Приложение I

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Приложение I

Глава, не вошедшая в английское издание книги, рассказывающая об истории фильма «Скандал», посвященного знаменитому «делу»[259]

Фильм «Джими Хендрикс» питал мои иллюзии относительно того, будто бы я стал кинопродюсером. И в 1974 году я оставил теплое местечко на фирме Wamer brothers, вложил свои продюсерские отчисления от «Midnight at the Oasis» в опционы на приобретение прав на литературные произведения и в заказы на написание сценариев, еще не зная, что это пагубный способ израсходовать деньги, заработанные тяжелым трудом Дон Симпсон присоединился ко мне в продюсерском офисе в Голливуде.

Со свойственной ему блистательной близорукостью Дон сразу и открыто оценил вероятность моего успеха в Голливуде. Возвращаясь после одной встречи в Сенчури-сити[260], мы проезжали мимо здания Schubert Center, где вот-вот должен был начаться лос-анджелесский международный кинофестиваль, и Дон забежал за программкой. Пока мы тащились в автомобильном потоке поздних послеполуденных часов, он зачитал несколько рекламных аннотаций, в том числе абзац о фильме Жака Риветта «Селин и Жюли совсем заврались»[261].

— Угу, пометь вот этот, похоже, это интересно, — сказал я. Повисла долгая пауза.

— Джо, а ты знаешь об этом фильме что-нибудь еще, кроме того, что я только что прочитал?

Я сказал что нет.

— Ладно, погоди, дай мне разобраться. На основании вот этого описания ты действительно хочешь посмотреть этот фильм?

Я промямлил что-то утвердительное.

Дон швырнул буклет на пол.

— Джо, это безнадежно. Ты отравлен европейской чувствительностью. Ты никогда не сделаешь коммерческий фильм для американского рынка!

Месяц спустя равное по степени недоумение у него вызвала моя рекомендация комедийного сериала ВВС под названием «Монти Пайтон» [262], который дебютировал на общественном телевидении США. Дон остался дома, чтобы его посмотреть, а на следующее утро ворвался в офис, разъяренный на меня за то, что потратил свое время на такое идиотское и несмешное шоу.

Вскоре после этого Дон претерпел два из самых худших бедствий, которые только могут выпасть на долю начинающего продюсера в Голливуде: он разбил свою машину (не имея страховки на случай столкновения) и превысил лимит своей кредитной карты. Друзья предложили ему деньги взаймы, но положение было настолько отчаянным, что мы боялись, как бы эта история не закончилась для Дона возвращением назад в Валдез, штат Аляска, — в тот город, из которого он сбежал, будучи подростком Для того чтобы пойти на интервью к Дику Силберту, вице-президенту по производству кинокомпании Paramount, Симпсон взял взаймы машину и чистый пиджак. Должность помощника с окладом в триста долларов в неделю снова поставила его на ноги.

Я обычно встречался с Доном для полуночных пиршеств в мексиканском ресторанчике Lucy’s El Adobe, расположенном через дорогу от территории киностудии: каждый вечер он проводил в офисе, изучая содержимое папок с документами — фильм за фильмом. Когда произошла смена руководства студии, сотрудников вызывали на встречу с новым президентом Майклом Айснером[263]. Большинство было освобождено от занимаемых должностей, но энциклопедические познания Симпсона относительно каждого проекта Paramount изумили Айснера. «Устройте этому парню офис рядом с моим», — сказал он своей секретарше, когда Симпсон ушел Годом позже Айснер сделал его начальником производства кинокомпании (одним из наибольших успехов Дона в этой должности стал фильм «Житие Брайана по Монти Пайтону»).

