Практика «творческого марксизма»
Практика «творческого марксизма»
Тише, Танечка, не плачь —
Не утонет в речке мяч!
Агния Барто
Впрочем, правительство провалило и репрессии, как проваливало все, к чему прикасалось. Ясно ведь, что разгромить большевиков не удастся — у царского правительства и то не вышло, неужели же выйдет у Временного? Так надо, по крайней мере, арестовывать леваков и беречь правое крыло, представители которого будут капать на мозги остальным: вот видите, мы ведь говорили, насилие — это не метод…
А что получилось? Их десяти членов ЦК был арестован самый правый — Каменев, который сдался сам, чтобы «разоблачить» правительство на грядущем суде. У некоторых членов ЦК возникла та же замечательная идея и относительно Ленина, но тут уже возобладал здравый смысл, да и братья-социалисты дали понять, какие планы строились по поводу большевистского лидера. Днем 7 июля в Таврический дворец явились два видных большевика, Орджоникидзе и Ногин, и сообщили, что Ленин готов сдаться в руки властей, если приказ об этом будет утвержден ЦИК и если будут даны твердые гарантии его безопасности и честного суда. Вместо гарантий они получили самые горячие заверения, что Советы сделают все возможное для обеспечения прав Ленина. А вскоре пришло известие, что ЦИК отказался от собственного расследования июльских событий, решив положиться на правительственное следствие. Что ж, все было ясно. Нет, до виселицы при нынешних гнилых временах дело не дошло бы, а вот пристрелить при аресте могли легко. Виновных потом, конечно, пожурят и, может быть, даже накажут — но кому это будет интересно? В тот же день Ленин и Зиновьев уехали из Петрограда — сначала в Разлив, а через месяц — в Финляндию.
Забавная история получилась с арестом Троцкого. Лично ему ничто не грозило, поскольку большевиком Лев Давидович в то время не был. Но пропустить такую возможность рекламы он, естественно, не мог. Троцкий всячески выражал солидарность с большевиками, вызвался защищать на суде Раскольникова и опубликовал письмо к Временному правительству, где заявил: «Я разделяю принципиальную позицию Ленина. Зиновьева, Каменева… У вас не может быть никаких логических оснований в пользу изъятия меня из-под действия декрета, силою которого подлежат аресту товарищи Ленин, Зиновьев и Каменев». Ну, и его тоже отправили за решетку — раз человек сам просит, почему бы и не уважить…
В результате арестов разумное крыло партии большевиков было изрядно ослаблено. Зато левые легко ускользали от преследования. Мгновенно испарились, уйдя на нелегальное положение, руководители «Военки» Подвойский и Невский. На свободе остались конкретные деятели Сталин и Свердлов — их, собственно, никто и не трогал, поскольку соблюдался принцип личной ответственности, а эти товарищи занимались непонятно чем, и инкриминировать им было нечего. Из Москвы на помощь понесшей потери столичной организации прибыло пополнение, в том числе весьма левый деятель Бухарин и еще один очень конкретный товарищ — Дзержинский. Так что партия большевиков вышла из июльской заварушки нисколько не ослабленная, зато обозленная и изрядно полевевшая.
Несколько мятежных полков действительно были разоружены и их личный состав отправлен на фронт — очень кстати, ибо из-за усилий военной цензуры фронтовики плохо представляли себе, что произошло в Петрограде, почему вдруг ввели военно-полевые суды и пр. Можно представить, что рассказали им обозленные новички! Сообразив, что происходит, командование фронтов отказалось принимать такое пополнение. Вопрос о гарнизоне завис — и в конце концов правительство удовлетворилось заверениями в лояльности, которое солдатики охотно давали. Данное сотрясение воздуха их ни к чему не обязывало — в конце концов, любой гражданин имеет право брать пример с собственного правительства и плевать на свои обещания, разве нет?
Усилия Совета, требовавшего, чтобы карали только тех, кто лично «засветился» в беспорядках, не пропали даром — правительство оказалось обезоружённым. Некоторые успешные действия предпринимались по инициативе местных властей и чиновников среднего звена. Так получилось, например, с разгромом комитета партии большевиков Литейного района. За несколько дней до событий он переехал в новое помещение. Кто уж там это помещение подбирал… но факт тот, что в этом же доме располагалось районное отделение контрразведки. Естественно, контрразведчики не стерпели столь вызывающего соседства. А на штаб-квартиру организации Петроградской стороны налет совершила компания младших офицеров — просто в порядке патриотизма. Заодно разгромили и помещавшееся по соседству бюро меньшевиков — офицерам было все равно, какая там буковка в названии партии, «м» или «б».
