Парламентская реформа 1832 г.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Парламентская реформа 1832 г.

Между тем почти 25-летпий период войн подходил к концу. После поражения в России наполеоновская Франция уже не была столь могучей державой. Теперь английские войска под командованием герцога Веллингтона добились победы на Пиренейском полуострове и совместно с испанской армией вторглись во Францию. Шестая коалиция, в отличие от всех предшествующих, победоносно провела кампании 1813 и 1814 гг. В знаменитой «Битве народов» 16-19 октября 1813 г. (под Лейпцигом) французы потерпели жестокое поражение, а в марте 1814 г. союзные войска, в том числе и английские, вступили в Париж. Окончательное поражение Наполеона в битве при Ватерлоо 18 июня 1815 г. было использовано правящими кругами Англии для раздувания шовинизма и прославления английской армии, будто бы освободившей Европу от наполеоновского деспотизма. В пантеоне самых прославленных полководцев АНГЛИИ ПОЯВИЛОСЬ ИМЯ герцога Веллингтона, командовавшего в битве при Ватерлоо. Отныне он стал одним из виднейших деятелей торийской партии и неоднократно занимал посты премьер-министра, министра иностранных дел и, конечно, главнокомандующего.

Ведущую роль в английской дипломатии этого периода играл министр иностранных дел лорд Кэстльри. Типичный представитель правящей олигархии, закоренелый тори, враждебный всякому прогрессу, отрицавший даже необходимость элементарных реформ в духе Уильяма Питта Младшего, он легко нашел общий язык с вождями общеевропейской реакции тех лет - императором Александром I и австрийским канцлером Меттернихом. Разгром Наполеона он, подобно своим иностранным коллегам, мечтал использовать для искоренения революционной опасности. Разумеется, он стремился при этом максимально удовлетворить алчность правящих классов Англии, расширить колониальную империю и навсегда сохранить господство Англии на морях.

Венский конгресс 1814-1815 гг. закрепил за Англией захваченные ею в ходе войн важнейшие стратегические позиции и опорные пункты: остров Мальту, Ионические острова, Капскую колонию, остров Цейлон и др. Поражение Франции надолго освободило Англию от сколько-нибудь серьезного соперника в мировой торговле. В самой Европе английская дипломатия стремилась проводить политику «равновесия сил», противопоставляя возросшей мощи России различные комбинации континентальных держав.

Крайне реакционной внешней политике в полной мере соответствовало и дальнейшее усиление внутренней реакции. Разгром Наполеона усилил шовинистическую надменность верхов английского общества, их пренебрежение к другим народам, убеждение в расовой исключительности англосаксов. Еще душнее стала атмосфера сытого самодовольства, необузданного эгоизма, пуританской чопорности, замкнутости, ханжеского отрицания земной любви. В этой атмосфере задыхались Байрон и Шелли, которые как раз в эти годы (первый - в 1816 г., второй - в 1818 г.) покинули навсегда родину. Тупому самодовольству буржуа Байрон противопоставляет могучую силу разума, тем самым продолжая борьбу и против реакционного романтизма, воспевает, следуя за Робертом Бернсом, подлинную любовь. Но главной и вечной любовью Байрона оставалась свобода:

Мужай, свобода!

Ядрами пробитый,

Твой поднят стяг ветрам.

Не сумев найти себя в будничной, еще далекой от решающих битв борьбе своего народа, Байрон бросился в бури освободительной борьбы итальянского народа, а в конце жизни - народа Греции. Об этом своем решении он писал в «Стансах»:

Что ж, если ты вступить не можешь в бой

За собственный очаг, - борись за дом соседа,

За вольность Греции, за Рима блеск былой...

