Политические механизмы в Аргентине
Политические механизмы в Аргентине
В период с 1860 по 1880 г. в Аргентине сменили друг друга три президента, можно сказать, три президента-основателя, которые придали прочность республиканской системе (если не по содержанию, то, по крайней мере, по форме). Это Бартоломе Митре (1862— 1868, хотя Митре фактически правил страной с 1860 г., после битвы при Павон), Доминго Сармьенто (1868— 1874) и Николас Авельянеда (1874-1880).
Сами даты их правления говорят о том, что существовала конституционная преемственность, то есть осталась в прошлом эпоха каудильизма, длительных диктатур и правительств, свергнутых революциями или восстаниями. Указанные даты совпадают с шестилетними сроками, которые конституция предусматривала для каждого президента, и, хотя избирательные процессы шли с нарушениями, тот факт, что каждый из президентов смог отбыть весь конституционный срок, уже был большим прогрессом, закрепившим силу конституции и определенное уважение к закону.
Этот прогресс не был внезапным изменением, а означал утверждение предшествующих тенденций. Было необходимо избавиться от произвола правителей, узурпировавших власть над обществом, от каудильос, господствовавших в провинциях, и установить власть президента на сроки, указанные в конституции.
Какие политические механизмы существовали в эти годы, каким образом избирались руководители и как проявляло себя общественное мнение? В целом можно сказать, что после битвы при Павон Митре стал хозяином положения и выстроил в провинциях и Буэнос-Айресе структуру власти, позволившую ему стать законным президентом в 1862 г. Он опирался на партию, называвшую себя либеральной и разделявшую либеральную идеологию, которая начала распространяться почти во всем цивилизованном мире.
Либерализм был влиятельным течением в Буэнос-Айресе (так как там существовали укоренившиеся общественные учреждения, свобода печати, парламентаризм, свобода торговли и занятий), но не в остальных провинциях. Тем не менее Либеральная партия столкнулась с большими проблемами, унаследованными от прошлого, например с проблемой выбора столицы страны (с этой же проблемой столкнулся Уркиса в 1853 г.), то есть с отказом портеньос отдать свой город и превратить его в столицу не только провинции Буэнос-Айрес, но и всей страны.
Мы отмечали, что для решения этой проблемы прибегли к юридической уловке — провинция Буэнос-Айрес превратилась в гостеприимного хозяина — амфитриона национального правительства и пригласила его расположиться в городе на неопределенный срок. По условиям этого соглашения, Буэнос-Айрес был временной столицей. В месте под названием Вьехо-Фуэрте, там, где сейчас находится Розовый дом[40], расположилась администрация национального правительства, в то время как провинция Буэнос-Айрес сохранила юрисдикцию над городом. Законодательные собрания, как общенациональное, так и провинциальное, заседали в здании, в котором в наши дни находится Национальная академия истории; именно там располагался зал заседаний бывшего законодательного собрания Буэнос-Айреса и бывшего Конгресса.
Из-за этого соглашения произошел раскол в Либеральной партии: ярые сторонники Буэнос-Айреса во главе с Адольфо Альсиной выдвинули лозунг автономизма и стали называться Автономистской партией; на противоположном фланге оказались либералы — сторонники Митре. Также существовала Федералистская партия, ранее поддерживавшая Уркису. В основном она состояла из тех, кто входил в политическую элиту и в течение многих лет выступал на стороне Росаса; они все еще сохраняли влияние во внутренних провинциях, но не в Буэнос-Айресе.
Это не были политические партии в современном значении данного слова. Они не обладали организационной структурой и механизмами постоянной вербовки сторонников. Федералисты во главе с Уркисой, митристы (сторонники Митре) и автономисты были всего лишь политическими течениями, к которым примыкали отдельные политические лидеры; в рамках этих течений они заключали договоры, разрывали их и боролись друг с другом.
Накануне выборов появлялись любопытные организации, называвшие себя «клубами»; во многом они стали предшественниками комитетов. Клуб «Свобода» или клуб «Буэнос-Айрес» обращался к населению с призывом собраться в том или ином месте, в закрытом или открытом помещении, например на площади, в театре. Руководящая комиссия вела заседание, во время которого голосовали за кандидатов или принимали декларации, манифесты либо еще что-нибудь. Затем клуб прекращал свою деятельность до следующего заседания. Это была очень примитивная демократия или, если хотите, демократия в стиле древних Афин; ей были свойственны всякого рода пороки.
