Политическая и идеологическая борьба в период наполеоновских войн

Политическая и идеологическая борьба в период наполеоновских войн

Когда в 1797 г. распалась первая антифранцузская коалиция, английская дипломатия срочно приступила к формированию второй коалиции, и в 1798 г. Англия, Россия, Австрия и Турция объединились для совместной борьбы с общим врагом - Францией.

Участие Англии в сражениях ограничивалось действиями на море и, разумеется, в колониях. На континенте английские войска отсутствовали, если не считать длительной и весьма бесславной экспедиции генерала Артура Уэлсли, впоследствии герцога Веллингтона, на Пиренейском полуострове (1808-1813). Тем более велика была заинтересованность Англии в союзниках, которые выполняли бы функции «солдат на континенте». И действительно, когда вторая коалиция распалась, Англия сравнительно быстро сколотила третью коалицию (1805), а затем и четвертую (1806), и пятую (1809).

Островное положение и преимущество английского флота давали возможность Англии вести длительную войну, не боясь вторжения наполеоновских войск на свою территорию. Впрочем, в 1804-1805 гг. такая опасность нависла над Англией, но русские и австрийские войска отвлекли армии Наполеона на восток, а победа английского флота под командованием адмирала Нельсона над французским флотом у мыса Трафальгар (21 октября 1805 г.) окончательно закрепила морское превосходство Англии.

В апреле 1801 г. английская эскадра вошла в Копенгагенскую бухту и, пользуясь превосходством своих кораблей и абсолютной неожиданностью этого нападения для датчан, уничтожила датский военно-морской флот. Спустя шесть лет эта операция была повторена, только на этот раз часть вновь созданного датского флота была не уничтожена, а уведена в английские порты. Этот разбой, продолжавший пиратские традиции XVI-XVII вв. породил выражение, иногда употребляемое в политической и военной публицистике - «копенгагизировать флот», т. е. уничтожить его без объявления войны.

Море всегда играло немалую роль в исторических судьбах Англии. С моря приходили англосаксонские, датские и нормандские завоеватели. С заморскими странами Францией, Испанией, Нидерландами велись длительные войны. За морями возникали английские переселенческие колонии - в Америке, Австралии, Новой Зеландии. В 1770 г. капитан Джон Кук открыл восточное побережье Австралии и объявил его английским владением. В Австралии была основана колония Новый Южный Уэльс, и уже через два десятилетия английское правительство учредило здесь место ссылки для уголовников и политических преступников. На морях столетиями пиратствовали английские моряки, по морям велась обогащавшая купцов, промышленников, банкиров, двор торговля. Понятно, что правящие классы старались создать романтический ореол вокруг адмиралов, капитанов, путешественников, и сделать это было тем легче, что и в широких слоях народа мужество и удаль «морских волков» вызывали восхищение и чувство национальной гордости.

Своеобразный культ моря приобрел в начале XIX в. новые истоки и новые черты. Чем больше обуржуазивалась Англия, чем Прозаичнее и скучнее становилась повседневная жизнь, тем больше привлекало море и связанное с ним представление об опасностях, подвигах, борьбе со стихией.

Для поэта или художника революционно-романтического направления море было той свободной стихией, над которой не властны людские пороки, где все стяжательское, мелочное отходит на второй план перед величием и красотой природы.

Едва ли не центральное место занимает море в творчестве одного из крупнейших английских пейзажистов Уильяма Тернера (1775-1851). Великолепный акварелист, придававший особое значение свету, воздуху, колористическим исканиям и в этом во многом предвосхитивший импрессионистов, Тернер был прежде всего романтиком. Его привлекали необычные и фантастические сюжеты - дикие скалы, утесы, развалины, грозовые ливни и прежде всего - море, бурное, мрачноватое, немного таинственное и почти всегда - в байроновском «борении стихий». Его «Мол в Кале» (1802-1803) - типичный романтический морской пейзаж. Здесь все - и предгрозовое небо, почти сливающееся с бурными волнами, и парус на переднем плане, и белые гребешки волн - вызывает чувство тревожного ожидания, создает атмосферу надвигающейся катастрофы. Значительно позже (1838) Тернер написал знаменитую картину «Последний рейс корабля «Отважный», в которой сказались результаты его колористических исканий. Прозрачный чистый воздух, многоцветная гамма солнечного заката, штилевое море - все это уже очень далеко от сугубо романтических морских пейзажей начала века.