Еще до повышения Дона, году в 1976-м или 1977-м (не помню точно), однажды вечером я присоединился к нему, чтобы поужинать с Ховардом Розенманом[264] в ресторане La Scala в Беверли-Хиллз. Ховард являлся центральной фигурой в сообществе, которое, по недавнему утверждению Майка Овитца[265], было «гей-мафией», но мы в те времена именовали его словечком «гоминтерн». Ховард был (и, благодаря фильму «Баффи — истребительница вампиров», остается до сих пор) продюсером с контрактами на написание сценариев везде и повсюду, остроумным шарлатаном, к которому я всегда рад присоединиться на каком-нибудь общественном мероприятии. Мы втиснулись за маленький столик рядом с тележкой для подачи десерта; нас окружали скамьи, заполненные в тот оживленный субботний вечер до отказа. Вместе с нами там ужинали Кирк Дуглас (слева от нас), Джоан Дидион вместе с Джулией Филипс (за соседним столиком), затем Стэнли Джаффе и, наконец, группа людей, среди которых были Рэй Старк и Дэвид Меррик[266].

В то время как мы с Доном занимали свои места, Ховард обходил комнату, приветствуя знакомых знаменитостей и слегка (дабы не повредить косметику) касаясь их щек своей щекой. После сплетен на темы киноиндустрии за закуской предмет нашего разговора переместился на недавнюю вспышку насилия на Ближнем Востоке. Я заметил, что Израиль, возможно, был бы в большей безопасности, если бы прекратил нарушать резолюции ООН, касающиеся незаконных поселений на палестинских территориях. Тут Ховард взорвался, обвинив меня в антисемитизме и всех прочих разновидностях клеветы, которые только пришли ему на ум Когда я попытался защититься, Дон толкнул меня ногой под столом — все остальные разговоры в маленьком ресторане стихли. Мы перешли к более приятным темам, и остальные ужинающие вернулись к своим беседам. После того как мы оплатили счет и поднялись, чтобы уйти, Ховард совершил еще один круг по комнате. Я мог слышать приглушенные голоса, спрашивающие: «Кто этот мудила?»

Когда мы стояли на тротуаре, ожидая, пока парковщик подгонит машину, Ховард похлопал меня по плечу и весело сказал; «Ну что, Джо, думаю, ты больше никогда не будешь работать в Голливуде!» И действительно, я никогда там не работал. И, если уж на то пошло, мне так и не удалось посмотреть фильм «Селин и Жюли совсем заврались». А вот что удалось — так это, в конце концов, стать продюсером полнометражного художественного фильма с драматичным сюжетом И этот фильм собрал в американском прокате 10 миллионов долларов. И был, естественно, о шестидесятых.

В 1975-м Крис Блэкуэлл попросил меня закончить вместо него альбом Reggae Got Soul группы Toots and the Maytals[267]. Сам Туте вместе с ритм-дорожками, которые он записал в Кингстоне, был в это время в Лондоне, а Боб Марли, требовавший внимания Блэкуэлла — в Нассау[268].

Счастливее я и быть не мог — записанные дорожки получились замечательными, а сам Тутс был моим героем Альбом, кажется, вышел очень хорошим, за исключением попсоватых наложений в заглавной песне. Блэкуэлл настоял на их добавлении, перед тем как «отчалил» в Нассау. Поскольку он платил мне деньги, стереть их я не мог.

Я привык к заведенному порядку работы в студии Basing Street Studios фирмы Island, появляясь в середине дня и засиживаясь за работой до поздней ночи. Толпа местных растафарианцев все время околачивалась в продюсерской, давая советы, скручивая косячки и поглощая еду айтал[269], которую студия обеспечивала каждый день. Единственный момент неловкости наступил, когда из ресторана приехал курьер с готовой едой и спросил, кто заказал кебаб из свинины. «Здесь!» — заорал я, и последовавшая сцена напомнила карикатуры Бэйтмана[270] в журнале Punch, когда какой-нибудь старый пердун признается, что голосовал за лейбористов. Трубки выпадали изо ртов, парики взмывали ввысь, отставные полковники были сражены наповал, оленьи головы на стенах Клуба джентльменов недоуменно поднимали брови. Со временем растаманы оправились от полученного потрясения, а я научился получать удовольствие от вегетарианской диеты айтал.