В этот же период Байрон обращается к политической сатире, гневно и остроумно высмеивает в сатирической поэме «Бронзовый век» вождей европейской реакции, в том числе кумира английских шовинистов - Веллингтона. Подлинной вершиной творчества Байрона стал «Дон Жуан» - великолепная сатирическая поэма, уже гораздо более близкая к реализму последующих десятилетий, чем к романтическому искусству. Политика, борьба народов за свободу, столкновение сил добра и зла не переносится здесь в сферу титанических символов, экзотических условностей либо библейской мифологии. Пороки собственнического строя, войны, революции, политическая реакция, борьба за свободу, паразитизм верхов, лицемерие политики Англии, которая «для всех народов - злейший враг», право человека на свободную мысль, на любовь, на человеческое достоинство - такова проблематика этого незавершенного произведения. А его живой, подлинно народный язык, искусно сплетенная в единый клубок гневная сатира и лирическое раздумье, точные бытовые детали и философские рассуждения, добродушный юмор и высокий пафос сделали «Дон Жуана» крупным завоеванием английской демократической культуры.

В эти же годы Шелли пишет свое «Восстание Ислама» - этот гимн французской революции и революции вообще, а вскоре - свое самое значительное произведение, философскую драму «Освобожденный Прометей». Единоборство Прометея с Юпитером, показанное в типичном для романтизма духе столкновения титанических сил, замечательно тем, что Прометей не одинок в этой борьбе, он болеет болью народов и в их сопротивлении черпает силы для победы. Абсолютная победа Прометея - это великое пророчество, причем Шелли отходит здесь как от традиционного истолкования мифа, так и от романтической традиции, предполагающей гибель одинокого бунтаря. Социальная утопия Шелли, намеченная уже в «Королеве Маб», становится здесь более зрелой; будущее общество, освобожденное от эксплуатации, будет обществом «без классов, без племен, без наций».

Могучий протест Байрона и Шелли против реакции выражал в романтической и фантастической форме реальные противоречия эпохи и был тысячью нитей связан с той борьбой, которую вели народы континента и самой Англии.

Несмотря на то, что после окончания войны Англия приобрела фактическую монополию на мировых рынках, первые послевоенные годы оказались годами экономического спада. Прекратились военные поставки союзникам, разоренные народы континента не имели возможности покупать в большом количестве английские товары, новые рынки, захваченные в ходе войны, надо было еще осваивать. В этих условиях тяжелое бремя косвенных налогов, из которых оплачивались проценты по государственному долгу, вызывало еще большее, чем в годы войны, возмущение масс. Положение бедняков могло бы хоть немного облегчить естественное в мирной обстановке падение цен на продовольствие, тем более что для доставки хлеба с континента теперь были все возможности. Но в этом случае снизились бы доходы английских лендлордов, и парламент сразу же по окончании войны принял в интересах землевладельцев чудовищные «хлебные законы». Эти законы закрывали доступ иностранного хлеба в Англию, если цена его на внутреннем рынке падала ниже 80 шиллингов за квартер (286, 28 литра). Иначе говоря, цена на хлеб искусственно поддерживалась на очень высоком уровне.

Не удивительно, что ненависть к олигархии охватывала все более широкие слои английского народа. Рабочие вновь стали прибегать к стачкам, разрушать машины. Мелкобуржуазные радикалы находили теперь в рабочих массах мощную поддержку своих требований, и именно этим объясняется возрождение радикализма в послевоенный период. Обращение Уильяма Коббета «К поденщикам и рабочим», содержавшее рекомендацию сосредоточить усилия на борьбе за парламентскую реформу, разошлось в количестве 200 тыс. экземпляров и вскоре сделало Коббета одним из признанных руководителей демократического движения. Однако рабочие видели в требовании парламентской реформы, в лозунге всеобщего избирательного права не самоцель, а путь к социальным преобразованиям. Элементы антикапиталистических воззрений и утопического социализма прочно вошли в демократическую культуру и социальную психологию передовых слоев рабочего класса.