Какая-то частица отношения поэтов и художников романтического направления к морю проникала в сердца миллионов англичан; это отношение выражало в художественной форме то, что испытывал народ, переплеталось с впечатлением от бесчисленных морских историй, которые рассказывались в тавернах, на ярмарках всей страны. Верхам общества не так уж трудно было привнести в это лирико-романтическое отношение народа к морю элементы шовинистического презрения к иностранцам, претендующим на свою долю позиций на морях, и победы английских моряков восторженно встречались в стране. Победитель в Трафальгарском сражении Нельсон стал национальным героем, и даже разбойничьи налеты па Копенгаген воспринимались как «славные» успехи английского оружия.

Борьба на море приобрела еще большее значение с 1806 г., когда Наполеон, убедившись в невозможности высадить десант в Англии, сделал попытку сокрушить ее другим методом. Специальным декретом он ввел континентальную блокаду Англии. Отныне всем странам, зависимым от Франции, предписывалось прекратить всякую торговлю с Англией, закрыть свои порты для английских кораблей. Тем самым Англия лишалась важнейшего для себя европейского рынка, и быстро растущая английская промышленность должна была впасть в состояние глубокого кризиса. Действительно, блокада привела к сокращению английского экспорта примерно на 10% общей стоимости экспортируемых товаров, а в 1809 г. начался торгово-промышленный кризис. Некоторые мелкие и средние фирмы, работавшие преимущественно на экспорт, обанкротились.

Правительство принимало энергичные меры, чтобы сорвать блокаду, и при его поддержке многие купцы все-таки находили возможность торговать с континентом. Английские торговые суда сопровождались военными кораблями. Столкновения на море еще больше усилились, когда Англия предприняла контрмеры. Английские корабли останавливали в открытом море суда других стран, конфисковывали французские товары либо товары, направлявшиеся во Францию. Это привело ко многим дипломатическим осложнениям, но самым опасным из них был конфликт с США.

Американская буржуазия не желала упустить период, когда Франция и Англия истощали силы в длительной войне, и перешла к активной экспансионистской политике на американском континенте. Американские войска без объявления войны вторглись на территорию Канады, что само по себе могло привести к войне. Но агрессивные действия со стороны США были лишь одной и не самой важной причиной конфликта. Гораздо большую роль играла английская политика контрблокады, которая распространялась, конечно, и на корабли США. Англия не только захватывала американские суда, но и принудила 6 тыс. американских моряков, задержанных во время этих операций, служить в английском флоте. Американская буржуазия ответила на это прекращением торговых сношений с Англией и ее колониями. Это было сильным ударом по английской экономике: ведь в период континентальной блокады значение американского рынка резко возросло. Как ни маневрировало английское правительство, пытаясь урегулировать конфликт с США, 18 июня 1812 г. война была объявлена.

Между тем судьба мира решалась как раз в это лето 1812 г. совсем в другом районе земного шара - на полях России. После распада пятой коалиции Россия осталась лицом к лицу с наполеоновской империей, и теперь, в ходе Отечественной войны, русский народ свершил свой великий исторический подвиг. Разгром «великой армии» Наполеона в 1812 г. был решающим переломным моментом во всей истории наполеоновских войн. Только победа России дала возможность Англии выделить для войны с США достаточные военно-морские и наземные силы. Англо-американская война шла с переменным успехом, но морское превосходство Англии все же обеспечило ей перевес. В ходе войны английская армия даже захватила столицу Соединенных Штатов - Вашингтон и ознаменовала свою победу варварским поджогом крупнейших зданий города. Тем не менее обстановка в Европе вынудила Англию предложить американцам почетный мир, который и был заключен в конце 1814 г. в Ренте. США не получили территорий, на что рассчитывали, начиная войну, но Англия еще раз торжественно признала независимость США и прекратила захват американских кораблей.

Помимо значительного расширения своих владений в Индии, за годы войны Англия захватила ряд важных стратегических пунктов на Средиземном море (Мальту), в Африке (Капскую колонию), приобрела монопольное положение на рынке Бразилии и т.д.

Таким образом, все слои господствующих классов Англии, включая промышленную буржуазию, имели основания поддерживать партию тори. Правительство Питта охотно откликнулось на петиции промышленников и в 1799 г. провело в парламенте закон о запрещении тред-юнионов и других объединений рабочих.

Только рабочий класс продолжал упорную борьбу с предпринимателями и поддерживавшим их правительством, только он не склонился перед реакцией и тем самым спас честь английского народа в те мрачные годы. Несмотря на закон 1799 г., рабочие сохранили свои профсоюзы и даже создавали новые тред-юнионы. Организуя стачки (крупнейшими из них была стачка 40 тыс. ткачей в Шотландии в 1805 г. и 60 тыс. рабочих Манчестерского округа в 1808 г.), рабочие все чаще прибегали также к методу уничтожения орудий производства. Центром движения стал район Ноттингема. В 1811 г. здесь был образован подпольный профсоюз вязальщиков - организация луддитского движения, которой удалось связаться с аналогичными организациями страны.