Человек, который готовил еду для еженощного пиршества, появлялся в середине вечера, неся хозяйственные сумки, наполненные загадочными карибскими клубнями. Его звали Лаки, он носил берет и кожаное пальто до пола и всегда был коротко подстрижен. Имена, оброненные им во время разговоров, принадлежали персонажам джазовой сцены пятидесятых в Сохо, таким как Ронни Скотт[271] и Энни Росс[272]. Однажды утром, когда солнце вставало над Портобелло-роуд, я ехал из студии и заметил Лаки, одиноко стоявшего на углу. «Продинамили меня с подвозом, чувак», — сказал он. Я отвез его домой, а потом принял приглашение выпить чашку чая. Его маленькая гостиная была вполне обычной, за исключением поразительного оформления одной из стен. Она была покрыта вырезками из бульварных газет начала шестидесятых, заголовки которых были полны упоминаний о «скандале Профьюмо» и имени Кристины Килер. И тут до меня дошло: «Так вы, должно быть, Лаки Гордон!»

За чашкой чая PG Tips Лаки донес до меня свой сбивчивый, едва связный рассказ о тех самых печально известных событиях с его собственной точки зрения — рассказ любовника Килер из Вест-Индии, устроившего из-за нее поножовщину, повлекшую за собой цепь событий, которая и привела к досрочной отставке правительства тори в 1963-м.

«Дело Профьюмо» заинтриговало меня еще до того, как я приехал в Лондон. Казалось, оно неповторимо английским образом сочетало в себе колорит и противоречия ранних шестидесятых. Зачарованный, я оставался у Лаки до девяти утра.

Майкл Томас, австралийский киносценарист, с которым я впервые встретился, когда он писал статью о The Ineredible String Band для журнала Eye в 1968-м, тоже встречался с Лаки. Мы работали вместе над разными киносценариями вместе с Симпсоном в середине семидесятых и решили, что это та история, которую англичанам стоит увидеть. Чтобы заполучить права на жизнеописания Кристины Килер и Мэнди Райс-Дэвис, потребовалось несколько лет, но в конце концов нам это удалось. До момента подписания контракта и перечисления лицензионного вознаграждения, мы не имели права встречаться ни с одной из них. Как только высохли чернила, мы заказали два ужина: сначала с Мэнди в гриль-зале отеля Dorchester[273], затем с Кристиной — на следующий вечер, в маленьком итальянском ресторане недалеко от ее муниципальной квартиры в противоположном конце Челси.

Со времени разгара скандала в 1963-м линии их жизней значительно разошлись. Мэнди сбежала в Израиль, вышла замуж за пилота авиакомпании «Эль-Аль», обратилась в иудаизм и открыла дискотеку в Тель-Авиве. Сейчас (в 1982 году) она замужем за миллионером, занимавшимся утилизацией отходов, близким другом Дэниса Тэтчера[274]. Она появилась, опоздав на несколько минут, как принято в свете, и выглядела безупречно. Мэнди была остроумной и восприимчивой, мы разговаривали легко и непринужденно. За кофе Майкл спросил ее о судебном процессе Стивена Уорда Когда она стояла на месте для дачи свидетельских показаний, ей сказали, что лорд Астор отрицает, что когда-либо занимался с ней сексом Ее ответ — «Конечно, а что еще ему остается?» — сейчас входит в «Оксфордский словарь цитат». В киножурналах того времени Мэнди появляется улыбающейся и машущей толпе, которая собиралась вокруг нее, чтобы получить автограф. Когда из такси выходила Кристина с печальным, прекрасным лицом, скрытым темной косынкой, толпа швырялась в нее, обзывала «шлюхой» и «ведьмой», и ей требовалось сопровождение полицейских, чтобы добраться до дверей суда. Почему, хотели мы знать, реакция была такой разной?