В пользу реформы стали высказываться и буржуазно-либеральные элементы. Поскольку роль промышленной буржуазии продолжала возрастать, постольку распределение избирательных округов становилось анекдотически не соответствующим новой классовой структуре и сосредоточению населения в новых промышленных районах. «Гнилые местечки» посылали в палату общин почти три четверти ее состава, в то время как крупные промышленные центры Манчестер, Бирмингем, Лидс вовсе не имели представителей в парламенте.

Правительство Ливерпуля все больше доказывало свою неспособность отказаться от сугубо консервативной тактики. В 1817 г. вновь, как в конце XVIII в. и в первые годы XIX в., было приостановлено действие Habeas Corpus Act’а и установился режим полицейского произвола. В таких условиях буржуазно-либеральные круги стали постепенно менять свою политическую ориентацию. Массовое движение вынудило их перейти от союза с олигархией против народа к борьбе против олигархии с опорой на народ.

Сложившаяся обстановка оказала влияние и на тактику вигских лидеров. Утратив власть еще в 80-х годах XVIII в., они вынуждены были искать себе новую опору в промышленной буржуазии, так как землевладельцы, торговые монополисты и финансисты прочно поддерживали торийскую верхушку. Продолжая традиции Фокса и левых вигов 90-х годов вигские аристократы усилили свою оппозицию политике правительства Ливерпуля и стремились завоевать популярность защитой принципов ограниченной парламентской реформы, а также свободы печати, собраний и других конституционных гарантий. Они выступали против решений Венского конгресса, осуждали политику подавления национальной независимости народов континента, даже самый термин «либерал» в качестве названия партии возник в связи с симпатиями, которые виги выражали испанским либералам.

Борьба за реформу особенно усилилась к лету 1819 г. Массовые митинги, сборы подписей под петициями, агитация в прессе приобрели угрожающий для правительства характер. Кульминационным пунктом был многотысячный митинг ланкаширских сторонников реформы на поле св. Петра (неподалеку от Манчестера) 16 августа 1819 г. Колонны демонстрантов со знаменами, оркестрами в идеальном порядке прибыли на поле св. Петра из Манчестера и других городов Ланкашира. «Равное представительства или смерть!» - таков был один из лозунгов, начертанных на знаменах. Однако к митингу готовились не только рабочие, составлявшие подавляющее большинство участников, но и правительство. В район митинга были стянуты войска и добровольческая кавалерия Манчестера. Гусары и кавалеристы-буржуа напали на безоружных демонстрантов и устроили такое чудовищное побоище, что народ возмущенно назвал это событие «сражением при Питерлоо»; 11 человек было убито и около 400 - ранено.

Вслед за «манчестерским побоищем» правительство провело на чрезвычайной сессии парламента «шесть законов для затыкания рта». Всякое собрание, на котором присутствовало свыше пятидесяти человек, разрешалось отныне проводить лишь с ведома мирового судьи; на митингах запрещалось произносить антиправительственные речи и критиковать государственное устройство, т. е. митинги, по существу, не могли обсуждать вопрос о парламентской реформе. Издателям «мятежных сочинений» грозила теперь не только конфискация тиража, но и судебное дело с последующим тюремным заключением или ссылкой.

Возмущение «манчестерским побоищем» и «шестью актами» вылилось в форму массовых демонстраций протеста, гневных статей в печати и даже парламентских филиппик вигских лидеров. Конечно, лорд Грей и другие вигские демагоги стремились использовать народное негодование для подрыва позиций тори, но они в то же время действительно считали торийскую тактику опасной для всех слоев господствующего класса. Даже «Таймс» осудила правительство за пролитую на «Питерлоо» кровь.

Тем не менее принятые правительством и парламентом меры временно укрепили позиции олигархии, чему способствовало и то обстоятельство, что к концу второго десятилетия XIX в. послевоенный экономический кризис закончился. Единого фронта сторонников парламентской реформы на этот раз не получилось: буржуазия временно отошла от движения и уже, во всяком случае, не желала его возглавить, а рабочий класс собственными силами не мог еще оказать решающего давления на парламент.