Наибольшего подъема движение достигло в 1811-1812 гг., когда страна переживала экономический кризис, связанный с континентальной блокадой и временной утратой американского рынка. Предприниматели были терроризированы и пастолько напуганы, особенно в Ноттингеме, что постоянно требовали от правительства присылки войск для охраны фабрик.

В этот период широкое распространение в буржуазных кругах приобрела крайне реакционная и бесконечно далекая от науки теория священника Томаса Мальтуса (1766-1834). В 1798 г. он опубликовал свой «Опыт о законе народонаселения», и эта книга сразу настолько пришлась по вкусу буржуазному читателю, что уже в 1803 г. она была переиздана и затем переиздавалась неоднократно. Мальтус утверждал, что бедность неискоренима по самим законам природы. Если средства пропитания растут в арифметической прогрессии, то само население земли, по Мальтусу, возрастает в прогрессии геометрической, и поэтому всегда будет «избыточное» население, которое обречено на нищету, страдания и вымирание. Из этого делался успокаивающий совесть буржуа вывод, что в нищете рабочих будто бы никто не виноват - пи отдельное лицо, ни социальный строй. «Человек, рождающийся па свет, уже занятый другими, если семья не имеет средств его кормить или если общество не нуждается в его работе, - такой человек не имеет ни малейшего права требовать себе даже малейшей части пищи, и на самом деле он - лишний на свете. Природа приказывает ему удалиться и не замедляет сама привести в исполнение свой приговор».

Но рабочие, вопреки теории Мальтуса, не желали умирать голодной смертью и даже боролись за лучшую жизнь. Перепуганная буржуазия видела выход только в обращении к грубой силе, к армии и полиции. Паническое состояние умов господствующих классов Англии выражал, в частности, глава реакционных романтиков Саути: «В настоящий момент только армия предохранит нас от самой страшной опасности: восстания бедных против богатых».

Парламент в 1812 г. принял закон о введении смертной казни за участие в луддитском движении. Этот чудовищный закон прошел почти без возражений в обеих палатах парламента, и только Байрон в палате лордов произнес гневную речь против составителей билля, которые «могут по праву считать себя достойными преемниками того афинского законодателя, о котором говорили, что его законы писаны не чернилами, а кровью». В «Оде авторам билля против разрушителей станков», которую ему удалось напечатать в «Морнинг кроникл», звучит угроза решительных действий:

Не странно ль, что если является в гости К нам голод и слышится вопль бедняка, - За ломку машины ломаются кости И ценятся жизни дешевле чулка? А если так было, то многие спросят: Сперва не безумцам ли шею свернуть. Которые людям, что помощи просят, Лишь петлю на шее спешат затянуть?

Действительно, закон 1799 г. о запрещении союзов, вмешательство полиции и войск в конфликты между рабочими и предпринимателями, закон 1812 г. о луддитах и последовавшие за ним смертные приговоры - все это способствовало довольно быстрому росту политического сознания рабочего класса, тем более что в 90-е годы он активно участвовал в борьбе корреспондентских обществ за демократизацию государственного строя. В луддитских воззваниях стали появляться чисто политические мотивы. В то время как буржуазия примирилась со своей ролью «младшего партнера» олигархии, рабочий класс остался единственным носителем демократических идеалов. В одной из листовок содержался призыв к соотечественникам «выступить с оружием в руках и сбросить ненавистное иго глупого старика Георга III и его еще более глупого сына, их мошенников-министров, всех дворян и тиранов. Последуем благородному примеру храбрых граждан Парижа...». В другой листовке после аналогичного призыва выражалось убеждение, что «нами будет управлять справедливая республика».

Между тем молодой управляющий и совладелец бумагопрядильной фабрики в Нью-Ланарке (Шотландия) Роберт Оуэн (1771-1858) именно в это первое десятилетие XIX в. провел убедительный социальный эксперимент, доказавший, что сокращение рабочего дня, повышение зарплаты, создание сносных условий труда и быта рабочих не только не подрывает устои буржуазного господства, но даже укрепляет его и ведет к росту прибыли. В пустыне капиталистического гнета, чудовищной нищеты, невежества, болезней, пьянства и разврата Оуэн создал своеобразный оазис, где 2500 человек жили и трудились во вполне удовлетворительных (по понятиям того времени) условиях. Рабочий день здесь продолжался 10,5 часа, а не 14, как на других фабриках, рабочие имели возможность покупать товары в фабричной лавке на 20% дешевле, чем у других торговцев, для холостяков были организованы столовые, грязные казармы сменились опрятными жилищами и т. д. Все эти меры не только резко повысили жизненный уровень рабочих, но, улучшив их физическое и моральное состояние, привели к росту производительности труда и соответственно прибылей фабрикантов.