«Я ведь выросла поблизости от животных. Жила рядом с ними всю свою жизнь». Мы устремили на нее недоуменные взгляды. Немного помедлив, она объяснила, что, будучи молодой девушкой из низов среднего класса в Мидленде, она всегда жаждала занять более высокое положение. Мэнди проводила в конюшнях долгие часы, учась ездить верхом, но никогда не имела собственной лошади. Она кормила животных и могла успокоить самых норовистых. На соседском поле она могла подойти к быку и шлепнуть зверя по носу, совершенно не чувствуя себя в опасности. Идти через толпу для нее было всё равно, что идти по тому полю. Мэнди никогда не сомневалась в своих способностях заставить их есть с ее руки.

Сколь бы очаровательной она ни была, мы не забывали, что Мэнди могла относиться к правде «экономно», рисуя все в розовом свете. Она любила владельца трущоб Питера Рэкмана, несмотря на его манеру обращения. Когда они занимались сексом, он настаивал, что будет лежать на спине, а она сядет сверху, лицом к его ногам. Рэкман также требовал, чтобы она постоянно чистила зубы и никогда не целовала его в губы. Мэнди всегда помнила, что он убирал отхожие места в Бухенвальде[275]. Она никогда — как сама утверждала, — не занималась сексом ради денег. Когда мы углубились в эту историю, самым трудным было осознать, что в то время, когда началась цепочка событий, изменившая историю Великобритании, Мэнди и Кристина были детьми пятнадцати и шестнадцати лет соответственно.

Следующий вечер разительно отличался от предыдущего. Кристина сохранила свои скулы «индейцев чероки», но выглядела опустошенной. Ее зубы были испорчены, а глаза красноречивее всяких слов говорили о разных судьбах этих двух женщин. Она очень хотела рассказать правдивую историю, не щадя ни себя, ни других. Да, она занималась проституцией, но Стивен Уорд никогда не был сутенером, что бы ни говорилось в приговоре суда, доведшем его до самоубийства.

Самой большой бедой Кристины было то, что она не могла разобраться в своих отношениях с людьми другой расы. Для Лаки она была любовью всей жизни. Если бы только она осталась с ним, все было бы отлично.

С точки зрения Кристины, эта связь началась с изнасилования и так и оставалась изнасилованием. Она отрицала, что когда-либо добровольно занималась сексом с чернокожим Ее отношения с Джонни Эджкумом, которого она описала как сутенера, были попыткой отделаться от неистового Лаки. Результатом чего и стала драка между двумя мужчинами в клубе на Уордор-стрит, которая, в свою очередь, привела к тому, что Джонни стал искать Кристину на квартире Стивена Уорда на Хартли-стрит с пистолетом в руке и стрелял по двери, пока его ждало такси. Прибыли полиция и пресса, история (Уорд был известен среди журналистов как неисправимый болтун) попала на первые страницы газет. И кто-то «слил» информацию о любовной связи Кристины с военным министром, имевшей место в то же самое время, когда она занималась сексом и с Лаки, и с советским «военноморским атташе» Евгением Ивановым[276]. Сама мысль о том, что выпускник Хэрроу Джек Профьюмо, женатый на кинобогине Валери Хобсон из фильма «Пигмалион», делил девушку с «коммунякой и черномазым», была выше того, что могла вынести британская душа. Не говоря уже об ущербе, нанесенном безопасности страны в условиях холодной войны!

Кристина встретилась с Уордом, когда они с Мэнди были танцовщицами в клубе Murray’s Club в районе Мэйфэйр. Он не хотел заниматься с ней сексом, она ему слишком сильно нравилась. Он заползал в ее постель после того, как делал это обычно с проституткой в соседней комнате. Уорд любил держать Кристину при себе и таким образом иметь возможность наблюдать весь тот хаос, который она сеяла среди его высокопоставленных друзей. Однажды во время оргии она посмотрела вниз между своих ног и обнаружила голову Стивена, со знанием дела углубившегося в ее промежность. Он так никогда и не сказал ей, знал ли, чью «киску» вылизывал.