Но рабочий класс Англии не прекращал борьбы за свои классовые интересы, в том числе - за демократизацию всей политической и общественной жизни. Несмотря на то что тред-юнионы по-прежнему были запрещены (по закону 1799 г.), профсоюзное движение в эти годы быстро развивалось. Нередко используя легальную вывеску обществ взаимопомощи, рабочие различных профессий стремились организоваться в общенациональном масштабе. Так возникли общество взаимопомощи чугунолитейщиков, общество набойщиков ситца, проводившее ежегодные съезды, и др. Наряду с экономическими требованиями, обращенными к отдельным предпринимателям или их объединениям, рабочие выдвинули и чисто политическое требование отмены антипрофсоюзного закона 1799 г. В эту кампанию включились и видные радикалы во главе с Ф. Плэйсом.

В 1824 г. парламент вынужден был отменить все акты, запрещавшие профсоюзную деятельность. Это было важной победой рабочего класса. Главной причиной принятия закона 1824 г. была борьба самого рабочего класса, но немалую роль тут сыграли и некоторые новые политические тенденции в самой торийской партии. Революционный подъем 1816-1820 гг. усилил позиции той части тори, которая, оставаясь на крайне реакционных позициях, все же не могла не видеть новой исторической обстановки и понимала необходимость гибкого маневрирования как во внутренней, так и во внешней политике. Вождем этого направления «умеренных» или «либеральных» тори был Джордж Каннинг; к нему примыкали Роберт Пиль, Уильям Гескисон, Генри Пальмерстон и другие влиятельные деятели торийской партии. Удовлетворить экономические требования буржуазии и тем самым отвлечь ее от борьбы за реформу, не допустить ее совместных выступлений с рабочим классом и в то же время пойти на некоторые уступки рабочим - таков был замысел группы Каннинга.

В 20-е годы пост министра внутренних дел в кабинете Ливерпуля получил Роберт Пиль, который незадолго до этого даже высказался в пользу умеренной парламентской реформы. В 1822 г. на пост министра иностранных дел пришел Каннинг. Его предшественник - один из вождей английской и европейской реакции Кэстльри, потрясенный неудачами своей политики, покончил с собой. В Англии это событие было встречено ликованием широких слоев народа. Байрон откликнулся на него злой эпиграммой:

Зарезался он бритвой, но заранее Он перерезал глотку всей Британии.

Важное ведомство торговли попало в руки Гескисона. Таким образом, все ключевые посты в кабинете оказались в руках умеренных тори. Кроме закона 1824 г. о легализации тред-юнионов, провели некоторые важные экономические и административные реформы. Гескисон упростил таможенную систему, снизил ввозные пошлины на сырьевые и продовольственные товары (хотя почти не затронул «хлебные законы»), а также вывозные пошлины. Тем самым английский предприниматель получал дешевое сырье и льготные условия экспорта. Каннинг, опираясь на мощь английского флота, демагогически выступил против контрреволюционных интервенций, направленных на подавление рационально-освободительной борьбы народов. Более того, он заявил, что все народы должны пользоваться теми же «свободами», которые давно установились в Англии, т. е. конституционным режимом. Вся эта демагогия поднимала престиж Каннинга в либеральных кругах Англии, обеспечивая ему, в частности, поддержку вигской оппозиции, а также среди либералов континента. Этому немало способствовал и его главный враг - Меттерних, называвший его «якобинцем». Так рождался миф об Англии - освободительнице народов, защитнице демократии.