В 1812 г. Оуэн опубликовал свой «Отчет о нью-ланаркском предприятии», а в 1813 г. - «Новый взгляд на общество, или Опыты о принципах выработки человеческого характера». Оба исследования произвели сенсацию, и вскоре Оуэн стал одним из самых знаменитых людей Европы. Оуэн использовал свой ныо-ленаркский опыт, чтобы опровергнуть лженаучную теорию Мальтуса. По сравнению с невежественным и управляемым дурным правительством народом разумный и трудолюбивый народ может произвести неизмеримо больше пропитания на том же отрезке земли, доказывает Оуэн: «Это такое же отношение, как единица к бесконечности». Находясь в самой гуще промышленного переворота, являясь одним из «капитанов промышленности», Оуэн глубоко верил в неисчерпаемые возможности научного и технического прогресса, в том числе - в сельском хозяйстве. Его хвалили в прессе и в речах, к нему в Нью-Ленарк ездили паломники из буржуазии и аристократии, в том числе такой высокопоставленный посетитель, как российский император Александр I, но никто из фабрикантов не намеревался следовать примеру Оуэна.

Ни в социальных, ни в политических вопросах английский буржуа не склонен был к радикальным решениям. Политический радикализм находил опору только в низах народа, среди рабочих, ремесленников, мелкой буржуазии.

Наиболее выдающимся идеологом и вождем радикальных элементов был человек, оставивший значительный след не только в истории политической борьбы первой трети XIX в., но и в истории английской культуры - Уильям Коббет (1762-1835); В 1802 г. Коббет основал газету «Уикли политикл реджистер», которая вскоре стала главным органом радикальной оппозиции всему олигархическому режиму. Коббет в равной степени враждебно относился и к торийским министрам, и к вигскому показному либерализму. Подобно Оуэну, он призывал правительство принять меры для улучшения положения рабочих. Но - в отличие от Оуэна - он ненавидел фабричную промышленность, не верил в то, что технический прогресс может принести счастье народу. В этом смысле он более непосредственно, чем ранний Оуэн, выражал взгляды большинства трудящегося населения. Разоряемый фермер старался удержаться на своем клочке земли и видел в городе источник всех бед. Так же был настроен и ремесленник, которому не под силу было конкурировать с фабрикой. Большинство рабочих, изнывающих под бременем фабричной дисциплины, запертых в тесные казармы или городские трущобы, мечтали о возвращении в деревню и склонны были идеализировать свою нищенскую жизнь на лоне природы. Точно так же и Коббет ненавидел городские скопища домов и беспочвенно мечтал о возврате к деревенскому быту. Его взгляды развивались в общем русле романтизма, однако, в отличие от реакционных романтиков, Коббет отнюдь не склонен был мириться с политической реакцией и господством олигархии. Он рекомендовал и рабочему классу сосредоточить усилия на политической борьбе, имея в виду достижение подлинного народоправства, основанного на всеобщем избирательном праве и демократизации парламента. Глубокое противоречие мировоззрения Коббета, которое лишь отражало противоречивость положения и мышления мелкой буржуазии и незрелость пролетарского движения, подчеркивал Маркс: «Он был одновременно и самым консервативным и самым радикальным человеком в Великобритании - чистейшим воплощением старой Англии и наиболее смелым провозвестником молодой Англии».

Плоть от плоти английского народа, Коббет внес в английскую литературу, прежде всего в литературный язык, истинно народную струю. Реакционные романтики пытались вносить народную лексику в свою поэзию, но это в большинстве случаев оказывалось лишь салонной стилизацией «под народ». Коббет же писал точным, простым, подлинно народным языком. Недаром Маркс в середине XIX в. считал, что как писатель Коббет остается непревзойденным.