Уорд представил Кристину Лаки во время «экспедиции» с целью покупки марихуаны на Уэстборн-Парк-роуд летом 1962-го. То кафе, где они встретились, находилось за углом от места первых выступлений Pink Floyd. За четыре года, разделяющих эти два события, мир изменился до неузнаваемости. Тогда наркотики были экзотической редкостью, употребляемой только выходцами из Вест-Индии и небольшим количеством хипстеров. Когда Кристина нашла убежище в лице Джонни Эджкума, Карибский кризис еще неясно маячил на горизонте. А когда соперники выясняли отношения в рукопашной схватке в Сохо, советские корабли, везущие ядерные ракеты, уже плыли по направлению к Гаване. За ними неотступно следовали американские истребители и подводные лодки. В тот момент, когда нож Джонни располосовал лицо Лаки, «Хрущев моргнул»[277] и корабли повернули назад. Могу поспорить, что из этих двух событий именно поножовщина в Лондоне в большей степени повлияла на политическую историю Британии. Без этого лейбористы едва ли пришли бы к власти на следующих выборах. Единственный способ, которым мы могли воздать должное этому совпадению, заключался в том, чтобы пустить запись в стиле ска «Please Mr Kruschev (Don’t Drop That Bomb)» на заднем плане во время танцев перед сценой драки. Восемнадцать месяцев спустя во Flamingo Club, где дрались Эджкум и Гордон, пройдет первый концерт английского турне Джона Ли Хукера на следующий день после его изящного поклона в зале Hammersmith Odeon.

Мы с Майклом — и наши партнеры Стив Вули и Ник Пауэлл из компании Palace Pictures[278] — планировали «Скандал» как мини-сериал на три вечера. Это было идеально для телевидения: несметное число сюжетных линий с действующими лицами от самых низов до самых верхов английского общества, сходящихся в заключительный вечер, когда Профьюмо сначала отрицает, а затем вынужден признать свою связь с Кристиной и тем самым приводит к отставке правительство Гарольда Макмиллана. На судебном процессе по обвинению Уорда в сводничестве английский истэблишмент излил свою ярость на этого «зарвавшегося сына викария». Уорд был успешным остеопатом, у которого не было никакой необходимости зарабатывать деньги, занимаясь сутенерством Он скорее бы умер, чем взял бы что-то со своих друзей, таких как принц Филипп[279], за то, что представлял их девушкам. Но как большинство пробившихся наверх, он недооценивал жестокость правящих классов. Его приятель лорд Астор, которому Уорд поставлял девушек целыми автомобилями «бентли» и которого таким образом познакомил с его будущей женой, Бронуин, предпочел уехать из страны, вместо того чтобы появиться на суде и свидетельствовать в его защиту.

Мы заключили с ВВС контракт на написание сценария, но, как только об этом узнал Совет управляющих, он был разорван. Channel Four, по идее склонный к риску новый телеканал, отверг нас, найдя, что тема «в самом дурном вкусе, который только возможен». Казалось, ни один из телевизионных управленцев не хотел из-за нашего проекта в самом конце карьеры потерять полагавшийся за многолетнюю безупречную службу рыцарский титул. В конце концов Стив Вули убедил остальных, что единственным нашим вариантом является полнометражный художественный фильм. Мы пригласили Джона Херта на роль Стивена Уорда, Джоан Уолли на роль Кристины и, что было гениальным ходом Стива, Бриджит Фонду на роль Мэнди. А еще мы с Майклом провели несколько пьяных послеполуденных часов, вынимая страницу за страницей из нашего горячо любимого сценария на четыре с половиной часа и швыряя их в камин.

«Благовоспитанный» образ королевской семьи и аристократии на протяжении десятилетий играл роль одного из факторов, предопределяющих социальное поведение. В пятидесятые тинэйджеры бунтовали, но представление Англии о самой себе как о респектабельной, благонравной стране был настолько всепроникающим, что на деле мало что изменилось. Начало шестидесятых принесло судебное разбирательство по признанию книги «Любовник леди Чаттерлей» непристойной, на котором обвинитель вопрошал присяжных: «Дамы и господа, будьте честны сами с собой. Вы действительно хотели бы, чтобы эту книгу читали ваши слуги или жена?» Затем последовал развод герцогини Аргайлской, где одна фотография была предъявлена в качестве доказательства, но скрыта от невинных глаз публики. Она получила печальную известность под названием «фото с безголовым мужчиной», и все знали, что на ней изображено — герцогиня, делающая минет[280].