Между тем в основе политики Каннинга лежали отнюдь не демократические принципы - ведь даже у себя на родине он был противником демократизации государственного строя. Просто политика Кэстльри предоставляла инициативу России и Австрии, ослабляла позиции Англии на континенте и была невыгодна с точки зрения борьбы за мировые рынки. Когда латиноамериканские колонии Испании повели революционную борьбу за независимость, Каннинг усмотрел в этом возможность захвата южноамериканских рынков. Англии выгодно было провозглашение независимости латиноамериканских стран, и Каннинг решительно заявил, что не потерпит интервенции из Европы. При господстве английского флота на Атлантическом океане это заявление оказалось решающим. В 1825 г. Англия признала новые государства - Мексику, Аргентину и Колумбию, а затем и бывшую португальскую колонию - Бразилию, поток английских товаров устремился в Южную Америку. Этими же соображениями руководствовался Каннинг, когда в 1823 г. выступил в защиту греческих повстанцев, сражавшихся против Турции за независимость своей страны. Б 1827 г. английский флот совместно с русским и французским участвовал в разгроме турецкого флота при Наварине.

Внешняя политика Каннинга и таможенные реформы Гескисона в немалой степени способствовали тому, что позиции английской буржуазии па мировом рынке значительно укрепились. Естественно, что буржуазные круги рукоплескали Каннингу и его группе и все меньше помышляли о парламентской реформе.

В 1827 г. умер глава кабинета Ливерпуль, которому удавалось сохранять единство торийской партии, кое-как примиряя закоренелых тори типа Веллингтона с «либеральными» тори. Премьер-министром стал Каннинг, причем он ввел в состав кабинета и некоторых вигов. Однако в том же 1827 г. умер и Каннинг. К власти пришли крайние тори.

В 1829 - 1830 гг. экономический кризис охватил промышленные районы страны, и в ходе его поднялась волна стачек и локаутов. В южной и юго-восточной Англии, т. е. в непосредственной близости от столицы, начались волнения сельскохозяйственных рабочих. В рабочей среде стали приобретать популярность идеи великого социалиста-утописта Роберта Оуэна.

Начав как реформатор и филантроп, Оуэн пришел к выводам, сформулированным им в следующих словах: «Частная собственность была и есть причиной бесчисленных преступлений и бедствий, испытываемых человеком». Из этого следовало, что необходимо создать общество, основанное на общественной собственности.

Это была социалистическая концепция, включавшая наряду с главным тезисом об общности имущества гениальные догадки о стирании грани между городом и деревней, между умственным и физическим трудом. Оуэн выступил также против господствующей религии и против моногамной семьи, усматривая в них, наряду с частной собственностью, главное препятствие к счастью человечества. Удивительно ли, что и олигархические верхи общества, и буржуазия не только отказали ему в поддержке, но и ополчились против него как врага существующего строя, потрясателя основ буржуазной цивилизации, религии, морали?

С этого времени деятельность Оуэна, наряду с дальнейшими теоретическими изысканиями, идет по двум практическим каналам. Во-первых, он пытался учредить коммунистические колонии, которые показали бы пример всему человечеству. Все свое состояние он истратил сначала на создание колонии Нью-Гармони в Америке, а после ее распада - Гармони-Холл в Гемпшире. Такие оазисы коммунизма в пустыне капитализма были обречены.

Во-вторых, Оуэн обратился непосредственно к рабочему классу, правильно поняв, что только в этой среде он может получить подлинную поддержку. До конца дней оставаясь утопистом, он рассчитывал исключительно на просвещение умов, которое поможет убедить человечество в преимуществах социализма. Утопизм Оуэна заключался в том, что он не видел противоположности классовых интересов и считал социализм равно выгодным для низов и для верхов общества.

