Глава 8 ENFANT TERRIBLE РОССИЙСКОЙ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

Глава 8

ENFANT TERRIBLE РОССИЙСКОЙ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

— Что же, большевики — это те, которые большинство имеют?

— Нет, они больше требований предъявляют.

Дмитрий Осъкин. Записки прапорщика

Дословно это выражение переводится как «ужасный ребенок», или, если по-русски, «ну что поделаешь — такой уж он уродился». Остальные члены семьи смотрят на окружающих с легким смущением по поводу выходок «ужасного» отпрыска — но вообще-то все к нему уже привыкли и воспринимают как неизбежное зло.

Именно таким enfant terrible была в многочисленном семействе российских левых партия большевиков. С самого начала, с момента раскола, они вели себя неприлично. Считали, к примеру, что для России марксовы законы не писаны, что долгий буржуазный путь индустриализации можно и миновать, сразу перейдя к строительству социализма. Это были, конечно, только теории из породы воздушных замков, но ведь они отражались и на практике: большевики строили свою РСДРП не как парламентскую партию, а как конспиративную боевую организацию. Все это можно было бы понять, если б они баловались террором — кто без греха? Но террором они практически не занимались, и тогда зачем вся эта конспирация? Они что — всерьез готовятся к захвату власти? Это даже и не смешно…

Естественно, ни о каком реальном захвате власти большевики до весны (а может статься, и до осени!) семнадцатого года и не думали. Причина была совсем иной, куда более прозаической — структура организации объяснялась потребностями повседневной работы. Которой, кстати, большевики причиняли своим более правым тёзкам[150] массу неприятностей. Меньшевики видели себя в качестве парламентской партии и предпочитали легальные формы деятельности, не влияющие на производство — в крайнем случае, если возникнет уж очень острый конфликт, можно провести небольшую забастовку. В 1917 году в составе третьего коалиционного правительства министром труда стал меньшевик К. А. Гвоздев — он был вообще против стачек как таковых, считая, что те обессиливают рабочий класс и дезорганизуют страну. Коль скоро партия выдвинула его на такой пост, стало быть, он выражал общее мнение.

Большевики же со стачек начинали, а потом, если удастся, переходили к захватам предприятий, баррикадам и уличным боям. Они, конечно, чаще всего проигрывали, и в итоге доставалось всем эсдекам, без различия ориентации[151].

Когда началась война, меньшевики большей частью выступали за участие в ней, некоторые были, в общем-то, против, но весьма ненавязчиво против. А Ленин выдвинул тезис перехода империалистической войны в гражданскую, от которого содрогнулись все. Это также была теория, но, в отличие от построения социализма, она-то являлось вполне реализуемой.

Если бы партия большевиков ограничивалась сидящими в Цюрихе деятелями разговорного жанра — так и пусть себе строят любые теории. Но внутри нее имелось некоторое количество очень конкретных товарищей, которые еще в 1905 году баловались боевыми дружинами и в легальной политической говорильне не видели себя вообще никак, зато отлично умели работать с массами. Кстати, одним из таких товарищей был прошедший путь от пропагандиста в рабочем кружке до члена Русского бюро ЦК человек трудноуловимых взглядов, зато вполне ощутимых дел, ставший чуть позже известным всему миру под одним из своих партийных прозвищ — Сталин. С самого начала своей революционной биографии он редко появлялся на митингах, предпочитая конкретные дела, вперемешку с чисто конкретными. Легальной политической деятельностью он не занимался в своей жизни никогда. Что дало повод впоследствии многим из проигравших нарочито удивляться: как же так, абсолютно незаметная личность, «серое пятно»[152] — и вдруг выдвинулся в лидеры огромной страны. Во ингриган-то, а!