Леопольдо Лугонес рассказывает в своей «Истории Сармьенто», что клуб «Свобода» должен был выбрать между кандидатурами Сармьенто и Альсины. Однажды летним днем во время собрания под палящим солнцем президент клуба, симпатизировавший Сармьенто, попросил сторонников последнего перейти в тень, а сторонников Альсины остаться на солнце. Естественно, все перешли в тень, и клуб «Свобода» проголосовал за Сармьенто, но, несмотря на подобные случаи, клубы были формой политической деятельности, до того не существовавшей.
Так же как и раньше, фальсифицировались выборы, что всегда влекло за собой гибель и ранения граждан. Не было ни списка тех, кто мог голосовать, ни постоянных представителей власти; без всякого удостоверения личности любой мог голосовать четыре-пять раз; власти могли отказать в праве голоса, заявив, что гражданин не из этого округа, но в то же время можно было явиться в пять или шесть разных округов. Но в любом случае это была демократическая республиканская практика, фактически не существовавшая в эпоху Росаса и осуществлявшаяся после его свержения кровавыми методами. Теперь хотя насилия не стало меньше и некоторые выборы сопровождались жестокими действиями, по крайней мере, просматривалось определенное уважение к результатам выборов, какими бы они ни были.
Эта система не предусматривала наличия политических партий, но предвосхищала их появление и дополнялась двумя элементами, ставшими очень популярными в то время. Один из них — периодическая печать; в то время существовало много ежедневных газет, отражавших различные точки зрения, на их страницах шли дебаты на самые разные темы, поучаствовать в которых мог любой желающий. Бумага и рабочая сила были очень дешевыми, и любой более или менее влиятельный политический лидер имел свою газету. Так, например, началась история газеты «Насьон», которая была фактически личной собственностью Митре. Газовое освещение в домах облегчало чтение газет; это, в свою очередь, позволяло обмениваться мнениями, отбирать кандидатов и вести споры о проблемах, волновавших все общество (таких, как, например, проблема индейцев или вопрос о том, где обустроить гавань Буэнос-Айреса, где построить ту или иную железную дорогу и как это лучше сделать). То есть с помощью газет широко велись общественные дебаты.
Другой демократической практикой стал парламентаризм, или привычка пользоваться правом выражать мнение в законодательном собрании или Национальном конгрессе. Там существовали определенные правила ведения дискуссии, считалось, что дебаты должны вестись упорядоченно и рассудительно, а также процветало ораторское искусство — что-то вроде спорта той эпохи. В то время не существовало иных средств массовой информации, кроме газет, и ораторское искусство действительно играло огромную роль. Политический лидер обязательно должен был обладать ораторским даром. Некоторые из политиков того времени были, по ряду свидетельств, очень хорошими ораторами и увлекали за собой массы — как, например, Адольфо Альсина, Хосе Мануэль Эстрада, а позже Леандро Алем. Частью парламентской практики, которая сама по себе была большим прогрессом по сравнению с тем временем, когда граждане никак не влияли на законодательные органы, стало умение красиво говорить и покорять массы.
Итак, за три президентских срока в стране постепенно утверждалась конституционная преемственность и привычка подчиняться закону. Законы, конечно, нарушались, но интересно отметить, что существовало определенное чувство вины каждый раз, когда закон нарушался слишком грубо, когда имели место слишком скандальная фальсификация выборов или неоправданное вмешательство в дела провинций. Когда влияние или воздействие официальных властей на политику было чрезмерным, власти словно стеснялись этого и стремились скрыть или как-то оправдать подобные факты.
Очевидно, что это было прогрессом. Потому что одно дело — переворот безо всяких оправданий (в качестве примера можно привести Лавалье, проинформировавшего правительство Буэнос-Айреса о своем перевороте следующим образом: «Сообщаю вам, что по моему приказу был расстрелян полковник Доррего»), абсолютный произвол, жестокость чистой воды. Совсем другое дело — дебаты в газетах и законодательных собраниях, возникшие, например, в результате интервенции в Энтре-Риос после убийства Урки-сы, совершенного Рикардо Лопесом Хорданом. В этом случае имелись некоторые оправдания, которые мы можем принять или нет, но в целом здесь очевидно стремление продемонстрировать определенное уважение к закону. К этому нужно добавить существование такого института, как Национальный верховный суд, а также присутствие в провинциях федеральных судей, являвшихся в определенном смысле стражами конституции.