Совершенный анекдот получился из попытки разоружения рабочих. Опасаясь делать это открыто, да и понимая, что толку все равно не будет, правительство решило использовать как предлог то, что в оружии остро нуждаются солдаты на фронте. Естественно, на заводских окраинах над этими аргументами только посмеялись. 17 июля на межрайонном совещании местных Советов разгорелась дискуссия по поводу сдачи оружия, где аргументы были примерно следующими: ну ладно, допустим, винтовки, пулеметы, бомбометы нужны на фронте, но рабочих все равно не уговорить расстаться с револьверами и холодным оружием (впрочем, практика показала, что с пулеметами они тоже расставаться не собираются). Тогда оружие стали искать — в основном в помещениях левых организаций, на заводах и фабриках. Смех стал еще громче: представляете себе, что такое обыск завода? Тем более с учетом конспиративного опыта большевистских ячеек?
Так что ослабить большевиков, справиться с солдатами и разоружить рабочих правительству не удалось. Зато замечательнейшим образом получилось всех обозлить. Даже умеренные местные Советы, увидев, как легко правительство расстается с только что завоеванными демократическими идеалами, стали все больше сдвигаться влево — что уж говорить обо всех прочих.
Именно в эти дни, 13 июля, было созвано большевистское совещание по тактике, где Ленин предложил снять лозунг «Вся власть Советам» и взять курс на вооруженное восстание. И хотя тогда эта резолюция не прошла, его услышали.
* * *
Итогом июльских событий стал рост как численности РСДРП(б), так и влияния большевиков. За три недели петроградская организация увеличилась на 2500 человек (около 8 %). Рядовые меньшевики и эсеры, возмущенные политикой своих депутатов в советах, меняли партийные билеты на большевистские. Социалистов выжимали из советов и разного рода комитетов, а их место занимали большевики. О том же сообщали с мест.
26 июля открылся VI, подпольный съезд РСДРП(б), на котором присутствовали 157 делегатов с решающим и 112 с совещательным голосом. «Главный кадровик» Свердлов делал доклад об успехах за прошедшие со дня апрельской конференции три месяца. За это время число членов партии увеличилось более чем вдвое: с 80 до 180 тысяч человек, не считая сочувствующих. Петроградская организация насчитывала 41 тыс. человек, Москва вместе с областью — 50 тыс., Урал — 25 тыс., Донецкий бассейн — 16 тыс., Киев — 10 тыс., Кавказ — 9 тыс., Финляндия — 12 тыс., Прибалтика — 14 тыс., Поволжье — 13 тыс., Одесса — 7 тыс., Сибирь — 10 тыс., Минск — 4 тыс., Север — 1,5 тыс., военные организации — 26 тыс. Число организаций увеличилось вдвое: с 78 до 162. До июльских событий партия имела 41 газету с суммарным ежедневным тиражом в 320 тыс. экземпляров, выходивших на разных языках народов Российской империи. После событий формальные тиражи поуменыиились, но Временное правительство сделало большевикам такую рекламу, что их издания проходили теперь через десятки рук, так что реально тиражи выросли, и намного.
Партия все равно была небольшой — в то время бурно росли все левые организации. Но свобода рук, отсутствие каких бы то ни было обязательств, а также полное неимение тормозов давали этой маленькой кучке большие преимущества, и ее влияние росло на глазах.
…На том же съезде совершенно неожиданно выдвинулся человек, выхода которого на первые роли не ждали. В отсутствие Ленина два основных доклада — отчетный и о политическом положении — прочитал Сталин. До того он не выходил на политическую сцену, занимаясь, как писал историк Александр Рабинович, «административными» делами. Правда, это опять же были дела особого свойства. Едва приехав в марте 1917 года из ссылки в Петроград, Сталин взял в свои руки «Правду» и стал ее редактором. Он же был посредником между ЦК РСДРП(б) и ЦИКом Советов во время июльских событий. Он же разруливал конфликт вокруг Петропавловской крепости, когда военный представитель ЦИКа эсер Кузьмин рвался устроить кровавый штурм — Сталин сумел тогда всех успокоить и предотвратить кровопролитие. Он же уговорил Чхеидзе обратиться в газеты с просьбой остановить провокационные публикации о Ленине. Касательно внутрипартийных дел известно, что Сталину вместе со Свердловым в конце июля поручили изъять у так и не угомонившейся «Военки» деньги, чтобы она не могла выпускать свою газету — деньги забрали, по поводу чего деятели «Военки» жаловались в ЦК. И вдруг оказалось, что этот конкретный деятель способен еще и выступать с докладами — да с какими! Он сумел разъяснить достаточно сложные вещи из области политики и экономики просто, понятно и при этом без профанации.