Положение молодого рабочего класса Великобритании, его сопротивление экономическому и политическому гнету, его ненависть к установленному порядку вещей не только привлекали внимание идеологов к великим социальным сдвигам эпохи, давая толчок развитию политического радикализма, но и оказали решающее воздействие на формирование элементов демократической и социалистической культуры. Страстный протест революционных романтиков не только против политического и идеологического гнета олигархии, но и против буржуазной действительности с ее эгоизмом, стяжательством, разобщением людей, вторжением торгашества в самые сокровенные человеческие отношения мог возникнуть лишь под влиянием тех социальных сил, которые уже втягивались в борьбу против капитализма. Поэтому революционный романтизм, возникший еще в 90-х годах XVIII в., в начале XIX в. превратился в главное направление прогрессивной культуры, включающее в себя не только общедемократические, но и - в высших своих проявлениях - социалистические элементы.

В той или иной степени революционный романтизм противопоставил себя не только реакционному романтизму, но и классицизму, который вплоть до начала XIX в. господствовал и в театре, и в живописи, и в архитектуре, и во многих других сферах культуры. Спокойствие и гармоничность классицистских архитектурных форм, парадность и обобщенность классицистского портрета, величественность, рассудочность и монументальность классицистских канонов актерского мастерства - все это воспевало прочность, незыблемость господствующего правопорядка. Низвергнуть этот эстетический кодекс, выразить в художественном творчестве стихийный протест масс, ту ярость отчаяния, которая заставляла луддитов жечь, ломать, крушить собственность буржуа, бить в набат по поводу невиданных социальных бедствий, предстать перед народом во всей противоречивости метаний разума и чувства - это значило нанести мощный идеологический удар по силам реакции, содействовать пробуждению к борьбе все более широких слоев народа.

Буржуазная Англия быстро богатела и стремилась как можно солиднее и комфортабельнее устроиться в этом удобном для нее мире. Рабочих она расселяла в бесформенных коттеджах, состоявших из кухни и единственной комнаты, где в невероятной скученности ютились все поколения рабочей семьи, либо в мрачных доходных домах, размещавшихся на лишенных зелени городских окраинах. Для себя буржуа возводили дома или целые кварталы в Лондоне и других городах; следуя примеру знати, они требовали от архитекторов солидных построек в духе классицизма. В начале XIX в. архитектор Д. Нэш возвел немало подобных зданий. В то же время стремление поразить богатством привело к появлению в городах и, особенно, в усадьбах разностильных строений, соответствующих капризным вкусам их владельцев. Под несомненным влиянием реакционно-романтических тенденций возникли попытки имитировать замковую архитектуру средневековья, готический стиль и даже различные восточные стили, произвольно истолкованные владельцами усадеб и архитекторами. Отрыв от национальной, народной архитектурной традиции, стремление окружить себя атмосферой средневековья либо далекой от жизни экзотикой, замкнуться в своем жилище или усадьбе от острейших социальных проблем эпохи - такова подоплека этих тенденций в архитектуре.

Отнюдь не случайно в начале XIX в. начинает клониться к упадку английская школа портрета, принесшая во второй половине XVIII в. всемирную славу английскому искусству. Подлинную славу английского искусства этого периода составил пейзаж.

Это объяснялось, конечно, не только стремлением освободиться от тирании индивидуального заказчика. Любовь к природе, мечта об уходящем, исчезающем в условиях промышленного переворота сельском ландшафте была своеобразной формой протеста против бездушного буржуазного города. В расцвете пейзажной живописи сказалось и то трепетное отношение к природе, которое вызвано романтическим отрицанием голой рассудочности, «культа разума»: ведь в практической буржуазной Англии начала века этот разум обернулся холодно-эгоистическим расчетом дельца и мальтузианским человеконенавистничеством. Чопорность, ханжество, механическое бытие буржуа-стяжателя - как было преодолеть его, если не в общении с вечной природой? Не в ней ли, в природе, подлинная свобода и гармония, которой, увы, не найти в раздираемом противоречиями обществе?

Конечно, нет оснований относить все творчество английских пейзажистов начала века к революционно-романтическому направлению. Только Уильям Блейк, бесспорно, оставался верен революционно-демократическим и наивно-социалистическим идеалам своей юности. Да и в творчестве крупнейших пейзажистов Уильяма Тернера (1775-1851) и Джона Констебля (1776-1837) ярко Проявилось свойственное романтикам тяготение к дикой природе, К ее вечному движению. Все это в конечном счете рождало у зрителя мысль о неупорядоченности и сложности современного бытия, которое не укладывается ни в рамки буржуазного «здравого смысла», ни в нормы господствующих политических теорий.