Пропаганда оуэнистских идей в рабочем классе велась многими профсоюзными лидерами. Немалую роль в этой пропаганде играл журнал «Пур мэнз гардиан», созданный при участии оуэнистов в 1830 г. При этом передовые рабочие, воспринимая оуэновскую критику капиталистических порядков и мечту о социальной справедливости в будущем обществе, отнюдь не разделяли его представлений об общности интересов рабочего класса и буржуазии. «Нет общих интересов у рабочих и людей, получающих прибыли», - писал на страницах «Пур мэнз гардиан» один из рядовых оуэнистов. Начавшийся поворот масс в сторону социалистического идеала, проходивший одновременно с ростом организованности рабочего класса и на фоне усилившегося массового движения в Англии и Ирландии, заставил буржуазные круги еще раз задуматься о своей тактике. Французская революция 1830 г., вновь оживившая страшный для буржуазии призрак «якобинства», еще более усложнила обстановку. Продолжая поддерживать олигархию, буржуазия рисковала теперь слишком многим. Ей представлялась последняя возможность отвести от себя удар и направить недовольство масс только против земельной аристократии и олигархии.

Уже в конце 1829 г. в Бирмингеме возникла первая буржуазная организация, отстаивающая дело реформы, - Политический союз. Ее организатор и руководитель - банкир Томас Атвуд старался привлечь к участию в Политическом союзе и рабочих. Такого же типа союзы стали создаваться и в других городах, включая Лондон, где руководство осуществлял старый и опытный политик Фрэнсис Плэйс. На базе этих местных организаций Атвуд и Плэйс создали Национальный политический союз, который направлял из единого центра всю деятельность буржуазных кругов в пользу реформы. Соотношение сил между рабочими, добивавшимися всеобщего избирательного права и других радикальных преобразований, и буржуазией в различных местных союзах складывалось неодинаково, и от этого зависела степень активности и характер требований союзов. Но в целом все же руководство оставалось в руках буржуазии. Только в некоторых городах промышленного Севера действовало по два союза - рабочий и буржуазный.

Весной 1831 г. лондонские рабочие во главе с Уильямом Ловеттом образовали Национальный союз рабочего класса. Его программа не выходила за пределы общедемократических требований, но в этих рамках она была последовательней любой из программ существовавших тогда организаций: всеобщее избирательное право, тайное голосование, ликвидация палаты лордов, отмена титулов и привилегий, дешевое и быстрое правосудие, отмена десятины, создание национальной гвардии вместо наемной армии.

Существование независимых от буржуазии политических рабочих организаций и их активная деятельность в решающие месяцы борьбы за реформу вынуждали и буржуазных политиков действовать, не допускали их капитуляции перед олигархией. Политическую активность рабочих масс вынуждены были учитывать и вигские лидеры, которые сочли за благо сделать реформу главным пунктом своей программы. Некоторые либеральные тори стали переходить в лагерь вигов. Среди таких перебежчиков был лорд Генри Пальмерстон, член кабинетов Каннинга и Веллингтона, а с 1830 г. один из лидеров партии вигов.

Парламентские выборы в августе 1830 г. (назначенные в связи со смертью короля Георга IV) принесли вигам первую за долгие десятилетия победу, и в ноябре того же года лидер партии Чарльз Грей сформировал правительство. В кабинет вошли представители вигской аристократии, а также лорд Пальмерстон, занявший пост министра иностранных дел. Направив свои главные усилия на разгром аграрных волнений, министерство Грея одновременно занялось разработкой проекта парламентской реформы, и весной 1831 г. в парламент был внесен соответствующий билль.

Вигский законопроект (билль Рассела) предусматривал некоторые прогрессивные сдвиги в английской парламентской системе. Большинство «гнилых» и «карманных» местечек по законопроекту ликвидировалось. Часть мелких избирательных округов, которые посылали по два депутата, сохранили право лишь на одно место. В общей сложности освобождалось 143 депутатских мандата. Это означало, что землевладельческая знать лишалась монополии в политической жизни. 13 мест предоставлялось Шотландии и Ирландии, а оставшиеся 130 мест делились поровну между городскими и сельскими округами. 65 мест, таким образом, получали города, выросшие в годы промышленного переворота и не имевшие представительства в парламенте.

