчилля». На этом рассказ о том, как и почему он получил это «Предупреждение» с таким опозданием, можно было бы закончить, если бы не одна деталь. Дело в том, что уважаемый сэр Стаффорд Криппс в своем объяснении, мягко выражаясь, несколько «исказил» ход событий.

Вопреки утверждениям Криппса, телеграмма, посланная Черчиллем 3 апреля 1941 г., поступила в Москву 4 или, максимум, 5 апреля 1941 г. И, начиная с 5 апреля, Криппс, желая лично встретиться со Сталиным для передачи телеграммы, безрезультатно добивался аудиенции. Все эти дни Криппс не мог попасть на прием даже к Молотову — на все настойчивые просьбы о встрече с Молотовым из его секретариата поступал одинаковый ответ: «Нарком не может Вас принять».

Британский посол терялся в догадках. Он не знал, чем вызвано подобное неловкое положение — является ли этот отказ недоразумением или он имеет серьезную политическую подоплеку, направлен ли он против него, Криппса, лично, или против его страны. При таких обстоятельствах посол, естественно, не мог передать телеграмму Черчилля ни лично Сталину, ни Молотову. Да и свое письмо, которое, по его словам, он передал Вышинскому еще до получения телеграммы, он передать не мог.

И только 18 апреля 1941 г. Стаффорд Криппс попал, наконец, на прием к заместителю наркома Андрею Вышинскому. Разговор с Вышинским получился нелегким. На этот раз Криппс пренебрег всеми правилами этикета и выразил Вышинскому свое возмущение. Встреча продолжалась 1 час 15 минут. И только теперь Криппс сумел передать Вышинскому и свою подробную, на 14 листах, записку, и телеграмму Черчилля.

«Неловкое» положение Криппса, скорее всего, объяснялось тем, что в эти дни в Москве шли переговоры о подписании Пакта о нейтралитете с Японией, и официальные встречи с послом Великобритании были явно нежелательны.

«Предупреждения» были не нужны!

Но даже если бы телеграмма Черчилля попала к Сталину вовремя, в начале апреля 1941 г., она не могла бы произвести на вождя никакого впечатления. Кому, как не Сталину, были известны «планы и цели» Гитлера, кто, как не Сталин, видел опасность приближающейся войны, и у кого в эти дни были самые эффективные источники информации!

Правда, в отличие от «Энигмы» Черчилля, источниками информации Сталина служили люди, но зато какие люди! Харнак, Шульце-Бойзен, Кукхоф, Штебе, Радо, Зорге… Каждый из них готов был пожертвовать жизнью во имя победы над Гитлером! Нет, Сталину в конце апреля 1941 г., за два месяца до «внезапного» нападения, не нужны были никакие «предупреждения»!

Примечательный разговор по этому поводу состоялся между Черчиллем и «Дядюшкой Джо» во время визита британского премьер-министра в Москву в августе 1942 г. Черчилль настолько был горд своей телеграммой, предупредившей, как он считал, будущего союзника об опасности нападения Германии, что он даже упомянул об этой телеграмме в одной из своих речей в парламенте, а отправляясь в Москву, не забыл положить копию этой телеграммы в карман пиджака.

Сталин же вообще не придавал этой телеграмме никакого значения, и, когда ему доложили о выступлении Черчилля в парламенте, он не знал, или сделал вид, что не знал, о чем речь. Вспоминает Черчилль:

«Во время одной из моих последних бесед со Сталиным я сказал: „Лорд Бивербрук сообщил мне, что, во время его поездки в Москву в октябре 1941 г., Вы спросили его: «Что имел в виду Черчилль, когда заявил в парламенте, что он предупредил меня о готовящемся германском нападении ?“

«Да, я действительно заявил это, — сказал я,имея в виду телеграмму, которую я отправил Вам в апреле 1941 г.».

И я достал телеграмму, которую сэр Стаффорд Криппс доставил с опозданием. Когда телеграмма была прочтена и переведена Сталину, тот пожал плечами: «Я помню ее. Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого»».

На этот раз Сталин сказал Черчиллю правду, но, конечно, не всю правду. В апреле 1941 г., когда к нему поступило «Предупреждение Черчилля», он действительно знал, что война начнется и ему действительно не нужны были никакие предупреждения. Но неужели же в эти дни вождь надеялся, что ему удастся оттянуть нападение агрессора, уже изготовившегося к прыжку, до зимы?