Ливни, грозы, морские бури Тернера, живой, вечно меняющийся воздух выражают состояние духа многих и многих людей того времени, рвавшихся к борьбе, подвигу, открытой схватке с силами зла, но отнюдь не понявших еще, в чем эти силы заключены в реальном мире. Пейзажи Констебля, наоборот, чаще всего - спокойные, солнечные, гармоничные картины природы. Что общего, казалось бы, в них с романтическим отрицанием государства и общественной организации того времени? Самое внимание к природе, решение посвятить себя целиком пейзажу связаны, конечно с романтическим эстетическим идеалом, но в воплощении природы художник пошел своим, подлинно новаторским путем. Главнс содержание этого новаторства заключается в отказе от какой-либо идеализации природы. Констебль писал этюды с натуры, природа для него предельно конкретна, он подходит к ней одновременно как исследователь, интересующийся частностями, - строение коры, структурой почвы, формой облаков, и как живописец, лирически воспринимающий целое. Природа Констебля - это не идиллический сельский пейзаж, а живая, полнокровная среда, окружающая человека труда. Это не та природа, которая близка сердцу аристократа - землевладельца или богатого фабриканта, это природа простого человека-труженика. Не случайно картины Констебля пришлись не по вкусу верхам общества: они сочли их грубыми и примитивными. Даже в 20-е годы, когда Констебль приобрел общеевропейскую известность и в центре художественного мира - Париже - его окружили почетом, в Англии он был лишь формально признан академическими кругами.

В архитектуре хозяева Англии просто не допускали развития элементов демократической культуры, в живописи - могли ограничить этот процесс; гораздо труднее было воздействовать на искусство театра. С конца XVIII в. в связи с социальными сдвигами и бурным подъемом демократического движения стала резко меняться театральная аудитория. Вновь, как это было в конце XVI в., в театр хлынули массы городского населения - ремесленники, более или менее обеспеченная часть рабочих, мелкие собственники. Новая публика предъявляла свои требования, воздействовала на актеров столичных и провинциальных театров своим поощрением либо осуждением, и ни один театральный деятель не мог оставаться равнодушным к этому движению.

Количество театров росло, но право ставить классические или современные пьесы было предоставлено в Лондоне лишь двум театрам - Друри-Лейну и Ковент-Гардену. В остальных театрах Лондона и провинции ставились развлекательные спектакли-фарсы, пантомима, музыкальные комедии.

На сцене монопольных театров шли либо пьесы реакционных романтиков, осуждавшие революционные идеи и революционные методы борьбы (а Саути, Кольридж, Вордсворт подвизались и в области драматургии), либо «трагедии ужасов», тоже связанные с реакционно-романтической склонностью к мистике и идеализации средневековья. Сохранялся и классический репертуар, в частности не сходили со сцены трагедии Шекспира, но их старались подчистить, сделать более «правильными» в соответствии с канонами классицизма. Эти каноны господствовали и в актерском искусстве. Просветительский реализм Гаррика уже в последней трети XVIII в. уступил место торжественно-декламационной манере актерской игры, демонстрировавшей цельность героя.

На рубеже двух театральных эпох, двух школ актерского мастерства - романтической и классической - ведущее место в английском театре заняла замечательная актриса Сара Сиддопс (1755-1831). Приглашенная в Друри-Лейн еще Гарриком, она оставалась вплоть до 1812 г. первой трагической актрисой Англии. В ее игре рассудочность и декламационный стиль преобладали над непосредственным изображением человеческих чувств. Правда, в кульминационных моментах роли эта актриса классического направления добивалась глубокого эмоционального воздействия на зрителей. Талантливая Сиддонс внесла в актерское искусство ряд новшеств, которые стали немалым завоеванием в развитии английского театра: глубокая логичность всего рисунка роли, ее тщательный анализ, чистота, выразительность дикции.

Следующий шаг в утверждении классицизма на английской сцене сделал брат Сиддопс - Джон Кембл (1757 -1833) - актер и режиссер сначала Друри-Лейна, а с 1803 г. - Ковент-Гардена. Изысканный джентльмен, вращавшийся в высшем свете, Кембл вместе с людьми своего круга с недоверием относился ко всякому проявлению чувств - в этом ему виделось нечто простонародное, вульгарное, «неджентльменское» и даже опасное.