Потом появились Кристина, Мэнди и Лаки — не только для того, чтобы забить последний гвоздь в гроб респектабельности высших слоев общества, но и для того, чтобы сместить самодовольное правительство консерваторов. Лейбористы были у власти на протяжении последующих пятнадцати лет. Чтобы от них избавиться, потребовалась миссис Тэтчер, а также кое-какие сомнительные интриги сотрудников MI5[281], придерживавшихся правых взглядов. Наши исследования давали основания полагать, что MI5 давно знала о треугольнике «Профьюмо — Килер — Иванов» и пыталась, в духе Джона Эдгара Гувера[282], использовать эту информацию для давления на правительство в том, что касалось глубоко оскорбительной политики «разбазаривания империи». Появившись на первых полосах желтой прессы, эта история стала достоянием гласности, и, должно быть, сотрудники MI5 чувствовали себя обязанными работать против лейбористов, которых их же собственный просчет и допустил в парадную дверь дома на Даунинг-стрит.

Хотел бы я знать, как выглядели бы шестидесятые в Британии под властью тори. Летом 1967-го полиция могла арестовывать людей направо и налево, но было такое смутное чувство, что Гарольд Уилсон и его министры не были полностью на стороне «противника». Я чувствовал, что мы многим обязаны Кристине и выбранному на роль жертвы Стивену Уорду. Изучая различные материалы во время работы над «Скандалом», я лучше понял ту страну, в которую прибыл весной 1964-го. Это помогло объяснить то чувство авантюризма и эмоционального возбуждения — на сдержанный английский манер, — которое мне удалось обнаружить у многих людей. Как будто бы с их плеч свалилась тяжелая ноша. И вот двадцать лет спустя я открыл для себя, кто в значительной степени послужил причиной этих изменений.

В то время, когда приближался выпуск «Скандала», я молился, чтобы «в Палате общин были заданы вопросы». Я мечтал о сомкнутых рядах важных персон из лагеря тори, объединившихся в осуждении «этого постыдного фильма». Но то, что произошло в действительности, гораздо явственнее указало на классовые пороки Англии. Нападки на фильм последовали, но не со стороны правых. Джо Граймонд, отставной лидер либеральной партии, резко критиковал нас в печати, так же как и бывший министр-лейборист Рой Хэттерсли. Наиболее показательным в этом отношении был званый ужин, отчет о котором появился в журнале Private Eye[283]. Гарольд Пинтер и леди Антония Фрейзер[284] развлекали собрание «сильных и добродетельных» левого крыла английского истэблишмента. Когда кто-то заметил, что «Скандал» с удовольствием смотрят, взбешенный Пинтер, как говорят, заперся в своем кабинете, отказываясь появляться, пока нанесшая обиду сторона (это была Пенни Мортимер[285], которая позже подтвердила мне эту историю) не покинула дом. Ужас, который честолюбцы испытывают при оскорблении наследственных привилегий, поражает меня подобием того отвращения, которое англичане чувствуют к собственной народной музыке. Но это, возможно, слишком заумные рассуждения, чтобы здесь в них пускаться.

Мало что доставило мне такое же удовлетворение, как успех «Скандала». До этого фильма большая часть британской общественности резюмировала для себя это дело таким образом «Профьюмо не повезло, Уорд был аферистом, который получил по заслугам, а Кристина — шлюха». Сейчас, я думаю, взгляды изменились в сторону: «Уорд был ложно обвинен, Профьюмо получил по заслугам, а Кристину просто использовали». Благодаря полному сочувствия исполнению Джона Хёрта и замечательному сценарию Майкла нам удалось представить частицу британской истории в новом свете.