Иначе говоря, была сделана серьезная уступка промышленной буржуазии, которая теперь, как отмечал Маркс, «была в общем признана господствующим классом и в политическом отношении».

Билль о реформе, несколько расширив число избирателей за счет городской и сельской буржуазии, сплачивал господствующие классы: компромисс 1688 г., затрагивавший в то время лишь верхушку финансовой и торговой буржуазии, был теперь распространен и на буржуазию промышленную. Она пришла к власти, но не революционным путем, а вследствие нового компромисса с землевладельцами. Поэтому феодальные пережитки в государственном строе Англии не были сметены. Земельная аристократия по-прежнему сохраняла в своих руках министерские посты и ведущие позиции в государственном аппарате, армии и флоте.

Защищая билль, один из виднейших либеральных историков, публицистов и литературных критиков Томас Маколей (1800-1859) говорил в парламенте, что провал билля поведет к «крушению законов, смешению сословий, захвату чужой собственности и нарушению общественного порядка».

Однако даже эти аргументы не убедили непримиримых тори. Билль прошел большинством всего в один голос, а через несколько дней при обсуждении деталей билля в комитете правительство и вовсе осталось в меньшинстве. Тогда правительство распустило палату и назначило новые выборы. Сопротивление со стороны торийской реакции вызвало сильное возбуждение в стране.

В новоизбранном парламенте виги получили прочное большинство в 136 голосов, и билль сравнительно легко прошел в палате общин. Но палата лордов осенью 1831 г. почти без обсуждения отвергла законопроект. Казалось, в рамках действующей конституции билль обречен на провал. Оставался единственный выход - революция, коренная ломка государственного строя.

И действительно, в передовых слоях рабочего класса революционные настроения быстро нарастали. В Дерби, Ноттингеме, Бристоле массовые демонстрации вылились в восстание, сопровождавшееся разгромом тюрем, епископских дворцов, домов лордмэров. Возбужденные толпы народа в самой столице нападали на дома лордов и епископов.

Когда билль о реформе в третий раз был внесен в палату общин и принят ею, лорды прибегли к маневру: большинством в 9 голосов они его в принципе приняли, но затем, при обсуждении по статьям, фактически отвергли все преобразования. В ответ на это премьер-министр Грей подал в отставку. Герцог Веллингтон попытался сформировать торийский кабинет. Но в обстановке революционного подъема создавать правительство меньшинства, которое неизбежно сразу же вступит в конфликт с вигским большинством палаты, было крайне опасно. Это поняли даже многие тори, которые отказались поддержать попытку Веллингтона. Новый король Вильгельм IV (1830-1837), при всем своем консерватизме и симпатиях к тори, вынужден был вновь поручить формирование кабинета Грею. Но Грей мог вернуться к власти лишь будучи уверенным в том, что билль о реформе на этот раз пройдет обе палаты и станет законом. Иначе нараставшее в стране возбуждение могло действительно привести к революционному взрыву. И тут Грей воспользовался маневром, формально вполне согласующимся с конституционным обычаем. Одной из королевских прерогатив было возведение любого англичанина в ранг лорда. Грей ультимативно потребовал от короля права на назначение такого количества новых лордов, какого будет достаточно для того, чтобы обеспечить большинство сторонникам реформы, и король дал свое согласие. Перед лицом этой реальной угрозы лорды капитулировали. Билль был утвержден палатой лордов, и 7 июня 1832 г. подписан королем, т. е. стал актом (законом).

История парламентской реформы, оказавшейся лишь первым робким шагом на пути к буржуазной демократии и непосредственно ничего не давшей рабочему классу, свидетельствует о том, что именно английский народ, и прежде всего рабочий класс, был решающей силой общественного прогресса, борьбы за демократию. Правда, рабочий класс в целом выступал еще под руководством буржуазных радикалов. Иначе говоря, он был уже решающей, но еще не руководящей силой в борьбе за демократию.