За стенами театра бушевали могучие бури века, буржуазный строй все более обнаруживал свою «неразумность» и противоречивость. В той или иной форме эти бури должны были прорваться на сцену. Новое, романтическое направление в актерском искусстве начало пробивать себе дорогу в провинциальных театрах. Нищие провинциальные актеры, жившие в дешевых гостиницах, постоянно испытывавшие гнет политической реакции, принадлежавшие по своему общественному положению к демократической массе, чутко улавливали ее настроения, сами проникались ими и выносили на сцену народный протест, гнев, ненависть, народную жажду свободного выражения человеческих чувств и страстей. Именно там, на провинциальной сцене, и вырос гениальный актер своей эпохи Эдмунд Кин (1789-1833). Не случайно именно ему, человеку, детство которого прошло в скитаниях, голоде, неуверенности в завтрашнем дне, побоях и унижениях, выпала миссия возглавить бунт против классицизма, стать творцом буйного, протестующего романтического направления. И это направление победило, потому что оно встретило поддержку демократического зрителя и, благодаря гению Кина, заставило даже официальную критику признать могучую новаторскую силу нового искусства.

Привилегированные театры Лондона, уже зная об огромном таланте Кина и его успехе в провинции, пытались было не допустить его на свою сцену. Но зритель, которому надоела классицистская декламация, стал бойкотировать театр. Администрации пришлось пойти на уступки публике, и в начале 1814 г. Кин появился на сцене Друри-Лейна. Он играл и в современной мелодраме, и в классической трагедии, но более всего его таланту трагика соответствовал шекспировский репертуар. Если Кембл причесывал, «подправлял» Шекспира, то Кин принимал гениального драматурга целиком, со всем буйством страстей. Близкая романтику мысль о трагической неустроенности мира пронизывает все творчество Шекспира. Великий трагик, отказавшись от однолинейной трактовки шекспировских образов, до конца обнажая злорадство Ричарда III, противоречивость Гамлета, трагедию обманутого доверия в «Отелло», не только открывал зрителю «нового Шекспира», но одновременно пробуждал у него и ощущение трагической противоречивости своего века. Резкие контрасты речи, естественные жесты, мгновенные изменения позы, выражения лица, взгляда - все это взрывало джентльменскую благопристойность, ханжескую замкнутость, все это боролось за человека против уродующего его собственнического мира.

Недаром одним из первых почитателей таланта Кина был Байрон, а сам Кин, даже на вершине славы и богатства отказавшийся от общения с людьми «высшего света», говорил, что он может терпеть общество только одного лорда - лорда Байрона.

Джордж Гордон Байрон (1788-1824) вступил в политическую и литературную борьбу своего времени двадцатилетним юношей, имеющим за плечами годы учебы, раздумий, поэтических опытов. Принадлежа к старинному, хотя и обедневшему аристократическому роду, он мог бы бездумно благоденствовать, как это делала почти вся золотая молодежь его эпохи.

Но Байрон с юности жил бурными событиями своего века: он создавал вокруг себя атмосферу широких общественных и эстетических исканий, хотя и не отказывался от «света» и образа жизни людей своего круга.

Широкую литературную известность он приобрел первыми песнями знаменитого «Паломничества Чайльд-Гарольда», которые вышли из печати в 1812 г. Эта поэма была написана во время длительного заграничного путешествия Байрона: в его художественной палитре появились новые краски, а его поэтический дар обогатился новыми впечатлениями; он видел и сражающихся против французских захватчиков партизан Испании, и собирающую силы для восстания против турецкого владычества Грецию, видел борющиеся народы, и мысль о народе как главной силе прогресса, пусть в наивном и далеко не завершенном виде, начала облекаться плотью вполне конкретных либо романтически отвлеченных образов. Предельно ясным языком политической поэзии, которого Англия не слыхала до Байрона, он писал:

Испания, таков твой жребий странный! Народ-невольник встал за вольность в бой. Бежал король, сдаются капитаны. Но твердо знамя держит рядовой.

В «Восточных поэмах» («Корсар», «Лара» и др.) действует одинокий герой - бунтарь, выписанный целиком в духе поэтики романтизма, но этот герой обладает несгибаемой волей, могучими страстями, способностью к действию, весь смысл его жизни - в борьбе, хотя он и обречен на поражение, поскольку он одинок. Конечно, в этих поэмах, как и во многих других произведениях, сказывается и слабость байроновского романтизма, его крайний индивидуализм, причудливо переплетающийся с подлинно народной тенденцией. Но даже и эти герои-одиночки своими страстными исповедями-монологами, своей ненавистью к установленному общественному порядку призывают к борьбе, к самоотверженности, решимости. Ярость людей, которые пока бессильны изменить существующий уклад жизни, слышится чуткому читателю «Восточных поэм», она клокочет в сердцах Гяура, Корсара и других героев. Поэтому романтизм Байрона и был революционным, поэтому он и вызывал ненависть реакции и привлекал к делу общественного прогресса все больше людей из народа. В то время Байрона, конечно, читали и в верхах общества: гениального поэта казенной критике трудно было скомпрометировать в глазах читателей, а общая атмосфера господства романтизма в литературе и искусстве заставляла ожидать выхода нового томика стихов и светского юношу, и мечтательную леди из провинциального поместья. Но Байрон, как и Шелли, нашел себе вскоре наиболее благодарную и верную аудиторию именно в среде рабочих. «Шелли, гениальный пророк Шелли, и Байрон со своей страстностью и горькой сатирой на современное общество имеют больше всего читателей среди рабочих; буржуа держит у себя только так называемые «семейные издания», выхолощенные и приспособленные к современной лицемерной морали».- писал в 1845 г. Ф. Энгельс.