Самый спорный вопрос на съезде был об отношении к Советам. Во время июльских событий ЦИК скомпрометировал себя, и Ленин по-прежнему настаивал на снятии лозунга «Вся власть Советам!», при этом оставив требование: «Долой правительство!» Ситуация стала совершенно сюрреалистической: долой правительство, но неизвестно, в чью пользу. Кому передавать власть? Ответ на этот вопрос чрезвычайно интересен, поскольку он демонстрирует на простом примере как ленинскую, так и сталинскую тактику: что для чего существует — теория для практики или практика для теории? Оцените:
«Лозунг определяется не формой организации революционного учреждения, а тем содержанием, которое составляет плоть и кровь данного учреждения. Если бы в состав Советов входили кадеты, мы никогда не выдвигали бы лозунга о передаче им власти.
Теперь мы выдвигаем лозунг передачи власти в руки пролетариата и беднейшего крестьянства. Следовательно, вопрос не в форме, а в том, какому классу передается власть, вопрос в составе Советов.
Советы являются наиболее целесообразной формой организации борьбы за власть, но Советы не единственный тип революционной организации… У нас бродила мысль о революционном комитете. Быть может, рабочая секция явится наиболее приспособленной формой для борьбы за власть.
Но надо ясно дать себе отчет, что не вопрос о форме организации является решающим. На самом деле решающим является вопрос, созрел ли рабочий класс для диктатуры, а все остальное приложится, будет создано творчеством революции».
Да, откровенно, куда уж больше… Впрочем, можно и больше:
«Надо, чтобы рабочие, крестьяне и солдаты поняли, что без свержения существующей власти им не получить ни воли, ни земли… Вопрос стоит не об организации власти, а об ее свержении, а когда мы получим власть в свои руки, сорганизовать её мы сумеем».
В общем, выкрутился товарищ Сталин успешно. Дал понять, что партия намерена сама вступить в борьбу за власть, уже без всяких ширм, но открыто об этом не сказал. Однако самым шокирующим было не слишком замеченное историей заявление о том, что, мол «сорганизовать власть мы сумеем». Это в той обстановке! Не замечено оно потому, что на самом деле сумели, и к этому факту за девяносто лет все привыкли. А если б не сумели, то кто бы помнил сейчас о каких-то там большевиках?
В общем, большевики пришли к выводу, что события развиваются по их теории, а на все остальное им было попросту наплевать. Разрешится само, будет создано «творчеством революции».
Оцените: на этом съезде они на полном серьезе обсуждали важный теоретический вопрос, который внезапно стал насущно-практическим: возможно ли перерастание русской буржуазной революции в социалистическую и построение социализма в России раньше, чем на Западе? Сталин возражал «ортодоксам», сомневавшимся в возможности осуществления социалистической мечты в отсталой России, попутно открыв новое направление марксизма. «Не исключена возможность, — говорил он, — что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму… Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего».
Что-что, а убеждать он умел. Естественно, эти чисто теоретические нюансы все равно не повлияли бы на реальную работу, которая определялась далеко не теориями, но лучше, чтобы никто в момент принятия решения не кричал над ухом: «Это не по Марксу!» А «творческий марксизм» был просто гениальной находкой — он позволял в будущем подвести обоснование под что угодно.
На том же съезде была утверждена и экономическая программа большевиков: конфискация помещичьей земли и национализация всей земли в стране, национализация банков, рабочий контроль над производством и распределением. О полной национализации промышленности они пока что не говорили — это получится в ходе дальнейших событий само собой, но о том, что они собираются вмешиваться в процесс производства и регулировать его, а также национализировать то, что посчитают нужным, большевики заявляли.
Авантюра? Ну да, безусловно — и еще какая! Но чем они рисковали? Тем, что не смогут выполнить эти обещания, когда на самом деле возьмут власть? Да полно! Когда и кто всерьез рассматривал перспективы взятия власти мелкой левацкой партией?! То, как легли карты в 1917 году, ни один самый сумасшедший прогнозист бы не выдумал. Нет, взять-то власть можно было, не проблема — надо просто нагнуться и вытащить ее из лужи, в которой она в то время валялась. Но вот удержать власть на такой срок, чтобы всерьез пришлось отвечать за базар! Большевики и сами-то слабо верили, что все на самом деле так вышло — наверное, до окончания Гражданской войны не верили. А остальной мир поверил где-то к тридцатым годам, не раньше. Если бы раньше, то задавили бы тогда, когда это было еще возможно, не дав реализовать пятилетки… впрочем, об этом чуть позже, мы пока еще находимся в августе семнадцатого… Программа большевиков была с первого до последнего слова популистской, зато народ на нее откликнулся, а чего еще хотеть?
И, кроме прочего, на съезде в партию вошла небольшая группа так называемых «межрайонцев», сформировавшаяся в 1913 году и состоявшая из меньшевиков и бывших большевиков, в свое время вышедших из РСДРП(б). Вместе с группой партия приобрела и ее лидера — будущего виднейшего своего деятеля и свою хроническую головную боль. Это был меньшевик Лев Бронштейн, известный под партийным псевдонимом Троцкий.