Не случайно имя Шелли стоит здесь рядом с именем Байрона. «Революционер с головы до ног», как его называл Маркс, гениальный поэт и мыслитель, стоявший на позициях, близких к утопическому социализму, Перси Биси Шелли (1792-1822) вошел в историю английской и мировой культуры как пламенный певец свободы, как великий новатор в искусстве слова. Выходец из богатой дворянской семьи, питомец аристократического Итона, студент Оксфорда, Шелли уже в отроческие годы выделялся в среде окружавших его ограниченных и консервативных родственников и ученых педантов из Итона и Оксфорда. Философский склад ума, склонность к самостоятельным оценкам коренных проблем бытия рано привели его к мечте о преодолении социального неравенства. Огромное влияние оказали на юного Шелли «Политическая справедливость» Годвина, «Права человека» Пэна, труды французских просветителей. С Годвином Шелли вскоре познакомился, а впоследствии вступил в гражданский брак с его дочерью - Мэри Годвин - одной из образованнейших женщин своего времени.

Юношеские тираноборческие стихи и, в особенности, открытое выступление против религиозного фанатизма вызвали такой гнев университетского начальства, что Шелли был изгнан из Оксфорда. Девятнадцатилетний бунтарь оказался не только вне университета, но и вне того круга, в котором был воспитан: от него отвернулась даже ближайшая родня. Сам Шелли впоследствии относился к этому переломному событию своей жизни без всякой горечи. «Останься я там еще на несколько лет, они задушили бы во мне всякую любовь к образованию, всякое желание уйти из стада скотов, подобных им», - писал он Байрону. Избежав этой опасности, Шелли со всей энергией и страстью борца окунулся в политическую борьбу. Его письма 1812 года - года подъема луддитского движения - полны ужасающих картин нищеты. «Каким огнем воодушевляют меня подобные зрелища!..» И Шелли изливает этот огонь на бумагу, строки его стихов действительно написаны кровью человека, который задыхается от негодования:

Продажно все: продажен свет небес, Дары любви, что нам дана землей. Ничтожнейшие маленькие вещи,

Что в глубине, в далеких безднах скрыты, Все, что есть в нашей жизни, жизнь сама, Содружество людей. Свободы проблеск И те заботы, что людское сердце Хотело б инстинктивно выполнять - Все на публичном рынке продается...

Конечно, Шелли не видел и не мог видеть на столь раннем этапе капиталистического развития подлинного механизма капиталистической эксплуатации, как не мог он понять и роли рабочего класса и путей борьбы за социальное переустройство мира. Поэтому он и был романтиком и утопистом. Первая его поэма - «Королева Маб» (1813) - типичная романтическая поэма. Это фантастическое видение, связанное крепкими нитями с традициями английского народного творчества. Сам жанр видения был использован еще в XIV в. У. Лепглендом в «Видении о Петре Пахаре», а королева Маб - волшебница из средневековых народных сказаний. Она-то и уносит душу спящей девушки Ианты в небеса и дает ей возможность увидеть человечество прошлого, настоящего и будущего. Кровью и страданиями народов полна история - следы их видны даже в великолепных сооружениях древности.

Современное общество - «смесь феодальной дикости и несовершенной цивилизации». Но наступит время всеобщего братства (и Шелли пытался описать его), когда люди будут счастливы, нравственно чисты, миролюбивы... Уже этого заключительного раздела поэмы, в котором поэт дает волю своей необузданной фантазии и мечте о социальной справедливости, достаточно, чтобы понять, почему Энгельс назвал Шелли гениальным пророком.

Таким образом, в годы наполеоновских войн усилилась борьба демократических сил против политической и идеологической реакции; эта борьба приобретала формы и прямых выступлений рабочего класса, и развития политического радикализма, и, в особенности, роста элементов демократической культуры.